Заказали яичницу из ста яиц и тридцать пинт подогретого красного вина с корицей (так оно лучше всего прогонят холод). Трактирщик не хотел подавать вина, сказав, что в такой праздник, когда идет всенощная во храме, не положено пьянствовать. Его за это тотчас же побили, та что бедняге пришлось спасаться бегством на чердак, где он и отсиживался, втянув за собой наверх лестницу и угрожая им сверху во всяких неприличный выражениях.
Поскольку со страху разбежались и женщины, благородным господам дворянам пришлось самим обсуживать себя. Они тут же взломали дверь кладовки и винного погреба, поджарили яичницу, подогрели вино, натаскав на кухню со двора хворосту.
Все это, конечно, породило необычайное веселье, но больше других порадовался Миклош Акли, когда, выйдя один раз во двор за хворостом, он услышал цокот копыт по дороге и увидел, как мимо трактира на сером коне проскакал Рябина. Тот мчался вперед, не глядя по сторонам, летел, как выпущенная из тугого лука стрела.
И сердце Миклоша радостно забилось.
- Ну все, теперь бедная Незабудка спасена!
Повеселившись немного, их благородия снова расселись по телегам, и в соответствии с планом военных действий телеги снова двинулись в путь - с интервалом в полчаса. Планом предусматривалось, что повозки с переодетыми ополченцами должны были прибывать в Вену не одновременно и въезжать не через одни и те же городские ворота, двигаясь по многим, а не по одной дороге. Прибыв в город, они также располагались на различный небольших постоялых дворах. Сам барон Сепеши прибыл в Вену под вечер, вместе с несколькими высшими начальниками своей армии, ехавшими в экипажах. После них через каждые полчаса стали прибывать последующие подводы. Остановились на постоялых дворах - одна при трактире "Два яьорка.", другая - в "Золотом гусе". Подпоручик Болдижар Вереш расположился на ночлег со своими людьми у "Трех гренадеров", подпоручик Денеш Томпа - "У сардинского короля", Дёрдь Бенце-Шебештенн поселился в гостинице "Четыре гвоздики", а подпоручику Палу Бори пришлось гнать лошадей в пригород Вены Майдлинг, к постоялому двору "Кокосовый орех".
Это была самая старинная корчма в Вене, настолько прославившаяся в последние полвека своими венскими шницелями, что, как уверяет легенда, даже император Иосиф инкогнито наведывался туда. Ничего не поделаешь, человек смешон: ради хорошего горяченького натурального шницеля он куда угодно потащится. И нечему тут удивляться. Вот посмотрите, и сейчас сколько серьезного народу едут в такой мороз и снег ради одной молоденькой курочки. А таких курочек - сколько их на белом свете! Пищат, кудахчут - по всем углам. Ан нет, им нужна только эта, единственная. Ее нужно им добыть из клетки, несмотря на все трудности и опасности. Ну не сошел ли весь мир с ума?!
Но, по крайней мере, приходится признать: продумано все было здорово. Прибывшие ополченцы-дворяне будут шумно веселиться по своим трактирам до глухой полуночи, затем незаметно потянутся в прилегающие к Унгаргссе переулочки, а когда на колокольне собора святого Стефана пробьет двенадцать, они вдруг разом ринутся к тому дому, где сидит птичка в клетке. Тут уж не может быть неудачи.
Но до той минуты еще далеко. Пока еще только из Девеньуйфалу выкатывается последняя повозка с людьми господина Бори, оставившими на столах в сельском кабаке горсть золотых, как и приличествует представителям благородного сословья. Господин Мальнаши настолько набрался, что тоже не удержался и добавил к остальным из своего кармана один золотой. Тщетно отговаривали его приятели, что трактирщик, когда слезет с чердака, и без того будет доволен. Мальнаши возражал:
- Эй, чего там! Пусть подумает, дурак, что переодетые короли пировали тут в его забегаловке.
Важно надували щеки после выпитого вина с корицей и другие господа ополченцы, так что чуть ли не лопались от гордости. А когда по дороге на Штадлау уши и носы их начал пощипывать мороз, они потребовали у господина Бори нового привала у первой же мельницы при дороге, откуда следует выслать кого-нибудь вперед и подпалить одну-две близлежащие австрийские деревни, чтобы хоть немного подогреть воздух к их приезду туда. Но господин Бори, недовольно пожав плечами, отговорил их:
- Можно, конечно, и это сделать, но жаль по пустякам запал свой тратить.
В Штадлау, разумеется, снова была большая пьянка и грандиозный обед. (Только то и наше, что съедим и выпьем - мудро рассуждал господин Пал Пей.) В трактире в это время обедали и господа из австрийцев. После еды они пили какую-то странную черную бурду с сахаром. Господин Мальнаши тоже заказал себе такое, и кое-кто еще попробовал это питье, но тут же выплюнул. Мерзкую жидкость австрияки называли "кофе". Человек опытный, Мартон Селецкий, засомневавшимся разъяснил: - Не иначе как вода эта из Черного моря взята. Только на огне подогрета. Пьют, бедняги, скупо, глоточками: издалека, значит, привезена!
Погуляли допоздна, почитай до вечера, когда на взмыленной лошади прискакал верховой ополченец, Габор Погань, выглянув в окно, узнал верхового.
- Гусар - телохранитель барона Сепеши! - сказал он удивившись. - обыкновенно карету его сиятельства верхом сопровождает.
- Что-то случилось! - вскричал господин Бори. - Без причины он не будет назад из Вены сюда ехать. Вы посидите пока, господа, а я схожу, спрошу...
Он заспешил во двор, но уже в сенцах столкнулся с баронским гонцом.
- А я вас ищу, ваше благородие. Лично письмо от его сиятельства господина барона должен вам передать. Другие командиры уже ознакомились.
Господин Бори достал свои окуляры.
- А ну, посмотрим, что там нам пишут!
Гусар протянул командиру отряда ополченцев исписанный карандашом лист бумаги. Нелегко было разобрать каракули барона, тем более, что буквы в глазах господина Бори то двоились, то принимались прыгать. Но кое-как он осилил чтение баронского приказа до конца.
А говорилось в нем вот что:
"Вблизи города нами схвачен конный нарочный. При обыске у него найдено письмо, в котором его величеству сообщается о нашем плане. Опасность таким образом предупреждена, но из этого факта ясно, что среди нас, на одной из повозок, едет изменник. Приказываю командирам отрядов не допустить, чтобы хоть одна душа вступила в контакт с чужими и по пути, и по прибытии в Вену, а тем более, не дай бог, чтобы кто-нибудь сбежал и выдал нас. К подозрительным приставить по два-три наблюдателя, которые будут препятствовать всяким контактам. А если кто-то из командиров не проявит достаточной бдительности, с теми я разделаюсь сам. Dixi27.
Случай этот заставил господина Бори призадуматься. А что если случайно предатель и есть его новый человек, этот Фаркаш?! Потому что за остальных-то он может головой ручаться. Им-то уж никак в голову не придет отправить конного гонца к императору! Они и знать не знают, если ли вообще на свете император. Хотя у этого новобранца такая честная физиономия, что и без расписки деньги в долг ему можно дать. Только одно, пожалуй, подозрительно, что ему про это самое "кофе" известно. Это плохой признак. Сразу видно, много чего на своем веку перевидывал. И Бори решил принять меры предосторожности: отозвав в сторонку господ Мальнаши и Пейя, приказал им смотреть за Фаркашем не спуская глаз и если заметят что-нибудь подозрительное - один немедленно докладывает ему, Бори, а второй остается при Фаркаше и, коли тот попытается бежать, палит по нему из карабина солью.
Господа ополченцы следили за Фаркшем до самой Вены, а там, как стали на ночлег в "Кокосовом орехе" - и того пуще. Но, ей-богу, все это было лишнее. У Фаркаша, иными словами - у Акли - и на уме не было никакой хитрости. Он-то про себя думал: "Ну, поддал я жару всей этой банде!" и дальше и думать перестал о всякой угрозе его Незабудке. Он приблизительно уже мог предположить, чем окончится сия "военная операция": либо полиция, либо войска окружат ополченцев и переловят или разгонят кого куда. Но тем не менее он хотел увидеть это своими глазами: теперь его эта история интересовала, как композитора, который хочет присутствовать на премьере спектакля, к которому он написал музыку.
А в общем все шло, как было задумано. Отряды на подводах прибыли к назначенному месту, не привлекая к себе внимания: никто их и не заметил. Вам барон Сепеши остановился в "Штадт Франкфурте". Куда управляющий его имением в Шобфе, Баймоди, объехавший вечером в своем экипаже все места расквартирования отрядов, привез рапорта.
Сепеши сидел за ужином в ресторане на первом этаже, расфуфыренный до неузнаваемости.
- Ну, что нового? - встретил он вопросом входящего Баймоди.
- Все идет как по писанному. С нами благословение божье.
- Бога оставьте в покое, - посмеялся барон. - Не обращайте его внимания на нас. Лучше, если он ничего не заметит. Садитесь-ка, да поужинайте с нами. Времени у нас еще много. - Барон достал украшенные родовым гербом золотые часы. Стрелки стояли ровно на девяти. - Все прибыли в полном составе?
- Двести восемьдесят. Все как один - дворяне. С таким войском и самого сатану можно отколошматить.
- И никто не отстал по дороге?
- Нет, слава богу.
- А как настроение у землячков?
- Готовы хоть к тигру в пасть.
- Главное, чтобы предателей не оказалось среди них. Все зависит сейчас от этого.
- Все предосторожности соблюдаем. Особенно присматриваем за теми, кто по-немецки знает.
Разговор протекал негромко, потому что если в местах расквартирования отрядов опасны были ополченцы, знающие немецкий язык, то здесь, наоборот, их могли услышать сидевшие в ресторане отлично одетые посетители, возможно понимавшие по-венгерски. Хотя у тех была своя тем для разговоров: о женитьбе Наполеона. Как раз в тот день город обошел слух, что сватовская делегация уже отбыла из Парижа и где-то в середине недели уже будет здесь, в Вене, где ее примут в Бурге с невиданной помпой.
- Есть кого принимать! Сватов от сынка задрипаного корсиканского адвокатишки. Как это все ужасно!
- Бедняжка Мария-Луизочка!
- А я все еще не верю этому.
- Э, что там говорить. Все уже слажено.
- Хитрюга этот Меттерних. Никогда не ходит прямой дорогой.
- ...Правильно, но и Наполеон тоже хитрый лис, а когда схватились две лисы, в проигрыше будет одна только курица...
До слуха барона долетали какие-то туманные, неясные полуфразы, обрывки чьих-то рассуждений. Тем не менее барон напряженно, с интересом прислушивался к этим разговорам, то и дело толкая локтем своего приказчика.
- Слышите, что они болтают?
- Угу, - отозвался Баймоди, человек обычно весьма немногословный, - пока вино не развяжет ему язык. Так что их собственная застольная беседа никак не вязалась: Баймоди знай себе пил, барон же скучающе ковырял в зубах, беспрестанно поглядывал на часы, ерзал на стуле, разглядывал гостей, среди которых кое-кого даже узнавал и кивал им, но те отвечали ему холодными неузнающими взглядами.
- Все же забавно было бы, - задумчиво проговорил он, - если бы князь Меттерних надул Наполеона.
- Ну что ж, - согласился Баймоди, - и на умного человека бывает проруха.