Окно было распахнуто, воздух наполнен свежестью и даже прохладой, пахло ночным садом. Я, должно быть, разбудила своим криком Максима, он наклонился ко мне. - Ничего страшного. Просто я перегрелась и устала. Лондон очень утомляет. Ты был прав. - Я встала с постели, чтобы выпить воды. - Ненавижу его. - И я стала рассказывать о плавящихся тротуарах, о душераздирающих гудках и грохоте городского транспорта, описывая все это с выдуманными подробностями, позволила ему успокаивать меня, а тем временем передо мной продолжало стоять ухмыляющееся лицо из кошмарного сна.
Все позади, с этим покончено, сказала я себе, Джек Фейвел не сможет причинить нам вреда. Однако же он это сделал, поскольку я сама позволила, поскольку не смогла его забыть. Он в прошлом - я повернулась, чтобы посмотреть через плечо и в этом убедиться. Однако он был и в настоящем, и я боялась его не меньше, чем презирала, из-за того, что он сказал. Он ненавидел нас, он знал правду. Он был не вполне в своем уме, что еще больше меня пугало. Каждый раз я просыпалась утром с мыслью о том, что он существует, что он где-то в Лондоне, и эта мысль была как заноза в теле, которую я не могла быстро и решительно вынуть. Мы сами творцы своей судьбы.
Погода изменилась: стало прохладнее, по утрам было пасмурно, иногда шел дождь. Фрэнк Кроли приехал из Шотландии на четыре дня, чтобы вместе с Максимом побывать на ярмарке фермеров и затем дать совет относительно расширения землевладения. Было настоящим удовольствием принимать его в доме, он привнес в нашу жизнь некоторое умиротворяющее начало и базирующийся на здравом смысле оптимизм. И тем не менее он в большей степени принадлежал прошлому, и какая-то частица моего я не хотела, чтобы он находился здесь. Мэндерли был его домом в такой же мере, как и домом Максима; я поймала себя на том, что не хочу, чтобы Коббетс-Брейк завладел его сердцем, здесь начиналась новая жизнь, и она будет нашей и только нашей.
Однако мне хотелось поговорить с ним более откровенно. Если бы он был женщиной, возможно, я смогла бы поделиться с ним своими надеждами в отношении детей, как уже поделилась с Банти Баттерли. Как я и ожидала, она отнеслась к этому весьма заинтересованно и сочувственно.
- Послушайте моего совета, голубушка. Я гораздо старше вас, так что буду говорить как опытная наседка. Занимайтесь какими угодно делами, ваша жизнь должна быть полноценной и интересной. Не загружайте себя мыслями об этом, не прислушивайтесь ни к чему и не томитесь ожиданием, это не принесет вам пользы.
- Думаю, что вы правы.
- У вас есть уверенность, и если этому суждено быть, так оно и будет.
Ее слова меня растрогали; она верила в то, что говорила, в своей жизни она постоянно руководствовалась подобными простыми здравыми истинами, и они никогда ее не подводили. Мне нужно последовать ее примеру, я должна отбросить всевозможные страхи и нелепые мысли. Она еще больше показалась мне похожей на Беатрис, и я была искренне благодарна ей за советы.
Прошло несколько недель, лето постепенно входило в свою зрелую пору, я успокоилась, мои страхи потеряли остроту. Мы уезжали на несколько дней, чтобы побродить в пограничных с Уэльсом краях. Максим и Фрэнк купили вторую ферму и солидный участок лесных угодий, которые нужно было приводить в порядок. Мы побывали на застолье у семейства Баттерли, хотя Максим пошел на это неохотно.
- Кто-нибудь узнает, - сказал он в то утро. - Что-нибудь скажут или бросят взгляд, который мне не понравится.
Но ничего подобного не случилось. Наше имя никому из присутствующих, ни о чем не говорило, мы чувствовали дружелюбное отношение к себе, к нам проявляли интерес постольку, поскольку мы были новыми соседями. Не более того.
Мне пришлось пережить только один ужасный момент, и случилось это столь неожиданно, что мне показалось, будто закружились стены комнаты. Я не могла сфокусировать взгляд на чем-либо. Не знаю, откуда это пришло. Никто ничего не говорил, никто не бросал подозрительных взглядов. Это произошло внутри меня, я это породила сама.
Максим стоял у окна и беседовал с мужчиной, которого я не знала; на какой-то момент я оказалась одна в противоположной части комнаты, и на меня вдруг обрушилась тишина, как это порой случается среди шумного, кипящего застолья. Я оказалась как бы замурованной в этой тишине, я могла наблюдать все происходящее извне, но не могла дотянуться до кого-либо или что-то сказать, и все разговоры вокруг казались мне бессмысленными, словно говорили на каком-нибудь иностранном языке.
Я посмотрела на Максима. "Он убийца, - подумала я. - Он застрелил Ребекку. Это человек, который убил свою жену". Он вдруг показался мне совершенным незнакомцем, как если бы я никогда его не знала и не имела с ним никакого дела. Но затем я вспомнила Фейвела.
"Он ведь рассказал вам, правда? А это делает и вас виновной стороной, вы стали соучастницей преступления".
И в этот момент я поверила Фейвелу. Я хранила в себе знание о совершенном. При этой мысли во мне начала подниматься паника. Я не знала, что будет впредь, поскольку не чувствовала в себе достаточно силы, чтобы держать все в тайне, в течение всей оставшейся жизни ничего не говорить и не делать, но знать, знать... "Этот человек - убийца".
Максим повернулся, поднял голову и увидел меня. Он, убийца, улыбнулся, сделал еле приметный жест, означавший, что он хочет, чтобы я подошла к нему и, возможно, спасла от какого-нибудь зануды. Я поняла его сигнал и стала пробираться среди широких спин, жестикулирующих рук и гула голосов. Добравшись до него, я вела себя совершенно обычно, говорила и действовала как всегда. Однако меня не покидало чувство страха. Я смотрела на Максима, ища в нем поддержки, желая, чтобы кошмар той минуты забылся, чтобы справедливые слова перестали звучать в моей голове. Мы стояли рядом в гостиной, полной фотографий, цветов и маленьких раздражающих столиков, мистер и миссис де Уинтер из Коббетс-Брейка. И это все было правдой. Я любила его. Я была его женой. У нас будут свои дети. Мы купили новую ферму и лес, скоро вырастет наш сад, овцы пасутся на склонах вокруг нашего дома, а утро было такое прохладное и ясное. Эти мысли пришли ко мне, пока мужчина с бородавкой на носу о чем-то многословно рассказывал; все шло отлично, вне всяких сомнений, и ничто не может этого перечеркнуть. А еще были слова, звучавшие в моей голове, да зерна страха, пустившие во мне корни. Когда-нибудь я едва ли об этом вспомню, гораздо больше будет значить совсем другое. Однако это никогда не пройдет полностью, как никогда не проходило, и это способно серьезно омрачить будущее.
Спустя несколько дней по почте пришло письмо - Дора принесла его после полудня, когда я подстригала разросшиеся кусты газона. Это был дешевый коричневый конверт с коряво написанным адресом. Почерк мне был незнаком.
"Миссис де Уинтер" - и ни моего имени, ни инициалов.
Я сняла с себя садовые перчатки и села на скамейку. Было прохладно, солнце то появлялось, то пряталось за облаками, погода стояла совсем не июльская, но это и помогло последним розам продержаться, хотя трава под ними каждое утро была усыпана опавшими лепестками.
Рядом находился поднос с чаем, который принесла и оставила Дора. Я помню, что, прежде чем открыть конверт, налила себе чаю; должно быть, много позже кто-то обнаружил и унес холодный, как вода в пруду, чай - я так и не сделала ни глотка.
В конверте не было ничего, кроме старой вырезки из газеты, пожелтевшей по краям, но удивительно гладкой, словно ее держали, подобно лепестку цветка, между страницами книги.
Я узнала фотографию - точную копию той, которая была воспроизведена на старой, некогда купленной мной открытке.
"КАТАСТРОФИЧЕСКИЙ ПОЖАР В МЭНДЕРЛИ", - гласил заголовок, а чуть пониже и помельче - подзаголовок: "СЕМЕЙНЫЙ ДОМ ДЕ УИНТЕРОВ СГОРЕЛ ДОТЛА".
Читать дальше я не стала и осталась сидеть, сжимая в руке клочок газеты. Я знала, что это лишь вопрос времени, ожидала, что должно произойти что-то еще, и вот оно произошло. Я была удивительно спокойна, просто сразу как будто оцепенела и онемела. Страха не было.
Я сидела долго, не думая и ничего не предпринимая, и лишь когда мне стало холодно, вернулась в дом. Мне следовало тотчас же уничтожить газетную вырезку, сжечь ее в огне. Но вместо этого я свернула ее и положила в старую коричневую сумку, которой не пользовалась со школьных лет.
Максим не сможет ее здесь найти.
Глава 17
Следующее письмо пришло через неделю. Максим передал его мне, когда мы сидели за завтраком; мне достаточно было бросить беглый взгляд на коричневый конверт, чтобы я узнала корявый почерк.
Максим не обратил на письмо никакого внимания. Мне были адресованы еще два письма, и я сунула коричневый конверт между ними, пока Максим был занят чтением послания от Фрэнка Кроли.
Я поднялась наверх.
На сей раз вырезка была побольше и содержала отчет местной газеты о дознании по поводу смерти Ребекки.
"ЗАКЛЮЧЕНИЕ О САМОУБИЙСТВЕ. ДОЗНАНИЕ ПО ПОВОДУ СМЕРТИ МИССИС МАКСИМ ДЕ УИНТЕР".
Как странно, подумала я. Здесь значится мое имя, я ношу его уже более десяти лет, и в то же время, когда я" вижу его сейчас, для меня это только ее имя. Ребекка была миссис де Уинтер, я не связывала себя с теми событиями!
Интересно, в смятении подумала я, чемодан Фейвела целиком набит подобными вырезками? И намерен ли он : посылать мне их одну за другой в течение многих лет? Однако рано или поздно ему придется написать и попросить у меня денег, он не удовлетворится своими попытками поиздеваться надо мной издали, не насладившись воочию произведенным эффектом.
Похоже, во мне жили два человека: один - тайный, скрывающийся, получающий кошмарные конверты, озабоченный тем, чтобы их подальше упрятать, ожидающий нового письма и опасающийся того, что в нем будет нечто доселе неизвестное, какое-нибудь ужасное открытие; направление мыслей этого человека касалось Ребекки и Мэндерли, Фейвела и газетных вырезок, и он хотел скрыть все от Максима; другой же продолжал прежний образ жизни, ухаживал за садом, разговаривал с Дорой и Недом. Вместе с Максимом обходил вновь купленные земельные владения, принимал Банти Баттерли и завтракал с ней, а порой, либо рано поутру, либо в самом конце тихого вечера, видел детей, их смышленые лица, слышал в отдалении их голоса.
Кажется, я действовала умело. У Максима не возникало никаких подозрений, он ни разу не посмотрел на меня изучающим взглядом, не задавал никаких вопросов; он оставался прежним, был полон энергии, строил планы и принимал решения относительно землевладения. Как правило, днем его дома не было, однако все вечера мы проводили вместе, как это вошло у нас в привычку во время пребывания за границей. Мы читали книги, иногда слушали радио, я делала кое-какие записи, касающиеся сада. Начала вести дневник, где составляла план и отмечала сделанное. Я думала и о будущей весне, и это действовало на меня успокаивающе. Появились каталоги луковичных растений, и я заказывала их сотнями, словно намеревалась превратить все газоны, клумбы и склоны в сплошной цветочный ковер из бледно-желтых нарциссов и нежно-голубых крокусов, которые будут казаться сплошной рекой на фоне зеленой травы. Но только не белых. Я больше не хотела белых цветов.
Мы играли в карты или в триктрак, решали кроссворды; темнеть стало чуть раньше; ночью за окном тихо стучал дождь, через открытые окна в комнату проникал духовитый запах земли.
Я имела то, что хотела. Оно было со мной в настоящем.
"Опасайся хотеть чего-либо слишком сильно, - сказал однажды мой отец, ведь ты можешь получить то, что хочешь". Я некогда отчаянно хотела этого, а теперь все было прах и тлен, я чувствовала себя опустошенной, инертной; я получила то, чего хотела, но у меня не было сил, чтобы этим насладиться, мне было это дано и одновременно отобрано.
Пришла фотография - снимок стоящей в маленькой бухте яхты. Бог с ней, с яхтой, но у меня дало перебой сердце при виде Джеспера - славного, сильного, живого, верного Джеспера - щенка, возбужденно и преданно глядящего в объектив. Я вскрикнула, а затем мучила себя, неоднократно вынимая и разглядывая фотографию, словно желая увидеть Джеспера живым.
Я хотела сжечь и это, однако не смогла.
- Нам нужно завести щенка, - сказала я Максиму, входя в его кабинет, где он водил пальцем по карте.
- Эта старая тропинка совершенно исчезла, ее перепахали, а потом она заросла. Мы должны восстановить ее. - Он, улыбаясь, повернулся ко мне. Щенок перероет тебе весь сад.
- Не важно, это будет длиться не так долго, я скоро обучу его.
Раньше я хотела дождаться, пока здесь появятся дети, но теперь решила завести себе щенка.
- Спроси Пеков. Они должны знать, у кого появились щенки. Можешь взять хорошего Лабрадора или сообразительного маленького терьера. Кого тебе больше хочется.
Джеспера, подумала я. Мне хочется Джеспера.
- Хорошо.