- Милорд! Миледи! - Он растолкал сонную Пэнси. - Вставай, дорогая!
Пэнси с заспанными глазами наконец-то встала, и Велвет только теперь поняла, как уже поздно.
- Распусти мне лиф, Пэнси, - сказала она, - и ступай спать.
Пэнси кивнула, но возразила:
- Я раздену вас, миледи. Это займет всего лишь минуту. - И она повела госпожу в спальню.
Сняв платье, Велвет стояла в шелковом нижнем белье, вернувшись мыслями к событиям сегодняшнего чудесного вечера. Пэнси нащупала у нее на шее застежку и сняла сначала ожерелье, а потом серьги. Забрав платье и драгоценности, она ушла в туалетную комнату, чтобы вернуться через несколько секунд.
- Спокойной ночи, миледи, - сказала она. - И счастливого вам Рождества!
- Счастливого Рождества, Пэнси, - ответила Велвет. Дверь за молоденькой камеристкой закрылась, и Велвет начала не торопясь снимать нижние юбки, рубашку, туфли и чулки, которые побросала на кресло. Обнаженная, она подошла к маленькому серебряному тазику, в котором Пэнси оставила теплой воды, взяла кусок ароматного мыла, вымыла лицо и руки, прополоскала рот. В камине вдруг ярко вспыхнуло оранжево-красное пламя, когда дрова раскатились на решетке, рассыпав фейерверк золотистых искр. Велвет лениво потянулась в тепле спальни.
- Боже, как же ты красива! - В дверях, соединяющих их спальни, стоял Алекс. - Мне никогда не надоест смотреть на тебя такую, какой тебя создал Господь Бог. Твоя кремовая кожа, твои глаза, волосы! Ты вся - сплошное совершенство, дорогая! - Он подошел к ней и, обняв сзади, взял ее груди в руки.
Прямо перед ними висело большое зеркало, и Велвет как зачарованная следила за тем, как он ласкает ее. Ее груди были в полной пропорции с ее ростом, но, по мере того как она наблюдала за его игрой с ними, ей начинало казаться, что его большие руки делают их меньше. Ее соски начали гореть от острого наслаждения и сжиматься в плотные маленькие узелки, наполненные любовью. Округлости грудей заметно набухали под его нежными, зачаровывающими руками.
Велвет глубоко вздохнула и мягко сказала:
- Не останавливайся, любовь моя. Я обожаю, когда ты ласкаешь меня.
Он улыбнулся ей в зеркале над ее плечом.
- Я рад, что ты не из тех ледяных женщин, которые раздеваются в темноте, и все свечи при этом должны быть потушены, - сказал он. - Я люблю гладить моего котенка и слушать, как он мурлыкает от удовольствия. - Он нагнулся и легко поцеловал ее гладкое плечо.
Одна из его рук скользнула вниз к ее атласному животу и начала поглаживать его округлыми движениями, в то время как другая продолжала ласкать грудь. Все тело Велвет горело от сладострастных ощущений. Она прислонилась к мужу и, закрыв глаза, непрерывно мурлыкала. Его длинные пальцы скользнули в ее венерину щель и, раздвинув ее пухлые губы, нашли главное место ее сладостной чувственности. Велвет задохнулась и открыла глаза. Она не могла удержаться, чтобы не взглянуть в зеркало, и была шокирована и заинтригована тем, что увидела.
Внезапно все в глубокой золотистой темноте комнаты стало глубже и сочнее. Само ее тело, казалось, налилось чувственностью. Ее живот напрягся, кожа излучала шелковистое сияние, несколько смягчив огонь, сжигавший ее изнутри. Ее глаза медленно опустились вниз, туда, где ее ласкали его пальцы, и широко открылись, когда она увидела собственную плоть - розовую и блестящую, покрытую мельчайшими жемчужными каплями влаги. Внезапно она почувствовала, как его напрягшееся мужское естество уперлось между тугих ягодиц. Она подняла глаза, и у нее во второй раз перехватило дыхание при виде его лица, потемневшего от обуревавшего его желания. Он перестал ласкать ее и, повернув к себе лицом, заключил в объятия, прижавшись к ее губам в страстном поцелуе.
Его губы впились в ее так горячо и неистово, что у нее перехватило дыхание. Она приоткрыла губы, чтобы глотнуть воздуха, и он тут же проник своим языком ей в рот. Велвет вздрогнула, но еще не была готова пощадить сдавшегося ей на милость победителя. Их языки, эти два гладких чувственных органа, живших, казалось, своей, оторванной от них жизнью, исполняли сумасшедший танец, двигаясь взад и вперед в темных пещерах их ртов. Потом, ни на мгновение не отрывая своих губ от ее, он поднял ее на руки и отнес на постель. Он нежно положил ее на подушки и сам лег сверху. Его пальцы запутались в ее густых волосах, удерживая ее голову так, чтобы ему было удобнее целовать ее.
Это был настолько страстный поцелуй, что он окончательно лишил ее всяческой воли и сил, которые у нее еще оставались. Все ее существо настроилось на единственную цель: получать и давать наслаждение.
Теперь его губы оторвались от нее, чтобы целовать глаза, щеки, подбородок, нежное горло с сумасшедше бьющимся пульсом, который рассказал ему о всей глубине ее желания. Он задержался губами на этом пульсе, нежно целуя его, пока он чуть-чуть не успокоился; потом двинулся вниз к ее прелестным грудям. Прерывисто вздохнув, Алекс втянул сосок одной из грудей в рот и ласково сосал его несколько минут, после чего та же порция ласки досталась и второму.
Велвет почувствовала сильнейшее желание где-то глубоко внутри себя. Как ему удается заставлять ее так неистово желать любви? Глубоко вздохнув, она погладила его голову и шею, потом ее руки соскользнули на его плечи и вдоль спины добрались до ягодиц и принялись ласкать их. Он застонал от удовольствия, которое она доставляла ему, и, неуловимым движением раздвинув ей ноги, проник своим любовным копьем в ее дрожащее от страсти тело.
Велвет почувствовала, что по ее щекам текут счастливые слезы, пока он двигался в ней.
- Я люблю тебя, - еле слышно прошептала она. - Господи, как же я люблю тебя, мой дикий скотт!
Он поцелуями осушил ее слезы, ощущая их соленость своим языком, и, взяв ее лицо в руки, сказал:
- Я люблю тебя, Велвет! Никогда у меня не было женщины, которая так завладела бы моим сердцем, и никогда не будет! Я всегда буду верен тебе, любовь моя. Всегда!
Потом они искали вершины любви в объятиях друг друга. Их души, как и их тела, слились, и не было для них в мире ничего иного, кроме души и тела другого в каждом мгновении их любви.
Утро Рождества началось для них со звуков голосов, распевающих рождественские гимны под их окнами. Усталые, но счастливые, Велвет и Алекс улыбнулись друг другу, встали с постели и оделись в приготовленные для них с вечера, но так и не использованные ночные рубашки. Потом подошли к окну спальни, распахнули его и крикнули детям, которые так ласково разбудили их своей серенадой: "Счастливого Рождества!" Ребятишки расцвели улыбками при виде хозяина и хозяйки, а затем устроили целую свалку из-за пригоршни медяков, брошенных им Алексом.
- У кухонной двери вас ждут пироги и эль, - сказала Велвет маленьким певцам, которые, кланяясь, быстро убежали за угол дома и скрылись из виду.
Алекс обнял свою жену и шутливо ущипнул ее. Потом спрятал лицо на ее теплой груди, вдыхая исходящий от нее нежный аромат.
- О нет, милорд, - оттолкнула его Велвет. - Нам еще надо быть на службе в часовне. Священник придет к восьми! Вам нужен скандал?
- Да! - усмехнулся он и попытался сгрести ее в охапку. Она увернулась, Милорд, фи! Как ваша жена, я должна следить за нравственностью в этой семье. Мы начнем Рождество как положено. Что подумает святой человек, если мы опоздаем?
- Он несомненно подумает о хорошем завтраке из солонины с горчицей и той мальвазии, которую он получит после него, - пробормотал Алекс, но все-таки послушался своей молодой жены и ушел в спальню одеваться.
Главным событием дня стал рождественский обед, начавшийся в три часа в огромном доме графа Линмутского.
Гостей было немного: недавно вышедшая замуж сестра графа со своим мужем, его старшая сестра тоже с мужем, граф и графиня Альсестерские и их пятеро детей, сэр Уолтер Рэлей и Бесс Трокмортон. Последние двое были приглашены по отдельности, и каждому пришлось испрашивать у королевы разрешения отсутствовать при дворе при условии, что они вернутся к началу танцев. При этом королева не имела ни малейшего представления о том, что один из ее фаворитов и госпожа Трокмортон встретятся за одним столом на это Рождество.
Еда была обильной и состояла из нескольких перемен блюд, каждая из которых сопровождалась музыкой с галереи для менестрелей. Обед начался с больших блюд, внесенных в зал лакеями, ведомыми церемониймейстером графа Линмутского. На блюдах лежали разнообразные дары моря: морская форель с лимоном и гарниром из кервеля; камбала в яичном соусе со сливками и укропом; креветки, сваренные в белом вине, фаршированные мясом лангусты; большая дубовая плошка со льдом, а на льду устрицы, только и ждущие того, чтобы их открыли и проглотили целиком. Здесь была половина огромной говяжьей туши, зажаренной с кровью, которую внесли и поставили на буфет, с тем чтобы ее потом нарезал помощник повара; несколько видов прекрасной ветчины; сочные каплуны, фаршированные сушеными фруктами; огромная индейка с устрицами и каштанами; целиком зажаренный фазан с перьями на золотом блюде; несколько больших пирогов с крольчатиной, со свининой, с гусятиной, каждый из которых ввезли на специальной тележке, так как они были слишком велики, чтобы нести их на руках. Были здесь горшочки с морковью на меду, варенный в вине горох с луком-пореем и салатом-латуком. На стол подали прекрасный белый хлеб, масло, соль, но вершиной пиршества стала кабанья голова.
Честь внести ее в зал была предоставлена молодому Генри Эдварсу, старшему сыну Виллоу. "Когда-нибудь, - подумал Робин, - у меня будет свой сын, которому я поручу эту честь, но пока что это сделает Генри". Гордый своей миссией мальчик, внешне очень похожий на своего отца в молодости, вышел вперед, сопровождаемый церемониймейстером, музыкантами и певцами. На огромном серебряном подносе, слишком для него большом, покоилась кабанья голова, убранная листьями лавра и розмарина, с лимоном в пасти, долженствующим символизировать изобилие. Когда Генри вошел в зал, все собравшиеся встали и запели:
Кабанью голову в руке несу я,
Убранную лаврами и розмарином;
Я молюсь, чтобы все весело пели...
Водруженная в центре стола кабанья голова была встречена с еще большим восторгом.
Граф Линмутский и его гости с воодушевлением ели и запивали съеденное прекрасным вином из Аршамбо. Все, что останется, отдадут нищим, которые придут этой ночью к дверям Линмут-Хауса.
Когда со стола был убран десерт, состоявший из пропитанных в вине пирожных, густого молочно-яичного крема, фруктовых пирожков, засахаренных дягиля, лепестков роз и фиалок, сладких бисквитов и мальвазии, в зал вошли участники рождественской пантомимы, разыгравшие представление с участием святого Георгия, сарацина и дракона. Наряду с этими тремя главными героями в пантомиме участвовали и менее значимые, такие, как Дед Мороз со своим посохом, доктор, врачующий "раны", красивый мальчик с пиршественной чашей и прелестная кареглазая девочка с каштановыми кудрями и с традиционными рождественскими ветками омелы в руках.
Дети Виллоу и Робина тоже разыграли небольшое представление. Бесс Трокмортон улыбнулась Уолтеру Рэлею, который, оказавшись вне дворцовых ограничений, не сводил с нее глаз.
- Это напоминает мне мое детство дома, - задумчиво сказала она.
- И вам это нравится больше, чем ваша жизнь при дворе, Бесс? - спросил он. Она вздохнула:
- При дворе, так мне, во всяком случае, говорят, я служу высшим интересам своей семьи, которая всегда была на службе у короны. Я люблю королеву, свою повелительницу, но это не значит, что я не скучаю о более простой жизни в провинции, муже, детях и своем собственном доме. Такую жизнь я предпочла бы жизни при дворе. - Она печально улыбнулась. - Но я уже прошла ту пору жизни, когда могла бы котироваться на рынке невест, к тому же без приданого кому я нужна?
- Мне вы нужны, Бесс, - мягко сказал он. - Моего состояния хватит на нас двоих!
- А сколь долго вы сможете сохранить его, как только перестанете быть преданным и любящим рыцарем королевы, Уолтер? - спросила она. - Я не хочу быть причиной вашего падения после всего, что вы сделали, чтобы добиться своего нынешнего положения.
- Простила же она Лестера.
- Роберт Дадли, как вы знаете, - это особый случай, Уолтер. Они родились в один день и друзья с детства. В те времена, когда королева была всего лишь принцессой Елизаветой и была заключена ее сестрой Марией в башню, именно Роберт Дадли, сам находившийся под стражей, использовал свои личные, совсем небольшие средства, чтобы, подкупив стражу, сделать ее жизнь более терпимой, снабжая ее маленькими радостями жизни, хотя бы такими, как дрова для камина. Она любила Дадли, искренне любила. Думаю, она простила бы ему все что угодно, Уолтер, но мы-то ничем не защищены от ее гнева. И тем не менее спасибо вам за ваше предложение, я всегда буду лелеять его. - Я люблю вас, Бесс, - тихо сказал он. Элизабет Трокмортон покраснела.