— Наверняка купец продул, — предположил Саша. — Геометрическая прогрессия, она такая.
— Вы помните про геометрическую прогрессию? — спросил Сухонин.
— Конечно. Честно говоря, не помню формулу суммы, но сейчас выведу. Это просто.
— Выведите? — поразился учитель. — Ну, давайте!
Саша быстренько вывел формулу общего члена, потом рекуррентную формулу для суммы, потом формулу для суммы n-1 членов, и написал для n членов.
— Ух, ты! — восхитился он. — Даже принцип математической индукции не понадобился! Я, честно говоря, смутно помнил, что вроде нужен. Но у меня из вывода все следует.
Сухонин был в шоке. Если не сказать матом.
— Надо двойку в двадцать четвертую степень возводить? — поинтересовался Саша. — Или так ясно, что купцу надо подучить математику?
— Так ясно, — сказал Сухонин. — Когда Николай Александрович сказал, что вы можете по памяти воспроизвести теорему Гаусса, я, признаться, не поверил…
— Почему же только теорему Гаусса? — спросил Саша.
— Вижу, что не только, — сказал Сухонин. — Вы действительно прочитали за лето учебник для Николаевского инженерного училища?
— Никса сказал?
Учитель кивнул.
— Это он преувеличивает, — возразил Саша. — Где-нибудь поплыву. Как интегрировать по частям, совсем не помню. Хотя… если постараться…
Сухонин на минуту призадумался, видимо, на предмет, не проверить ли. Но, насколько Саша помнил, сразу после него матема планировалась у Володьки.
Так что учитель обмакнул перо в красные чернила и вывел под Сашиными каракулями огромную пятерку. И приписал к ней два здоровых плюса.
— С вами стало исключительно интересно заниматься, — заметил учитель. — Я получил огромное удовольствие. Даже деньги брать стыдно.
— Это было не бесполезно, спасибо, — любезно ответил Саша. — Вспомнил, как формула выводится.
— Вы не совсем обычно ее вывели.
— В лоб. Я просто не помню канонический вывод.
— Так даже лучше, — сказал Сухонин.
И вложил в тетрадь целую кипу листочков с примерами и задачами.
И написал:
«Д/з: решить все арифметическими методами (без „x“!!!)»
— У-у-у! — сказал Саша.
— Один раз, — успокоил Сухонин. — Потом я от вас отстану.
— Ладно, — вздохнул Саша. — Мозгами тоже полезно поворочать. А то для алгебры мне совсем думать не надо.
И тепло попрощался с восхищенным Сухониным.
Следующий урок не обещал такого успеха. Ибо назывался «Закон Божий».
Первой мыслью было просто сказать «пас», как в случае с немецким и церковнославянским. А как же чудом заработанная репутация сильно верующего человека? Закон Божий не тот предмет, по которому политически дальновидно говорить «пас».
Что ж! Попробуем выехать на общей эрудиции.
Саша вспомнил, как его еще мальчиком, там в будущем, мама водила в Третьяковскую галерею и не могла объяснить ни одного библейского сюжета. «А кто такая Агарь? — спрашивал Саша. — И почему она в пустыне?»
И мама, весьма прилично окончив самую лучшую в мире советскую сталинскую школу в самом центре Москвы, терялась и не знала, что сказать.
Хорошо, что его занесло сюда все-таки из постсовка. Он знал, кто такая Агарь. И даже, кто такой Иосиф Прекрасный.
Ну, что у него в загашнике? Фрагментарно прочитанная 30 лет назад купленная на Кузнецком мосту протестантская Библия. В черной обложке такая, на тонюсенькой бумажке.
Это первое.
Какая-то книга Клайва Льюиса, прочитанная примерно тогда же. В девяностые было модно читать Льюиса. Название вспоминалось с трудом. «Просто христианство», что ли?
Содержание он не помнил совсем. К тому же Льюис — тоже протестант, вроде.
Это второе.
Интересно, насколько протестантское учение отличается от православного? Больше, чем система взглядов сторонников разбивания яйца с острого конца от сторонников разбивания яйца с тупого? Или меньше?
Многократно прочитанный и перечитанный культовый роман «Мастер и Маргарита». Оттуда тоже можно что-то почерпнуть, не факт, правда, что совсем каноническое.
Это третье.
Подзащитный Леша. Это не тот Леша, который военный, а тот, который политзэк и историк. Леша-военный был по экономике, а Леша-историк — по политике.
Так вот, Леша-историк был верующий и прихожанин одного из чудом сохранившихся в Москве либеральных приходов отца Алексея Уминского. Собственно, линия защиты заключалось в том, чтобы притащить на суд по мере пресечения побольше журналистов (тогда еще существовали оппозиционные издания) и побольше священников, чтобы последние написали поручительства. И священников пришло человек пять.
Параллельно искали записи с камер видеонаблюдения, чтобы доказать алиби. Собственно, Леше вменяли организацию массовых беспорядков. Записи нашлись, и как дважды два доказывали, что не было не только беспорядков, но и Леши на них.
Саше хотелось верить, что сыграли именно записи, хотя российское правосудие, особенно по политическим делам, уже тогда представляло собой некий черный ящик с непредсказуемой реакцией на внешние раздражители.
В общем, Леша-историк отделался двумя месяцами «Матросски», что Саша считал своей чистой адвокатской победой.
Но загрузить защитника православием Леша-историк успел. Хотя и мало.
Это четвертое.
Леша-военный, как это ни удивительно, тоже был верующим и, кроме много всего военного, когда-то окончил католический Институт Фомы Аквинского в Киеве. В тюрьму он вообще не попал, поскольку вовремя свалил в Незалежную.
Но загрузить защитника успел.
Саша даже знал, что такое филиокве. Непреодолимое и коренное отличие католического символа веры от православного заключается в том, что католики считают, что святой дух исходит от Отца и Сына, а православные — что от Отца через Сына. Само собой, последние совершенно не могут общаться с такими грязными и лживыми еретиками, как первые.
Это пятое.
В общем, много. Правда, полный экуменизм.
Но, в конце концов, если он ляпнет что-то католическое или протестантское, на то протопресвитер Василий Борисович Бажанов и законоучитель, чтобы поправить.
Саша понятия не имел, как вести себя со священниками, если они не в церкви, и, на всякий случай встал, когда в учебную комнату вошел человек в рясе.
У протопресвитера Бажанова было простое крестьянское лицо, обильная седина в длинных до плеч волосах и окладистой бороде. И внимательный взгляд.
— Садитесь, Александр Александрович! Ну, что вы!
Саша послушался.
— Полковник Сухонин от вас в восторге, — заметил священник.
— Математика — это просто, — сказал Саша. — Ничего не надо учить, одно из другого следует.
— Раньше это было для вас не так, — напомнил Василий Борисович. — Сухонин сказал, что вы все лето посвятили чтению.
— Вторую половину, — признался Саша. — Мне надо было многое вспомнить. Но до Закона Божьего не добрался.
— А я ничего сложного не спрошу. Только по катехизису.
Саша слабо представлял, что такое «катехизис».
— Александр Александрович, из чего состоит Священное писание?
— Из Библии.
— А из каких двух частей состоит Библия?
— Из Ветхого и Нового Завета.
— Какие вы знаете книги Ветхого Завета?
— Бытие, Левит, Притчи Соломоновы, книги царств, книги судей, Экклезиаст, Песнь Песней, Псалтырь, Эсфирь, Юдифь, книги пророков, Маккавейские.
Про Маккавейские Саша помнил, потому что их очень агитировал почитать Леша-историк. Но, Саше, понятно, было некогда.
— А сколько их всего?
— Не помню, — признался Саша.
— А что входит в Новый Завет?
— Четыре Евангелия и Апокалипсис.
— И все? — удивился Бажанов.
— А! Еще послания апостолов.
— И все?
— Деяния апостолов.
— Отлично!
Честно говоря, вопросы напоминали Саше типичный набор двоечника, вроде, «какого цвета был учебник?»
— Символ веры можете прочитать? — спросил Бажанов.
— Нет, — признался Саша. — Я его не помню.
Священник вздохнул.
— А «Отче наш»?
— Первые две строчки: «Отче наш, который на небесах! Да святится имя твое!»
— По-русски? — удивился Бажанов.
— Я не помню церковнославянский вариант. Мне кажется, если бы служба была на русском, я бы запомнил. Его же много раз читают. И символ веры — тоже. А так просто непонятные стихи под красивую музыку. Я не помню церковнославянского.
— Вы считаете, что служба должна быть на русском?
— Да.
— Но есть определенные традиции, на русском это будет совсем не то, да и понятен церковнославянский.
— Примерно также, как латынь средневековым немцам.
— Преувеличиваете, Александр Александрович.
— Сужу по себе. А на каком языке Христос дал свою молитву? На древнееврейском или на арамейском?
— На арамейском. Но прежде, чем отменять церковнославянский, вы его сначала выучите.
— Конечно. Думаю, церковная служба мне в этом поможет. Если цель церкви в том, чтобы научить всех церковнославянскому, то — да, богослужение, конечно, должно быть на этом языке. Но мне казалось, что цель не в этом.
— А в чем?
— В том, чтобы научить вере и любви. Разве не так?
— Еще надежде, — поправил Бажанов.
— И какой толк от учебника на непонятном языке?
— Переводим сейчас Ветхий Завет на русский, — улыбнулся Бажанов. — С древнееврейского.
— Вы знаете древнееврейский?
— Да. И арамейский, и греческий.
— Я, конечно, преклоняюсь, но Священное писание — это для нас. Школа для народа — это богослужение. Канон надо переводить.
— Даже переводу Библии есть огромная оппозиция, — сказал Бажанов. — Мы еле это отстояли. В «Пространном катехизисе» митрополита Филарета были молитвы на русском — так заставили переписать. Теперь все на церковнославянском.
— Так и останется русский народ крещеным, но не христианизированным. А какие у них аргументы? Я не понимаю.
— На церковнословянском звучит торжественнее и красивее.
— Ну, как можно предпочесть эстетизм общественной стабильности и социальному миру? Эстеты пусть едут в монастыри и слушают на старославянском, я же не призываю это запрещать.
— Вы думаете, что перевод богослужения укрепит стабильность?
— Да, я так думаю. У нас всегда боятся многообразия, как-то спокойнее всех под одну гребенку, а многообразие стабильнее, потому что разные части уравновешивают друг друга. Много опор всегда надежнее одной. Это о допустимости разных языков. А понятая заповедь будет лучше исполняться, чем подобная заклинанию. Это о переводе. А то будут говорить: «Что нам Евангелие? Мы только крышку его целовали».
— Еще говорят, что нельзя давать святыню псам: не поймут, переврут, преумножит ереси.
— То есть народ — это псы? А это не гордыня?
— Гордыня, конечно, — согласился Бажанов. — Для них народ «чернь».
— Слова «чернь» нет в моем лексиконе, Василий Борисович. И никогда не будет!
Священник посмотрел на него примерно такими же глазами, как Суханов после вывода формулы геометрической прогрессии.
— Новый Завет переведен, — сказал он. — Вы оттуда что-то помните?
— Нагорную проповедь. Но не всю.
— Можете процитировать?
— Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны миротворцы… не помню…
— Ибо они будут наречены сынами Божиими, — подсказал Бажанов.
— Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
— Только помните, что правда здесь — это праведность, — сказал священник.
— Мне кажется, это многозначный текст, зачем выбирать только один смысл?
— Вот для этого и нужно толкование церкви, для правильного понимания.
— Здесь ясный текст. Вот, что такое «нищие духом», я не понимаю. Мне всегда казалось, что просвещение — это хорошо. И разум нам не зря дан.
— Это не про просвещение, это про смирение, — сказал Бажанов. — Но действительно трудное место, мы еще об этом поговорим. А остальные Заповеди Блаженства?
— Там было еще что-то про кротких, но я точно не помню.
— И про «чистых сердцем», — заметил священник. — И про «плачущих». Но и это много. Ничего, выучите. А из Ветхого Завета ничего не помните?
— Помню: «Разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетённых отпусти на свободу». Но не помню, откуда это. Иезекииль?
— Исаиа, — сказал Бажанов.
Послышался осторожный стук в дверь.
— Да? — отозвался священник.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Гогель.
— Прошу прощения, — сказал он, — но у Александра Александровича уже полчаса прошло от обеда.
— Ох! — сказал Бажанов. — Это я прошу прощения!
— Экая безделица, — сказал Саша. — Ваш урок гораздо важнее.
Священник взял его тетрадь по Закону Божию, раскрыл на первой совершенно пустой странице и вывел пятерку с небольшим минусом.
— Но я же не знаю ни одной молитвы, — удивился Саша. — И путаю пророков!
— Поэтому и минус, — сказал Бажанов. — Еще вы не знаете ни священной истории, ни канона, ни Истории церкви. Но по сравнению с тем, что вы уже знаете, это совсем чуть-чуть.
И он написал:
«Д/з: выучить „Отче наш“, „Символ веры“, „Богородице Дево“ и Заповеди блаженства (все)».
— На русском? — спросил Саша.
— Хорошо, — кивнул Бажанов. — Пока на русском. Я вам их напишу, вы идите обедать. Перейдем на церковнославянский, когда вы его немного вспомните.
— А вы пока переведите канон на русский, а я потом что-нибудь придумаю.
— Это несколько томов.
— К моему совершеннолетию, — пояснил Саша.
После несколько свернутого обеда была физика.
На урок к Владимиру Петровичу Соболевскому Саша шел, как на праздник, пребывая в уверенности, что не все же он забыл из двух первых курсов факультета «Экспериментальной и теоретической физики» МИФИ.
И учитель ему тоже на первый взгляд понравился: такой старый солдат с простым лицом с небольшими усами с проседью и крупным носом.
— Александр Александрович, — начал он, — назовите мне пожалуйста необходимые свойства материи.
Может, в шестом классе и говорили об этом… Но что? Он попытался вспомнить что-нибудь из Ленина. Владимир Ильич, вроде любил писать про материю. Насколько это прокатит?
— Материя — это объективная реальность, данная в ощущениях, но существующая независимо от них, — отчеканил Саша.
— Гм… — сказал Соболевский, — поспорить трудно, но я имею в виду материю как физическую категорию, а не философскую. То есть необходимые свойства физических тел.
— А! — сказал Саша. — Это смотря какое тело. Твердые тела сохраняют свою форму, массу и объем, и обладают упругостью и хрупкостью. Жидкости сохраняют только массу и объем и обладают текучестью, а газы сохраняют только массу.
— Нет! Нет! — остановил учитель. — Необходимые свойства — это присущие всем телам.
И Саша завис окончательно.
— Берите тетрадь, открывайте и записывайте, — вздохнул Соболевский. — Необходимые свойства материи суть протяжение и непроницаемость.
Кажется, Саша что-то такое слышал.
— Записали? — поинтересовался Владимир Петрович.
— Да, — кивнул Саша.
— Протяжение — это свойство тела занимать определенное место в пространстве, — продолжил учитель, — а непроницаемость не позволяет другому телу существовать в то же время в этом же месте. Все понятно?
— Нет, — сказал Саша.
Учитель посмотрел вопросительно.
— А как же диффузия? — спросил Саша. — Тела ведь могут проникать друг в друга.
— Диффузия связана с другим свойством тел — скважностью, — пояснил учитель. — Тоже не помните?
— Нет, — сдался Саша.
— Во всяком теле есть скважины или поры, которые и позволяют ему пропускать различные вещества.
— Понятно, — сказал Саша. — Это расстояния между атомами?
— Да, — кивнул Соболевский. — Что вы помните из атомистической гипотезы?
— Что все тела состоят из атомов, — сказал Саша.
Честно говоря, он помнил еще довольно много, но побоялся, как бы не случилось также, как с Новосибирском.
— А какие свойства атомов вы знаете? — поинтересовался учитель.
Саша уж было собирался рассказать, из чего состоит атомное ядро и на каком расстоянии от него электроны, но вовремя вспомнил, что это Резерфорд, а Резерфорд — это начало двадцатого века.
— Атомы делимы? — спросил Соболевский.
— Думаю, что современная наука этого не знает, — выкрутился Саша.
— Атомы по смыслу этого понятия неделимы, — объяснил учитель. — Это мельчайшие частицы вещества.
— Это не значит, что они не могут иметь сложной структуры, — возразил Саша.
— Тогда они не мельчайшие, — сказал Соболевский.
— Смотря что называть атомами, — сказал Саша. — Они связаны с элементами?
— Да, скорее всего. Кстати, а сколько известно элементов?
«Кто меня за язык тянул? — подумал Саша. — Сколько они их могут знать?»
Свинец они точно знают, а он восемьдесят какой-то. Почти наверняка не знают инертных газов. Минус еще пять-шесть. И первая часть таблицы не подряд…
— Около семидесяти? — спросил он.
— Шестьдесят два элемента, — сказал Соболевский, — вы не очень сильно ошиблись.
И он посмотрел на ученика с некоторой надеждой.
— А элемент индий есть? — спросил Саша. — Я где-то про него слышал.
— Нет, — сказал учитель. — Индия нет, вы что-то путаете.
— Жаль, — сказал Саша. — Красивое название, в честь Индии.
— Дальше. Александр Александрович, в чем можно измерить протяженность?
— В метрах, — сказал Саша, — а также в дециметрах, сантиметрах, миллиметрах и километрах.
— Соотношения между ними знаете?
— Конечно. Сантиметр — десять миллиметров, дециметр — десять сантиметров, метр — сто сантиметров, километр — тысяча метров.
— Хорошо, — сказал учитель. — Но это во Франции. А в России?
— В аршинах… наверное. В саженях.
— Какое между ними соотношение?
— Ну, зачем это? — спросил Саша. — Метрическая система удобнее.
— Такое впечатление, что я с французом говорю, — сказал Соболевский.
— Ну, конечно! Зачем нам это низкопоклонство перед гнилым Западом! Свои исконные аршины есть!
— Александр Александрович, — строго сказал учитель, — берите перо и записывайте. Семь русских футов составляют сажень, третья часть его называется аршином и разделяется на 16 вершков. Двенадцатая часть русского фута называется дюймом, каждый дюйм разделяется на 10 частей, называемых линиями. Пятьсот сажень или 3500 футов составляют версту.
Саша покорно записал и поднял глаза на учителя.
— Я конечно все понимаю, наши национальные скрепы, достижения и традиции. Но, почему бы вместо того, чтобы умножать шестнадцать на три или двенадцать на семь, просто нолики в метрической системе на конце не приписывать?
— Не я это устанавливал, — сказал Соболевский. — Русские меры длины выучите. Пойдем дальше. Что такое вес?
— Сила, с которой тело давит на опору или растягивает подвес, — сказал Саша.
Учитель на минуту задумался.
— Вследствие притяжения к земле, — добавил Саша. — Или к какой-нибудь другой планете, Марсу, например. Но это будет вес на Марсе.
— Ну, в общем да, — согласился Владимир Петрович. — А в чем измеряется вес?
— В Ньютонах.
— В чем? — удивился Соболевский. — Ньютон — это английский ученый.
— Да, — согласился Саша, — в честь него и назвали.
— Вы путаете, Александр Александрович! Записывайте. В России единицею веса принят фунт, образец которого хранится в Санкт-Петербургском монетном дворе. Он делится на 96 золотников и каждый золотник на 96 долей. 40 фунтов составляют пуд.
— Боже мой! 96 в квадрат возводить!
— Девять тысяч двести шестнадцать, — сказал Соболевский.
— Владимир Петрович! Ну, хоть в килограммах можно?
— Мы в России, Александр Александрович! Так что в фунтах.
— Это даже хуже, чем «ять», — пожаловался Саша.
— Нельзя сказать, чтобы вы вообще ничего не знали, — заметил учитель. — Но не знать базовых понятий! И что вам ставить после этого?
— Может, я какую-нибудь задачу решу? — предложил Саша. — Ну, чтобы не два.
— Ну, хорошо, — согласился Соболевский. — Есть две перпендикулярные друг другу силы: 6 фунтов и 8 фунтов. Чему равна равнодействующая?
— Десять, — мгновенно ответил Саша.
Учитель посмотрел с некоторым удивлением.
— Объясните ваше решение, Александр Александрович.
— Сила — это векторная величина, вектора складываются по правилу треугольника или по правилу параллелограмма. Так как силы перпендикулярны, получается диагональ прямоугольника, а дальше — по теореме Пифагора.
— А если бы они были под углом 45 градусов?
— По теореме косинусов, — сказал Саша.
— Сможете ее написать?
— Конечно.
И Саша написал теорему косинусов.
— Я вам не рассказывал про векторы, — заметил Владимир Петрович. — Это университетский курс.
— Я много читаю, — сказал Саша.
— Да, Николай Александрович рассказывал про учебник для Николаевского инженерного училища.
«Надо на него хотя бы посмотреть, — подумал Саша. — А то даже не знаю, какого цвета обложка».
— Это очень похвально, что вы читаете серьезные книги, — сказал Соболевский. — Но основу тоже надо знать. Александр Александрович, никак четверку поставить не могу! Выучите русские меры длины и веса — тогда посмотрим.
И влепил трояк.
Саше даже в страшном сне не могло привидится, что у него будет пять по Закону Божьему и три по физике.
Но это было еще не самое ужасное.