- Скорее уж это Мат и Джефф...
Кейт улыбнулась. Этим и правился ей Лэрри - он никогда не падал духом. Просто резиновый мячик.
- У меня сейчас голова занята совсем другим, - призналась она. Кортланд Парк.., я только об этом и думаю.
- Я могу чем-нибудь помочь? Знаешь, в свое время я командовал скаутским отрядом.
Кейт со смехом отвернулась от него.
- Нет, но за предложение спасибо.
"Какой же он милый, - подумала она, - и удобный, как разношенные тапочки". Когда он начал ухаживать за ней, она позволяла ему целовать и ласкать себя. Но когда сегодня вечером он решил пойти дальше, она, внезапно прозрев, осознала неопровержимую истину: она не может этого и не хочет, она готова принять его в качестве друга, но никак не любовника, ибо подобная роль... Подобная роль предназначалась тому, кто походил бы на Блэза Чандлера. Она изо всех сил пыталась бороться с этим безнадежным и ненужным чувством. Однако пять минут назад, в объятиях Лэрри Коула, когда нужно было уступить или же отказать, она поняла, что уже ничего не сможет с собой поделать.
Она влюбилась в Блэза Чандлера, несмотря на все свои ухищрения: возводила надежный барьер из обиды и неприязни, усердно выискивала любой повод для подозрений, всячески стремилась - безуспешно, как выяснилось, держать его на безопасном расстоянии. Слишком поздно: он занял прочное место в ее сердце и в ее мыслях, целиком завладев ими. В нем воплотились ее девические грезы - как будто Эдвард Рочестер вдруг сошел со страниц романа и обрел новую жизнь в облике Блэза Чандлера. Сама же она превратилась в Джен Эйр, что было только естественно, ведь они обе не отличались красотой.
- А это не потому, что ты до сих пор воображаешь себя уродиной? спросил Лэрри, словно прочитав ее мысли.
Кейт была удивлена его проницательностью.
- Почему ты так решил? - сказала она, уклонившись от ответа.
- Мне кажется, ты просто не веришь, что можешь понравиться любому человеку.., то есть любому мужчине.
Кейт сдвинула брови.
- Это не так, - произнесла она наконец и тут же искренне добавила:
- В свое время так оно и было, но я жила тогда не здесь, и вообще, той девчонки больше нет.
- В самом деле нет? - спросил Лэрри.
- Да, - твердо ответила Кейт.
- О'кей, - легко согласился он. - Значит, дело во мне. Не умею понравиться.
- Перестань, - насмешливо сказала Кейт. - Ты сам знаешь, что это не правда.
- Я не знаю, чему верить. Вроде бы я все делал правильно и говорил нужные слова...
- Так оно и было. Только мне нужны другие слова.
Лэрри застегнул рубашку, подтянул галстук и потянулся за пиджаком.
- Что ж, всех завоевать нельзя, - кивнул он, примиряясь.
- Полагаю, ты завоевал гораздо больше, чем положено тебе по справедливости.
Он встал, горделиво расправил плечи.
- Не жалуюсь.
Но Кейт чувствовала, что он раздосадован.
- Ты мне очень нравишься, - честно сказала она, - но не больше того. Возможно, во мне что-то еще сохранилось от прежней Кейт, и я не могу относиться к этим вещам легко...
Она ткнула пальцем в сторону измятого покрывала на софе.
- Для меня это должно быть.., серьезно.
- Значит, это несерьезно. В любом случае, для тебя.
- И для тебя тоже, - спокойно парировала Кейт. - Будь честен.
- Какой же парень упустит свой шанс? - честно признался он.
- У меня такое ощущение, - с улыбкой произнесла Кейт, - что тебе шанс подворачивается частенько.
Он фыркнул.
- О'кей, обойдемся без разбитых сердец. Всего лишь еще одна любовь растоптана.
- Это тоже не правда, - резко бросила Кейт.
Когда дверь лифта распахнулись, он наклонился к ней:
- Мы по-прежнему друзья?
- Надеюсь, - ответила Кейт.
- Я заеду за тобой завтра вечером?
- Нет, у меня аукцион на носу. В четверг.
- Договорились.
Он одарил ее своей белозубой, широкой, беспечной улыбкой - и дверь лифта медленно закрылась за ним.
Кейт расправила покрывало на софе, отнесла бокалы на кухню и вымыла их. Затем выключила свет и направилась в спальню.
Она ничего не изменила в меблировке: кровать была очень большой, а драпировки выдержаны в серых и бордовых тонах - цвета чисто мужские. Все здесь было подобрано ее отцом: и блестящая полированная французская кровать, и высокий комод с восемью выдвижными ящиками, и роскошные бархатные занавеси. Она подложила под спину широкие твердые подушки и вновь склонилась над пачкой отцовских писем. Прочитав их в первый раз, она рыдала так, что даже заснула в слезах - настолько ей было стыдно за себя. Снова взяв в руки письма, в которых сохранилось так много от ее любимого отца, она спросила себя, не стало ли вырвавшееся на волю и безмерно выросшее чувство к Блэзу Чандлеру в некотором смысле роковым искуплением.
Она была преисполнена самых добрых намерений, когда прочитала письма впервые: мысленно клялась, что оправдает надежды отца, что станет достойной любви, пронизывающей все строки этих писем. Слишком поздно она осознала, что после его кончины перестала любить себя, хуже - возненавидела себя за то, что считала своим падением. Теперь же, ощутив исходящее от Блэза Чандлера тепло и раскрывшись перед ним в их искреннем разговоре, она понимала, что женщина может почувствовать себя красивой, только если ее любят. Девочкой она не считала себя некрасивой и не обращала внимания на слова бабушки, даже однажды передала их отцу. Он посмотрел на нее серьезно и сказал: "Но для меня ты красавица, моя маленькая Кэт". Лишь позднее, когда он перестал быть рядом, когда никто уже не называл ее прелестной, она потеряла всякий интерес к своей внешности, носила только джинсы и майки и уверовала в жесткую оценку бабушки, как в истину Евангелия. Только пережив шок от первого чтения, она начала вглядываться в себя и терзаться мукой невосполнимой утраты, сознавая, что обязана исполнить завещанное, ибо отец оставил ей самое дорогое, что у него было. Почему-то она совершенно не расстраивалась при мысли, что Блэз Чандлер также знает содержание этих писем - это обстоятельство сближало их еще больше. Письма были сугубо личными, но она была уверена, что он все понял - иначе не отдал бы их ей.
Кейт с удивлением обнаружила, что радуется его осведомленности. Теперь она могла признаться в своих чувствах к нему, хотя понимала их безнадежность - это не имело значения, поскольку ее радовали сами эти чувства.
Ей казалось, что она умерла для любви, поскольку в душе ее ничто не шелохнулось в ответ на страсть Николаса Чивли и Лэрри Коула. Теперь она ясно видела, что может полюбить мужчину, но только настоящего. Ей не суждено его получить, и в этом ее расплата за то, что она отвергла любовь, которую никогда не теряла, хотя и пыталась уверить себя в обратном.