— Вы должны составить список ваших стажеров, подтвердить готовность об оплате их обучения — это вам придется согласовывать с институтами или лабораториями, где будет проходить стажировка, согласовать список с нашим министерством, а потом передать его Министерству национального образования.
Е-мое, опять согласования. Ну, а что я хотел? Придется побегать. Не самому, разумеется, сотрудники есть. Правда, с тем же институтом Пастера придется вначале иметь дело мне, а уже потом отправлять сотрудников. А я обещал Барыкину, что поспособствую стажировке его сотрудников. Обещал, значит поспособствую. Авось, пенициллин создадут в году так тридцатом, или тридцать пятом. В тридцать пятом — тоже неплохо. И с радиоактивностью нужно работать. Изучать, получать вражеский, то есть, я хотел сказать, зарубежный опыт. Но для начала нужно преодолеть советскую бюрократию. Отправить сообщение Луначарскому и Семашко, пусть готовят общие списки и пожелания, утрясают это с Политбюро, а потом уже буду заниматься здесь.
Мсье Бертело уже посматривает на часы, давая понять, что пора бы и честь знать. Но я не просился на набережную, он сам меня сюда вызвал.
— А если возникнет надобность устроить в Париже выставку русских художников?
Секретарь уже открыто показывает мне на дверь, но осознавая, что так просто я не уйду, сказал:
— А вот это нужно утвердить у министра культуры, согласовать с министерством внутренних дел, а потом отправить к нам.
— Благодарю вас, — шаркнул я ножкой.
Вообще-то, если бы в МИД сидел специальный человек, который мог бы ответить на мои вопросы, то я бы секретарю министерства вопросов не задавал. Пытался уже, еще будучи торгпредом, но неизменно отвечают — дайте письменный запрос, ответ придет в течение двух месяцев. Запрос как-то дал, приходит ответ — мол, коль скоро мы не имеем дипломатических отношений, вам следует обратиться за дополнительными консультациями в канцелярию Президента.
Так, а теперь домой, то есть, к Комаровским или в торгпредство? Предпочтительнее домой, но в торгпредстве имеются неотложные дела. Барминов как раз пришел, когда позвонили с набережной д' Орсе.
И вот, я в собственном кабинете, а бывший зубр министерства торговли царской России товарищ Барминов спрашивает:
— Что будем делать с Трампом?
Чуть было не брякнул — а он собирается опять в президенты, но вспомнил, что речь идет не о том белобрысом дядьке, что снимался в фильме про этого, как там его? мальчишке, оставшемся дома, а о судне. А этот, который президент, он на второй срок выбран или нет?
— Трамп, прибывший из Соединенных Штатов Америки стоит нынче в порту Кале и ждет указаний от судовладельца, — терпеливо пояснил Барминов. — Две телеграммы пришли от капитана, одна от властей порта.
— Трамп, прибывший из Соединенных Штатов Америки? Сергей Сергеевич, а что за трамп и мы к нему каким боком?..
— Олег Васильевич, так вам лучше знать, — недоуменно воскликнул пой экономист и бухгалтер. — Трамп принадлежит вам, команда на судне, ей требуется платить жалованье или увольнять. А еще оплачивать стоянку, страховку. Я сам не в курсе вашей операции.
Барминов посмотрел на меня с неким укором. Мол — сделка совершена без его ведома, а он обычно меня консультирует.
Откуда у меня взялся трамп? Ах ты, понял! Семенцов, сволочь такая, мало того, что купил партию оружия, он еще и судно купил. Видимо, все оформил на мое имя. Нет, вполне очевидно, что на мое, коли нас трясут. И не подумал, что если английские таможенники или военные его прищучат, то виновника и искать не надо, все в судовым документах указано. Ну, Андрей Николаевич!
С другой стороны — я бы отмазался. Я сам в штатах не был, сделку не оформлял, про то, что являюсь владельцем корабля ничего не знаю. И вообще — это ложь и провокация английских спецслужб.
И что мне с судном-то теперь делать? Понятно, хлеба не просит, зато денег на содержание просит. Сколько это во франках за день?
— Сергей Сергеевич, а вы разбираетесь в судоходстве?
— В чем?
— А, не то сказал… В судовладении? В порядке регистрации, страховании и прочем?
— Ну, в некотором роде разбираюсь. Приходилось когда-то сделки подобного рода оформлять.
— Вот и ладно. Тогда — трамп этот будет числиться под вашим контролем, подумайте, что с ним можно сделать…
— Так, трамп — судно небольшое, надежное. Можем и сами использовать, можем в аренду сдавать. Надо бы его съездить и осмотреть. А на содержание понадобится не меньше тысячи франков в день. Поэтому, лучше его у причала не держать.
Тысяча франков в день? Дороговато. Наверное, есть смысл отогнать его к нам, а там оформить как дар правительству.
— Вот, вам и карты в руки. Съездите, все изучите, подумаете вместе с Никитой — что там можно сделать, чтобы корабль не простаивал без дела.
Я собирался еще что-то сказать, но в кабинет без стука влетела Светлана Николаевна. И с места в карьер приказала:
— Олег Васильевич, все бросайте…
— В смысле? Что бросать? — не понял я.
— Такси у входа, — нетерпеливо сообщила бывшая подпольщица, принимаясь тянуть меня со стула.
— Светлана Николаевна⁈ — обалдел я от натиска.
— Быстро беги… У Наташи уже схватки начались.
Светлана Николаевна что-то мне кричала про шляпу, но я уже мчался вниз…
Глава 8
Бремя выбора
Спрашивается, чего было бежать сломя голову, если к Наташе меня все равно не пустили? Рожала моя супруга не в родильном доме, как мне казалось, было бы логично — там все-таки и медперсонал, и уход, да и опыт своего времени протестовал против домашних родов. Матушка моя, правда, всех своих деток — моих старших братьев и сестер кроме меня, самого младшенького, рожала дома. Ну так когда это было? В пятидесятые — начало шестидесятых годов! Да и жили мы в деревне, пока роженицу везешь до города — по дороге родит. А здесь, Париж, все-таки, культурная столица мира. Нет, культурная столица мира наш Петроград, а Париж — столица Европы.
В спальню то и дело забегали какие-то женщины, гремели чем-то железным, металась туда-сюда теща, а мы с тестем уныло торчали в коридоре и всем мешали.
А потом донесся тонюсенький плач.
Я, дернулся, было, но меня перехватил тесть.
— Олег, нам туда нельзя. Позовут. — Вслушиваясь в плачь младенца, старый граф спросил: — А кто родился-то? Чей плач — мальчика или девочки?
Определить по плачу пол ребенка я не смог.
Наконец-то мне разрешили на минутку посмотреть наобессилевшую Наташку, поцеловать любимую в щечку, потрогать ребенка за пяточку. Но на руки мне пока малышку (да, девчонка!) не дали. Личико маленькое, красненькое и сморщенное, но самое прекрасное в мире! Волосики на головушке черненькие, хотя мы с ее мамкой светло-русые, но плевать. Моя!
— Посмотрели? Хватит. Девочкам нужен покой. А теперь марш отсюда.
Я что-то замекал, попытался возмущаться, но доктор Форш — один из лучших русских гинекологов Парижа, обладатель такого мощного брюха, что мой армейский старшина Казачек обзавидовался бы, вытеснил меня из комнаты. Заодно он выставил и тестя, тоже пытавшегося поздравить дочку. Против докторского пуза ни у меня, ни у тестя шансов не было, и мы с позором покинули спальню, превращенную в палату.
— Надо бы отметить, — раздумчиво посмотрел на меня граф Комаровский, потом вздохнул. — Эх, как жаль, что мне зять достался слишком уж правильный. Сейчас бы по рюмочке коньяка. Как у нас когда-то говаривали — ножки обмыть.
По рюмочке коньяка? А и черт-то с ними, с моими принципами и трезвостью. За такое дело, как рождение дочери (второй, между прочем, если считать и ту, что осталась в моей реальности) можно и принципами поступиться. Вспомнив единственную армейскую команду, начинавшуюся на букву «А», махнул рукой.
— Наливай!
И вот, мы укрылись в кабинете у тестя, тот с радостным видом принялся разливать коньяк по крошечным рюмкам. Авось, с одной-то рюмашки я не помру.