— Тоже, как добывающая разведка, — усмехнулся Гумилев. — Собираем любую информацию, доставляем в штаб, а там разбираются.
— Вот-вот, — обрадовался я. — А если мы для выставки какого-нибудь конструктора заполучим, то считайте, что языка доставили.
— Тогда лучше двух, — совершенно серьезно сказал Николай Степанович. — И брать надо из разных ведомств, в разных чинах. Конечно, это все в идеале, но нужно стараться.
Вот тут-то я окончательно зауважал Гумилева! Молодец. И вправду служил в разведке.
— Именно так, — кивнул я. — Взяли двух «языков», провели предварительный допрос, а потом доставили более важного в штаб, где с ним более детально побеседуют. Но главное, что на выставке мы сможем продемонстрировать европейские достижения. И будет двойной эффект. Во-первых, мы дадим понять нашему народу, что Европа уже нам не враг. Не союзник, разумеется, но хотя бы торговый партнер. Во-вторых, сможем договориться о закупке того, чего у нас пока нет. А в третьих, а это самое главное — люди посмотрят на какую-нибудь сеялку, затылок почешут и скажут — а мы-то не хуже сделаем!
Николай Степанович уже не выглядел растерянным. Кажется, начал проникаться новыми обязанностями. Что ж, у начальства и другие дела есть, кроме разговоров с поэтами.
— С вашим жалованьем вопрос решим, пару дней для отдыха я вам дам — отоспитесь, Париж вспомните, даже к друзьям можете сходить, а потом за работу.
— Да уж какие теперь друзья! — пожал плечами Гумилев. — Гийом Апполинер умер, а больше-то я ни с кем из французов и не общался. Все больше со своими.
— Бунин в Париже. Еще Мережковский с Гиппиус, — сообщил я.
Гумилев поморщился.
— Я и раньше с Буниным не особо ладил, а уж теперь… А Мережковского с его супругой, так вообще уважать перестал. Увижу — руки не подам.
— А что так? — удивился я.
— Понимаете, Олег Васильевич, не люблю, когда поэты с писателями сами себя записывают в классики. А уж тем более не люблю, когда писатель, откуда-то со стороны, с чужой земли, на свою родину гавкает.
О как! Наш человек!
Отправив Николая Степановича обживаться в той комнате, что некогда занимал Евгений Кожевников, я опять уселся за стол, обдумывая — а не поручить ли Гумилеву заняться еще и выставкой «Мир русской иконы»? Или это уже перебор? Впрочем, подожду до приезда пополнения.
Раздался стук в дверь.
— Да?
Вошел Николай Степанович. Немного смущаясь, поэт сказал:
— Олег Васильевич, я, когда собирался, из Петрограда кое-что с собой захватил. Слышал, что у вас дочка родилась. Сердечно вас поздравляю. И вот, от меня…
Застрелюсь! Хотя, нет, давайте сюда ложечку, пригодится. Этак, я и приданое для Вики соберу.
Глава 13
Пристав с бельгийским акцентом
Владелец дома на улице Рю де л’Арбр-Сек, в довольно престижном районе, ранее именовавшемся Сен-Жерменским предместьем, где селились исключительно аристократы, мсье Пави довольно снисходительно смотрел на двух полицейских, явившихся к нему в сопровождении судебного пристава, приехавшего из Амьена.
Постоялец, именовавший себя послом России во Франции, жил здесь вместе с супругой уже не первый год, снимая одну из самых дорогих квартир, плату вносил исправно, никаких жалоб от прочих квартиросъемщиков от него не поступало. Еще у семейной пары не было ни детей, ни собак, что очень важно.
Разумеется, было в поведении жильца кое-что неприятное. Например — он знал законы республики едва ли не лучше, нежели адвокат мсье Пави, а говорить с русским жильцом о повышении квартирной платы было бессмысленно, потому что договор аренды был заключен на несколько лет и сумма оплаты в нем фиксированная. В тысяча девятьсот семнадцатом году, когда заключался договор, для домовладельца он казался выгодным, но прошло уже четыре года! Но, здесь к господину Маклакову тоже претензий нет.
И в каких-таких незаконных махинациях замешан постоялец? Самого Пави это не касалось, но он обязан быть на страже интересов своего арендатора. Подумывал даже — а не позвонить ли адвокату? Но кажется, представители власти не собираются вламываться в квартиру силой. А адвокат может выставить счет за услуги, которые он не оказывал. Нет, адвокату звонить не стоит.
Амьен, хотя и недалеко от Парижа, но все равно, это уже провинция, к которой можно отнестись не только снисходительно, но где-то даже и пренебрежительно. Своих, то есть, парижских, представителей закона мсье Пави даже угостил бы кофе, а угощать провинциальных? Фи. Это все равно, если граф предложит сесть за стол своему форейтору. Он даже не пригласил их в квартиру, а заставил стоять в вестибюле.
— Увы, мсье, ничем не могу помочь. Мсье и мадам Маклаков уехали еще вчера, а без их разрешения я не могу показать ни квартиру, ни тем более совершить изъятие чего-либо. Даже если бы у вас имелось разрешение Высокого суда, то все равно, без хозяев впускать кого-либо в жилище незаконно.
Мсье Пави произнес эти слова с легким высокомерием, давая понять, что он не очень-то опасается служителей Фемиды, если сама богиня на его стороне.
— А надолго они уехали? — уныло поинтересовался уже немолодой судебный пристав, представившийся мсье Жювом, говорящий по-французски очень хорошо, но с каким-то акцентом. Наверное, бельгиец.
— Всего на неделю, — охотно сообщил мсье Пави, а потом добавил: — Мсье и мадам получили в подарок оплаченные билеты и сертификат на двоих в один из отелей Ниццы.
— Везет же вашим постояльцам, — вздохнул один из полицейских. Он тоже говорил с непонятным акцентом. — Хорошо иметь покровителя, который раздает такие щедрые подарки.
— О, это не покровитель, а хороший друг мсье Маклакова, американец. Мой квартиросъемщик человек небедный и не нуждается в покровителях. Просто американцам некуда девать деньги.
Непонятно, не то мсье Пави восхищался, не то завидовал. В принципе, владелец такого шикарного дома (а в Париже у него имелась и другая недвижимость), мог бы себе позволить поездку в Ниццу. Вот только, денег жаль. Франк падает, оплачивать электричество и воду становится все дороже, а жильцы подыскивают себе квартиры подешевле. И самый выгодный постоялец не желает пересмотреть условия договора. А ведь мог бы войти в положение. Вон, какие у него богатые друзья. А американцы — скоробогатеи, заработавшие деньги на крови и поте честных французов, не имеют представления о трудностях добропорядочных буржуа.
— А что за американец? — с подозрением поинтересовался полицейский. — Как его фамилия? Возможно, он тоже проходит по делу мсье Маклакова?
— Фамилию американца я не знаю, — слегка насторожился домовладелец. — На конверте, что пришло на имя мсье, имелись только инициалы — «Г. К. Г.». Мсье лишь сказал, что друг пожелал сделать ему приятное. Он даже хотел позвонить и поблагодарить, но телефон оказался неисправным, поэтому мсье Маклаков поблагодарит американского друга после поездки. Да, а что за дело? В чем провинился мсье Маклаков?
Но пристав, словно бы проигнорировав вопрос, вздохнул:
— Жаль. Но что поделать, придется возвращаться в Амьен. А там некоторые бывшие жильцы мсье Маклакова очень недовольны.
— А разве мсье Маклаков имел жильцов в Амьене? — слегка удивился Пави.
— Маклаков в какой-то мере ваш коллега. До войны он владел в Амьене десятью зданиями, — как бы нехотя сообщил пристав. — При этом, не платил налоги и задолжал в муниципалитет почти сто тысяч франков, да еще и обокрал собственных жильцов.
— А как он мог владеть собственностью в Амьене, если раньше он жил в России? Мсье Маклаков с супругой поселились только в семнадцатом году.
— Он вполне мог жить либо в гостинице, либо в ином городе, том же Амьене. Русские до войны постоянно приезжали к нам, потом уезжали. А кто запрещает иностранцам владеть собственностью в республике? — пожал плечами пристав. — А если имеется собственность, то не запрещено сдавать ее в аренду. Маклаков в России был очень богатым человеком, он очень удачно вложил деньги в недвижимость во Франции, но не учел, что начнется война и эта недвижимость пострадает. Но ваш постоялец, воспользовавшись тем, что несколько его домов были уничтожены бошами — вы же знаете мсье, что было с Амьеном в четырнадцатом году, а потом в восемнадцатом? — оформил фальшивые документы, что все его дома уничтожены, и добился, чтобы с него не взыскивали налоги. Мало того — он взимал с квартирантов тех домов, которые были разбиты артиллерией, квартирную плату. Представляете?
Мсье Пави не очень себе представлял — как можно оформить документы, если дома целехоньки, а еще меньше представлял — как можно взимать с квартирантов квартирную плату, если дом уже уничтожен? Но он на всякий случай покивал, а на душе уже поднимался гнев против прощелыги, что прикидывается респектабельным господином. Но некие сомнения еще оставались.
— Позвольте, но ведь мой квартирант — дипломат, он очень уважаемый человек среди парижан, — сделал домовладелец попытку защитить мсье Маклакова.
— А среди каких парижан он пользуется уважением? — презрительно наморщил нос пристав. — Среди них нет добрых французов, а все поголовно русские. А русским верить нельзя.
— Именно так, — вступил в разговор полицейский. — Зять моей двоюродной тети вложил все свои деньги в акции Путиловского завода. И что же? Большевики национализировали завод, и все деньги, не говоря уже о дивидендах, пропали. Хорошо, если вы не вкладывали деньги в Россию.
— Как же не вкладывал! — возмутился мсье Пави. — Я вложил пять тысяч франков — заметьте, еще довоенных франков, в строительство Северо-Кавказской железной дороги, но оказалось, что это мошенники создали фальшивое акционерное общество. Я обратился в суд, но в России грянула революция.
— Все русские мошенники, — махнул рукой пристав. — И ваш квартиросъемщик не лучше. Он же, когда проворачивал свою операцию в Амьене, знал, что как только станет послом, то получит дипломатический иммунитет, а из-за иммунитета к нему нельзя предъявить никаких претензий. Максимум, что сможет сделать правительство — это депортировать его из страны. Видите, какой он хитрый? И он прекрасно знает французские законы, слишком гуманные по отношению к иностранцам. А недавно ваш Маклаков решил прикупить пару домов по соседству с вашим кварталом. Правда, из-за судебного решения Амьена сделка пока расстроилась, но ведь все может быть. Он может оформить покупки на подставное лицо.
— Решил прикупить пару домов? — окончательно вышел из себя Пави. — Но ведь это — огромные деньги!