- Люси, прошу тебя, - пробормотала она. Ее мягкость сбивала меня с толку, мне было намного спокойнее, когда она язвила и издевалась.
- Говори, - потребовала я.
Она по-прежнему молча смотрела на меня полными слез глазами. Почему не хочет говорить?
- Я его знаю, да? - встревожилась я.
- Да, Люси. Прости меня, Люси, я вовсе не хотела, чтобы так вышло...
- Скажи только, кто он, - приказала я, чувствуя, как трудно становится дышать.
- Это... Он...
- Да говори же! - закричала я.
- Кен Кирнс, - скороговоркой выпалила она.
- Кто? - не сразу поняла я. - Какой такой Кен Кирнс?
- Ну как же, ты ведь знаешь. Мистер Кирнс из химчистки.
- Ах, мистер Кирнс, - протянула я, смутно припоминая лысого старикашку в коричневой кофте, ботинках из кожзаменителя и с вставной челюстью, которая, казалось, жила своей собственной, отдельной от его беззубого рта жизнью.
О, облегчение! Как это ни нелепо, я была парализована страхом, что ее приятелем окажется Дэниэл. Он ведь все темнил насчет своей загадочной новой пассии, и мама так откровенно кокетничала с ним в тот раз, когда мы вместе были у нее, и потом Дэниэл говорил, что моя мама симпатичная...
Ладно, я очень рада, что это не Дэниэл, но мистер Кирнс из химчистки?! Неужели она не могла подцепить кого-нибудь получше? Второго такого урода днем с огнем не сыщешь!
- Поправь меня, если я ошибаюсь, - заплетающимся языком сказала я. Мистер Кирнс с вставными зубами, которые ему велики, - твой новый хахаль?
- Он уже заказал себе другие, - жалобно возразила она.
- Ты отвратительна, - тряхнула я головой. - Ты совершенно отвратительна.
Она не заорала на меня, не заругалась, как поступала обычно, если я высказывалась без должного к ней уважения, но продолжала сидеть с прибитым, смиренным видом.
- Люси, посмотри на меня, пожалуйста, - попросила она, и в уголках глаз у нее блеснули слезы. - С Кеном я чувствую себя как молодая, разве ты не понимаешь - я тоже женщина, и у меня есть потребности...
- Слышать не хочу о твоих гнусных потребностях, - перебила ее я, гоня от себя чудовищную картину страстного слияния мамы с мистером Кирнсом среди вешалок и ворохов чужой одежды.
И опять она даже не попыталась оправдаться, но я-то знала, с кем имею дело. Рано или поздно все это напускное смирение с нее слетит.
- Люси, мне пятьдесят три года, и это, возможно, моя последняя надежда на счастье. Ты ведь поймешь меня?
- Ты и твое счастье! А как же папа? Как насчет его счастья?
- Я старалась сделать его счастливым, - с грустью сказала она. - Но ничего не выходит.
- Чушь! - вознегодовала я. - Ты старалась только превратить его жизнь в ад! Почему ты, черт возьми, не ушла от него уже давно?
- Но... - робко пискнула она.
- И где ты намерена жить? - перебила я. Меня по-прежнему мутило.
- С Кеном, - шепнула она.
- Это где?
- Красный домик напротив школы, - с плохо скрываемой гордостью ответила мама. Король химчистки Кен Кирнс явно успел скопить на безбедную старость.
- А как же твой священный долг? - спросила я, зная, что бью ниже пояса. - Как быть с клятвами, что ты давала в церкви, у алтаря, - быть с мужем в горе и в радости?
- Люси, прошу тебя, - еле слышно произнесла она. - Уж как я боролась со своей совестью, сколько молилась, чтобы господь меня направил...
- Какая же ты лицемерка! - воскликнула я. Не то чтобы с точки зрения морали это для меня хоть сколько-нибудь значило, гораздо важнее было побольнее уязвить ее. - Всю мою жизнь ты пичкала меня учением католической церкви, осуждала незамужних матерей и тех, кто делает аборты, а теперь, оказывается, сама ничуть не лучше их! Ты прелюбодейка, ты нарушила свою драгоценную седьмую заповедь!
- Шестую, - возразила она, став на секунду прежней, энергичной и строгой.
Ха! Я знала, что все равно возьму верх.
- Что? - брезгливо поморщилась я.
- Я нарушила шестую заповедь, седьмая - "не укради", тебя что, на уроках Священного писания ничему не научили?
- Вот видишь, вот видишь! - злобно обрадовалась я. - Опять ты за свое, опять осуждаешь, следишь за другими, как цепная собака. Пусть тот, кто без греха, сам уберет бревно из своего глаза!
Она повесила голову, заломила руки. Мученица, да и только.
- А что думает обо всем этом отец Кольм? - не унималась я. - Наверно, теперь он уже не так дружит с тобой, ты ведь... разрушила домашний очаг.
Мама не отвечала.
- Ну? - снова спросила я.
- Они сказали, чтобы я больше не убирала цветами алтарь, - наконец призналась она. Одинокая слеза поползла по ее щеке, смывая неумело наложенный тональный крем и оставляя тонкую дорожку.
- И поделом, - фыркнула я.
- И церковный комитет не принял яблочный торт, что я испекла для благотворительной распродажи, - продолжала она. Слезы уже текли по ее лицу ручьями, и полосок становилось все больше.
- И это верно, - с жаром согласилась я.
- Наверно, думают, что это заразно, - с жалкой улыбочкой сказала она. Я холодно посмотрела на нее, и через пару секунд улыбки как не бывало.
- И мне ты тоже нашла время рассказывать. Как, по-твоему, после таких новостей я смогуработать до вечера?
Согласна, это было уже нечестно, потому что Айвора на месте не было, и я все равно ничего делать не стала бы, но дело не в том.