- Люси, девочка, ты очень, очень добра ко мне.
- Как дела, папа? - со слезами на глазах спросила я.
- Прекрасно, Люси, просто замечательно. А плакать зачем?
- Ненавижу думать, как ты маешься здесь, совсем один, с... ней, всхлипнула я, кивнув в сторону кухни.
- Но, Люси, у меня все хорошо, очень хорошо, - смеясь, возразил он. Она не самая плохая жена. Мы всю жизнь в одной упряжке - и ничего.
- Ты так говоришь только для того, чтобы я не волновалась, я же знаю, глотая слезы, сказала я, - но все равно спасибо.
- Ох, Люси, Люси, Люси, - сжав мне руку, вздохнул папа, - не надо принимать это все так близко к сердцу. Старайся радоваться, пока живешь, а в земле належаться мы еще успеем.
- Нет, нет, - воскликнула я, а потом заплакала уже по-настоящему. - Не говори о смерти. Я не хочу, чтобы ты умирал. Обещай мне, что не умрешь!
- Гм... ну... если это сделает тебя счастливой, Люси, я не умру.
- А если все-таки придется, обещай, что мы с тобой сможем умереть одновременно.
- Обещаю.
- Папочка, как же это ужасно!
- Что, радость моя?
- Все. Жить, любить людей и постоянно бояться, что все они умрут.
- И откуда только ты набираешься таких ужасных мыслей, Люси?
- Но... но... от тебя, папочка.
Папа неловко обнял меня, сказал, что я, должно быть, ослышалась, что он никогда ничего подобного не говорил, что я еще молода, и у меня вся жизнь впереди, и надо постараться радоваться этой жизни.
- Но зачем, папа? - спросила я. - Вот ты же никогда не пытался радоваться жизни, и ничего плохого не случилось!
- Видишь ли, Люси, - вздохнул он, - у меня все было по-другому. Да и теперь опять не так, как у тебя: я ведь уже старик. А ты девочка молодая. Молодая, красивая, образованная - никогда не забывай о пользе образования, Люси, - с нажимом произнес он. - И все это работает на тебя. Так что, Люси, ты должна быть счастливой.
- Да как же? - взмолилась я. - И как ты можешь от меня этого ожидать? Мы ведь с тобой одинаковые, папочка. Что нам делать, если мы видим нелепость, тщету и темноту жизни, тогда как для остальных она легка и весела?
- Что с тобой, Люси? - Папа вглядывался в мое лицо, будто желая прочесть там ответ. - Парень, что ли, обидел? Какой-нибудь молодчик, охочий до развлечений, поманил? Угадал я?
- Нет, папа, - рассмеялась я, хотя еще плакала.
- Не тот ли длинный, что сидит и точит лясы внизу на кухне?
- Кто, Дэниэл? Нет, нет.
- Он, случайно, не... ну, не вольничал с тобой, Люси? Потому что если да, то помогай мне бог, пока ноги еще держат меня, я велю твоим братьям наподдать ему так, чтобы долго помнил. Пинок под зад и карта мира - вот что ему, паршивцу, нужно, и это он получит, как пить дать. Он глупее, чем кажется на первый взгляд, если думает, что может жить спокойно и хвастаться своим паскудством, если спутался с дочкой Джемси Салливана...
- Папа, - простонала я, - Дэниэл ничего такого не сделал.
- Видел я, как он на тебя смотрит, - угрюмо проворчал папа.
- Никак он на меня не смотрит. Все ты выдумываешь.
- Выдумываю, говоришь? Может быть, может быть. Только у тебя ведь это не в первый раз.
- Папа, парни тут вообще ни при чем.
- Почему же ты тогда грустишь?
- Потому что такая уж я есть, папа. Такая же, как ты.
- Но у меня-то все в порядке, Люси! Лучше не бывает!
- Спасибо, папа, - вздохнула я, прильнув к нему. - Я знаю, что ты это говоришь, только чтобы мне стало легче, но все равно благодарю.
- Но... - начал он и озадаченно замолчал. - Ладно, пошли, - нашелся он наконец, - пора вниз, а то обед остынет.
Вечер получался мрачноватый: мы с мамой были на ножах и не пытались это скрыть, а папа подозрительно разглядывал Дэниэла, убежденный, что тот имеет относительно меня неправедные намерения.
Общее настроение несколько поднялось, когда на столе появился обед.
- Оранжевая рапсодия, - глядя на свою тарелку, заявил папа, - вот что это такое. Оранжевые рыбные палочки, оранжевые бобы, оранжевая картошка и, чтобы легче глоталось, стакан лучшего ирландского виски, которое, на счастье, тоже оранжевого цвета!
- Картошка не оранжевая, - возразила мама. - А выпить ты Дэниэлу предложил?
- Очень даже оранжевая, - горячо воскликнул папа. - Нет, не предлагал.
- Дэниэл, выпьешь виски? - спросила мама, вставая.
- Так, а если она не оранжевая, то какого же, скажите на милость, она цвета? - обратился папа ко всем присутствующим. - Розовая? Зеленая?
- Нет, миссис Салливан, спасибо, - занервничал Дэниэл. - Что-то не хочется.
- Тебе и не нальют, - воинственно откликнулся папа. - Пока не скажешь, что картошка оранжевая.
Мама и папа выжидательно уставились на Дэниэла. Оба одинаково хотели перетянуть его на свою сторону.
- По-моему, она скорее золотистая, - после некоторого раздумья изрек он, будучи по натуре дипломатом.
- Нет, оранжевая!
- Золотистая, - со вкусом повторила мама.
Дэниэл ничего не говорил. Он, казалось, предпочел бы провалиться сквозь землю.