– Я тоже зайду, – добавил виконт Морси, – удостовериться, что ни один уголок одеяла не свесился. Мы должны быть аккуратны в таких вещах.
Руперт прыснул и девочки повернули к нему улыбающиеся лица. Каролина хихикала так же радостно, как в первый раз на улице, когда от ее смеха дрогнуло сердце леди Карлайл.
Лорд Морси тоже поднялся.
– Миледи, – он предложил ей руку, – позвольте проводить вас в вашу комнату.
Жаль, что этого нельзя избежать. Ей так не хотелось касаться его. Она была достаточно благоразумна, чтобы много лет держаться от него как можно дальше. И многие из этих лет ее сердце было в мире. Ей хотелось, чтобы так оно и оставалось.
Он церемонно поклонился ей, когда они подошли к дверям ее комнаты, выпустил ее руку, и, не сказав ни слова, направился к своей комнате по соседству.
Как бы хотелось, чтобы его комната не располагалась так близко. Она вспомнила прошлую ночь, когда слышала каждое его движение в кровати. И представила его там, теплого, спящего, взъерошенного. Мужчину.
Она на мгновение зажмурила глаза и вошла в свою комнату. Если не поспешит, то очень опоздает к обеду.
Они с трудом дождались конца обеда, старательно поддерживая вежливую беседу, привычка к которой была для них второй натурой. Когда манеры обязывали поднять глаза от тарелок, оба ухитрялись сосредоточить взгляд на серебряный вазе для фруктов в центре стола. Она была благодарна судьбе – как, несомненно, и он, – что стол был достаточно длинным, а дворецкий рассадил их по разным концам.
Она была невероятно красива. Черный идет далеко не всем женщинам, обесцвечивает лицо, старит и лишает индивидуальности. Рыжие волосы и лицо, все еще румяное после дня на воздухе, делали ее черное платье необычайно эффектным. Она сохранила фигуру и цвет лица юной девушки, возраст лишь добавил ей красоты и благородства.
Потом они пошли к детям. Она вошла в комнату девочек, а он отправился пожелать спокойной ночи Руперту. Руперт плакал и, увидев дядю, поспешно натянул одеяло на голову. Он не знал, что с ними будет. Он все еще думал, что их отошлют в сиротский приют. И не имел представления, как ему заработать состояние, чтобы обеспечить сестер.
Лорду Морси пришлось побороть искушение взять ребенка на руки. Это было бы неправильно. Вместо этого он присел на краешек кровати и согласился, что у них обоих – мужчин в своих семьях – есть общая проблема. Он объяснил, что больше не может помогать своей сестре, но может содержать ее детей и будет делать это столько, сколько необходимо, так как он взрослый и имеет солидное состояние. Со своей стороны, Руперт мог бы уже сейчас с любовью относиться к сестрам и старательно учиться, чтобы стать образованным и воспитанным джентльменом, который поможет им хорошо устроиться в жизни, когда они вырастут.
Руперт вытер слезы, и они, как это принято у джентльменов, обменялись рукопожатием. Ясно одно, думал лорд Морси, направляясь в комнату девочек. Он не сможет оставить детей в одном из своих поместий только в обществе няни, пусть даже и опытной. Неужели он действительно собирался так поступить?
– Плачет, – шепнул он леди Карлайл, кивнув головой в сторону комнаты Руперта. – Не знает, как обеспечить своих сестер. Отнеситесь к нему как к взрослому.
– Плакала, – прошептала она в ответ, указав глазами на кровать Патриции позади себя. – Понимает, что Марджори никогда не вернется.
Она поспешно вышла из комнаты.
Маленькая пристально глядела на него своими огромными глазищами. Патриция, закрыв глаза, лежала со спокойным лицом.
– Спокойной ночи, Каролина, – нежно сказал он, наклонившись к ней и коснувшись пальцем мягкой, пухлой щечки. Кто знает, что происходит в уме застенчивого ребенка, одаренного удивительной фантазией? – Вы будете в безопасности отныне и навсегда. Дядя Тимоти и тетя Урсула проследят, чтобы вы всегда были в безопасности.
Она не улыбнулась и не ответила, только широко зевнула.
Патриция не шевельнулась и не открыла глаза, когда он повернулся к ней. Он решил, что леди Карлайл, должно быть, нашла, что сказать, чтобы успокоить девочку.
– В твоем возрасте ваша мама была самой симпатичной малюткой, – начал рассказывать он. – У нее были волосы Каролины и твое лицо. Она была моей сестрой, как ты и Каролина – сестры Руперта. Я нежно любил ее.
Веки Патриции дрогнули, и она открыла глаза.
– Тетя Урсула сказала, что папе стоило бросить всего лишь один взгляд, и он в нее влюбился, – тихо сказала она.
Или в ее приданое. Но кто он такой, чтобы знать, что заставило Адриана Парра увиваться за семнадцатилетней вертихвосткой?
Он улыбнулся.
– Я помню, когда… – и он стал делиться с ней своими детскими воспоминаниями, всплывавшими в памяти, по мере того, как говорил.
А потом они сидели в гостиной, он и леди Карлайл, потягивая чай и снова поддерживая беседу, как два воспитанных незнакомых человека. За исключением того, что беседа прерывалась длинными паузами. Тем не менее, по выражению ее лица он понимал, что никакой неловкости она не испытывает.
– В чем дело? – спросил он, когда, после очередной долгой паузы, она бросила на него пустой взгляд.
Ее глаза ожили, сосредоточившись на нем.
– Ни в чем, – отстраненно ответила она.
Он должен оставить все как есть. Он не хотел становиться частью ее жизни. Не теперь, когда потребовалось столько лет, чтобы вытравить ее из собственной жизни.
– По-видимому, это вечер для печали, – наконец вздохнул он. – Я считал, что мы подарили детям счастливый день, избавили их от монотонности, насаждаемой годами наставлений о приличиях. День удовольствий закончился слезами. Вы полагаете, мы сделали что-то не так?
Ему показалось, что она не собирается отвечать. Она смотрела мимо него, устремив взгляд вдаль.
– Нет, – наконец ответила она. – Нет. У детей были родители, несмотря на то, что они редко их видели. Родители были якорем, источником безопасности. Если ничего не предпринимать, то боль от их потери навсегда останется с ними, и может причинить непоправимый вред. Я думаю, слезы были нужны. Возможно, они приведут к исцелению. Мы можем только надеяться на это.
– Я возьму их, – вдруг сказал он, удивив самого себя. – Вы можете не беспокоиться, никто не станет покушаться ни на ваш образ жизни, ни на ваше время, ни на ваши средства. Они будут жить со мной, где буду я – там и они.
– О нет, не возьмете! – Ее глаза, устремленные на него, сверкали, волосы пылали. Он мог поклясться, что они стали еще рыжее. – Напоминаю вам, милорд, что они – мои племянники, в той же степени, что и ваши. Они будут жить со мной. Вы можете время от времени навещать их. И мои средства вполне позволяют вырастить троих детей. Я богатая женщина, если вы этого не знали.
– Гм, – откинувшись в кресле, он не сводил глаз с ее разгневанного лица. – Урсула, может быть, мы позволим нашим адвокатам заняться этим вопросом. Не будем же мы торговаться из-за детей. Все же они люди, а не собственность.
– Вот именно, – огрызнулась она, но гнев в глазах растаял, и она явно расслабилась. А взгляд опять сделался отрешенным.
– Что случилось? – снова мягко спросил он.
Она посмотрела на него и уже не отводила глаз.
– Я была так предвзята, – горько сказала она. – Я позволила себе задушить любовь, чтобы поступить правильно и подобающе.
У него екнуло сердце, но она тут же продолжила:
– Адриан проиграл дом моего детства. Я чувствовала, что потеряла часть себя, свои корни. Этого я не могла ему простить. А потом он стал приезжать, что-то выпрашивая, умоляя дать деньги в долг. Всегда в долг. И он разрушил мою жизнь, – поняв, в чем призналась, она прикусила губу и закрыла глаза. – Он всегда был слабохарактерным и своенравным, беспечным и эгоистичным. Но я любила его. Он был моим единственным братом. И может быть, по меньшей мере, в одном я была неправа. Возможно, он любил ее. Как вы считаете, любил?
– Я не раз думал о том же, – вздохнул он. – Когда обнаружил, что все деньги, которые давал Марджори на содержание детей – тогда их было двое – тратились за игорным столом, я запретил ей приходить. Сказал, что отныне моя дверь будет для нее навсегда закрыта, а все ее письма будут возвращаться непрочитанными. И это была не праздная угроза. Возможно, они заслужили такое отношение от нас обоих. Но она была моей единственной сестрой. Я учил ее ездить верхом, плавать и лазать по деревьям. Малышкой она хихикала точно как Каролина. Женился ли он на ней из-за приданого? Тогда я думал именно так, да и вы тоже, хотя вряд ли с этим согласитесь. Или все-таки он ее любил? Они были в высшей степени эгоистичны, они пренебрегали своими детьми. Но, вполне возможно, любили друг друга. Они ведь всегда были вместе, даже в смерти.
– Как бы мне хотелось, – удрученно сказала она, – вернуться в прошлое и сказать ему, что денег больше не будет, но моя дверь всегда открыта для них обоих, что их ждут дружелюбие, поддержка и любовь. Мне жаль, что я не знала их детей с рождения.
– Увы, возвратиться мы не можем.
– Нет.
Он понял, что леди Карлайл плачет только тогда, когда она резко поднялась и повернулась к двери. Но, чтобы пройти туда, ей бы пришлось миновать его кресло. Так что она порывисто отвернулась к камину.
– О, – неуверенно засмеялась она. – Кажется, мне что-то попало в глаз.