Над головой, далеко в листве, послышался слабый, отдаленный зов никем не любимой птицы, чей крик, однако, непривычно ласкал слух.
"Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!"
Кукушка...
Я - третья из львиных отпрысков, и потому у меня нет собственной партии. У Сеймуров, которые поддерживают мою веру, есть Эдуард - зачем им я, если есть принц, наследник трона. А католикам, у которых есть Мария - единственная законная в их глазах, - протестантская претендентка нужна как поцелуй чертовой бабушки.
И только третьего дня Мария назвала меня незаконнорожденной и потаскушкиным отродьем. Верно, только вчера король прилюдно хвалился своим отцовством. Но Мария в это не верит! И сколько других втихомолку перешептываются об изменах моей матери - дескать, я дочь ее лютниста.., или ее брата...
"Ку-ку! - издевалась птица в далекой кроне. - Ку-ку!"
Кукушка...
Я - кукушонок в гнезде.
Я шагала по холодному весеннему саду и холодно подводила итог. Мне недоставало знаний и совета. Я не знала ничего о своих правах, своем положении, своих притязаниях, законных или нет. Но я знала, что мне нужно.
Мне нужны знания и мне нужен совет.
И я знала, где их получить.
Глава 11
Что такое любовь?
Любовь - это сон,
Любовь - это гон,
Любовь - это стон...
Я могла быть суровой с Гриндалом и решительной с Кэт - все ее попытки завести речь о лорде Серрее я пресекала с твердостью, достойной моей наставницы. Но чего я не могла, так это заглушить голос своего сердца, особенно теперь, когда пелена неведения спала с моих глаз и мне открылась истинная картина происходящего.
Что бы ни означала любовь, я любила лорда Серрея. Все чувства, которые переживали великие женщины прошлого, все, что Дидона испытывала к Энею, Крессида к Троилу, Геро к Леандру <В "Энеиде" Вергилия карфагенская царица Дидона, возлюбленная Энея, не перенеся разлуки с ним, взошла на костер. В поздних легендах о троянской войне Крессида - дочь жреца Калхаса, влюбленная в троянского царевича Троила. Геро - в греческой мифологии жрица Афродиты, в которую влюбился юноша Леандр. Когда Леандр утонул, она бросилась в море.>, я испытывала к нему. Я любила моего лорда...
Я любила его за взор, за пугающую pulchritudo virilis, красу мужскую, которая больше, чем красота, и больше, чем мужественность. Я любила его за божественное сложение, за высокую томную фигуру и соразмерный стан; за узкую талию, за длинные ноги со стройными ляжками наездника: я знала, увидь я эти ноги, я бы боготворила округлые медальоны его щиколоток, свод его пяты. Я любила его янтарные глаза, изгиб его губ, его ястребиный взор, и более всего о. Господи (пне рассказывайте в Гефе, - рыдала я словами библейского царя, не возвещайте на улицах Аскалона" <Цитата из плача Давида по Саулу и Ионафану: "Не рассказывайте в Гефе, не возвеиряйте на улицах Аскалона, чтобы не радовались дочери Филистимлян, чтобы не торжествовали дочери необрезанных" (2 Царств 1, 20).>), я любила его княжескую гордыню, хоть и знала, что он посягает на права истинного принца, моего брата.
На своем одиноком ложе под храп спящих на полу горничных я дрожала от тайного вожделения. Я любила его. А он? Чего ему от меня надо? Жениться, сказала Кэт. Что, если Мария начнет уговаривать короля? А она наверняка начнет. Дабы отвести подозрения Кэт (которая ненавидела Серрея всеми фибрами своей протестантской души, тем более яро, что подозревала: в моей душе такой ненависти нет), я с чувством поклялась, будто не помышляю о замужестве, не помышляю о моем лорде. На самом деле я не думала ни о ком другом. Из-за мыслей о нем я не могла ни есть, ни пить, ни лежать в кровати. И чаще всего я вспоминала его последние слова ко мне: "Мужчина мечтал бы жить в вашем сердце и умереть у вас на коленях, если бы только смел надеяться..."
Видит Бог, я мало знала мужчин, еще меньше - деяния тьмы и замашки сильного пола, но я слышала перешептывания хэтфильдских девушек о том, откуда берутся дети, знала, что мужчина и женщина вместе образуют чудище с двумя спинами <У В. Шекспира: "Ваша дочь в настоящую минуту складывает с мавром зверя с двумя спинами" (Отелло).>, что философы называют соитие la petite mort, маленькой смертью, и понимала: когда мужчина обещает девушке умереть у нее на коленях, он вовсе не думает расставаться с жизнью.
Как смеет мой лорд дразнить меня всей той чепухой, предназначенной для ушей деревенской пастушки? Я дрожала от омерзительного стыда. Однако моя любовная лихорадка лишь отчасти была вызвана обидой - она жгла меня, жгла насквозь, до самых сокровенных недр: жар, сияние, подобных которому я прежде не испытывала.., блаженство, которого прежде не ведала.., и которого прежде не просила.., от которого не стремилась прежде бежать...
Поздно...
Как всякая девственница на медленном костре любви, я была уже неисцелима я вступила в ту тайную область, где блаженство расцветает на пепелище мук.
***
Теперь мои книги, мои любимые занятия, латынь, греческий, итальянский утратили для меня всякую прелесть, словно прискучившие детские игрушки. Дни стали светлее и душистее, по полям масляно-желтая кукушкина трава уступила место луговому сердечнику, апрель плавно перетек в май, но ни май, ни апрель не принесли мне былой радости. И королева по-прежнему оставалась в немилости, к ней никого не пускали, хоть я и посылала справляться о ней каждый день.
Надо встряхнуться! Что, если покататься с Робином? Быть может, я развеюсь от невеселых мыслей, вырвусь из порочного круга своих тревог?
Робин. Даже подумать о нем было некоторым утешением, увидеть же его наяву - тем паче. Когда мы с Чертей и другими кавалерами прибыли в королевские конюшни, он был уже там и требовал лошадей с властностью, какой я за ним прежде не замечала.
- Кобылу для миледи, не эту ломовую клячу, пентюх, а серую в яблоках. Гнедого мерина сэру Джону, мастеру Вернону - чалого...
Как же умело он подобрал лошадь к седоку, и как охотно повинуются ему конюхи. Сколько помню Робина, он умел совладать с любым скакуном, теперь, похоже, это его умение перекинулось и на людей.
Во дворе били копытами застоявшиеся кони, мы все были в отличном расположении духа. Я вскочила в седло, сердце у меня радостно екнуло.
Улыбаясь во весь рот, словно простой конюх, Робин коротко объяснил:
- Молодая кобыла, мадам, резвая, я нарочно для вас посылал за ней в отцовские конюшни. Прекрасно слушается удил и не нуждается в шпорах! Клянусь, вы не разочаруетесь!
И мы тронулись.
Как пело мое сердце, когда кавалькада неслась по мощеному двору к парку! Вырвавшись на свободу в свежее, но ласковое утро, какое бывает только в Англии и только в мае, я пришпорила молодую кобылку, чтобы галопом помчаться в манящую зеленую даль.
И-и-и-и-го-го!
Робин был прав - никаких шпор! Сердито заржав, кобылица встала на дыбы, забила в воздухе копытами, а потом, словно Пегас, стрелой полетела по упругой траве. Мы неслись по парку, мои спутники отставали один за другим. Только не Робин - мы со смехом скакали бок о бок и не успели оглянуться, как оказались в пяти милях от дворцовых ворот.
Наконец кобыла, успокоившись, что показала наезднице свою прыть, перешла с яростного грохочущего галопа на легкую рысь, потом на шаг. Перед нами виднелась рощица, этакое случайное скопление дубов, кленов и терновника. Робин, кивнув, поворотил к ней гнедого. У рощицы он спешился, взял кобылу под уздцы и стреножил обоих скакунов, чтобы они отдохнули и попаслись.
- Мадам? - Он обхватил меня за талию (лицо его раскраснелось от ветра, дыхание еще не восстановилось после дикой скачки) и бережно опустил на траву. - Как вам кобыла?
Я рассмеялась от счастья. "Как же хорошо он меня знает", - мелькнула радостная мысль.
- Будет неплоха, - поддразнила я, - когда вы немного подучите ее резвости... Он со смехом запротестовал:
- Мадам, вы несправедливы к моей кобыле и моему скромному подарку в придачу.
- Нет, Робин, нет! - оборвала я его, сжавшись от внезапной боли. - Видит Бог, в мире и без того довольно несправедливости!
- Несправедливости?
Он как-то странно, искоса взглянул на меня. Словно что-то меня кольнуло вспомнились слова Гриндала: "Я опасался, как бы вас не уловили через мое посредство".
Не уловили?
Кто?
Я помнила Робина с восьми лет, когда он впервые вместе с отцом прибыл ко двору и поступил в свиту моего брата. С первого взгляда нас неудержимо потянуло навстречу, и он сразу предложил мне свою дружбу. Когда бы я ни появилась при дворе, он всегда был рядом, всегда к моим услугам...
Я считала его своим, своим без оглядки, как Гриндала, как Кэт, в числе тех немногих близких людей, без которых не могла обойтись в этом мире наушничества и лицемерия.