Поколению постперестройки смешны и не понятны подобные рассуждения, но ведь всё это было! В 70-ые годы людей воспитывали: страна в кольце врагов, из-за границы жди одних провокаций.
Костя взял гитару, устроился в окружении женщин, и запел свою любимую детдомовскую. В песне рассказывалось, как пацаны росли, влюблялись и ссорились, клялись никогда не забывать родной дом. Песня знакома большинству, и её подхватили все присутствующие.
За стеной у соседей все хорошо слышно. Каждый взрыв хохота вызывал возмущение соседки. После того, как Лариса ушла к матери, Нина не оставляла надежды спровадить Севу в общежитие и захватить комнату.
— Не видать его комнаты, слышишь, как расшумелись! Не поедет никуда, — пожаловалась мужу.
— Разбежался он к немцу. Наверняка, передумает. А поедет, надеешься, не вернется?
— Объявись у меня родственник за бугром, не задумываясь, сбежала бы.
Песня за стеной звучит все громче. Ребята поют Высоцкого и Окуджаву. Соседка зло стучит кулаком в стену, призывая угомониться. Муж показывает ей указательным пальцем у виска.
***
Лена считала, все знает о муже. Ездила с ним в Стародубск на юбилейные торжества в детский дом, знакома с друзьями детства. Знала, что рано женился и развелся. Познакомилась, когда училась на четвертом курсе, а он работал на Кировском заводе и учился на вечернем отделении в Университете. Зашли как-то с подружкой Светланой в кафе "Север" на Невском, оказались за одним столиком и разговорились. Сева был с приятелем Володей. Вместе вышли из кафе. Теплый апрельский вечер, наступавшие белые ночи — всё располагало к развитию знакомства. Парни представились студентами. Девчонки не поверили, по возрасту парням пора бы закончить учебу. Объяснили, что служили в армии на сверхсрочной, и поздно поступили учиться. Прошлись по Невскому, вместе проводили Светлану на Садовую, потом ее на канал Грибоедова.
На субботу назначили встречу снова в "Севере". Но Света зашилась с курсовой работой — она училась в "Техноложке" и не могла пойти на свидание, одна Лена не решилась. Единственной встречей знакомство и закончилось бы. Но судьбе, оказалось, угодно встретиться им. Первого мая после прохождения университетской колонны через Дворцовую площадь, Лена дворами пробивалась через Невский домой, а здесь еще стояла в ожидании своей очереди пройти мимо трибуны колонна Кировского завода. Сева увидел её и остановил. Разговорились, и он признался, что работает на Кировском, а учится вечерами.
Договорились встретиться позже у Казанского собора. Лена пришла со Светланой в надежде, Сева приведет Володю, с которым познакомились в кафе. Сева пришел с букетом и один. Цветы ее тронули, редко кто из парней — студентов, с кем встречалась, разорялись на цветы. Спросила:
— А где ваш приятель?
— На праздники домой поехал. Вы же не предупредили, что Света тоже придет.
Лена заколебалась, как быть. Света решила помочь и сказала, что ее ждут в компании. Проводили Свету до метро и по Невскому, вместе с потоком гуляющих, направились к Неве. В первую встречу Лена стеснялась его, слишком серьезен, рассудителен, а сегодня показался милым и добрым, каким-то надежным, ее потянуло к нему. В отличие от однокурсников интересный собеседник. Говорили о последних фильмах, спектаклях в БДТ. Историю старых ленинградских домов и площадей, оказалось, знает лучше неё — коренной горожанки. Очень не хотелось в этот вечер Лене расставаться, но обещала родителям к двенадцати быть дома. Простились у парадного, Сева держался скованно, не полез целоваться. Договорились встретиться завтра днем и пойти в ЦПКиО.
В семидесятых Ленинград наводнили "лимитчики" — некому стало работать на заводах, строить жилые микрорайоны и город охотно принимал иногородних. Лена знала, их следует опасаться, они так и норовят жениться на местной девушке с пропиской, и осесть в городе. Когда Сева признался, что живет в общежитии, детдомовский, успел жениться и через три года развестись, Лена уже по уши влюбилась. Никакие доводы родных не действовали. Познакомила с родителями, и Сева им понравился, озадачило лишь, что старше дочери и был женат.
Два года они снимали комнату, потом Севе, как передовику производства, дали комнату в заводском общежитии. После Университета нашел работу по любимой археологии в Академическом институте, заводское общежитие пришлось освободить. Снова скитались по съемным квартирам, пока не построили эту кооперативную. Лена в очередной раз была тронута бескорыстием друзей по детскому дому, скинувшимися на огромную, по тем временам, сумму для вступления в кооператив. В институте Сева быстро завоевал уважение ведущих ученых, и они помогли вступить в кооператив. В те времена задача не из легких, даже, если накопил денег.
Сева часто вспоминал детский дом и рассказывал жене о детстве. Когда вселились в собственную квартиру, стали приезжать друзья с женами и останавливались у них. Лена с радостью принимала их, гордилась, что у мужа настоящие друзья. В разговоре как-то промелькнуло, что в Стародубске Севу выселили из квартиры, отправили в заводское общежитие. Лена накрывала на стол и не прислушивалась. Позже объяснил, почему умолчал об этом эпизоде, — повздорил с начальством, она не спросила, как мог при своей доброте и покладистом характере с кем-то поссориться. Об отце и встрече с ним тоже не рассказал.
На самом деле после поездки в Германию, Севу перевели в другой цех, под предлогом невозможности дальнейшей работы в цехе, где готовят детали для военной техники. Комнату передали соседям. Как детдомовца выбросить на улицу не могли, и переселили в общежитие. Друзья по-прежнему окружали и поддерживали, но все равно Сева чувствовал себя изгоем, мучился, пока случайно не попалось на глаза газетное объявление. Кировский завод в Ленинграде приглашал квалифицированных станочников, обеспечивал благоустроенным общежитием. Сева рискнул и поехал.
…События, с которых начались перемены в жизни, медленно воскресали в памяти, когда Лена потребовала объяснить, кто такая Марика. В начале совместной жизни умолчал о немецкой одиссее, позже повода не находилось. Да и зачем жене знать, что родился от немецкого оккупанта. Гордиться не чем. Неожиданное письмо Марики застало врасплох. Время лечит, но не его. Счастливые дни их романа не забывались, хотя лет прошло немало. Он счастлив с Леной, души не чает в сыне Никите, а Марика продолжает сниться.
Марика основная причина, почему Сева не решался раньше рассказать о событиях семьдесят третьего года, а ни отец — немец. Опустить встречи с Марикой — рассказывать нечего, жена замучает расспросами, и невольно проговоришься. А рассказать — лишиться части своего прошлого, принадлежащего только ему и никому больше, — оправдывал он себя.
— Пришло приглашение, а они еще решали, пускать — не пускать, — возмутилась Лена, когда Сева поведал о событиях, предшествующих поездке.
Рассказал не все. Не помянул и Надю, как в дальнейшем опустит многое, связанное с женщинами.
— Знала бы, сколько анкет, характеристик и рекомендаций пришлось заполнять, переписывать, согласовывать. Время, какое было! Слушай дальше.
***
Заграница для Севы началась с Киевского вокзала в Москве. Едва он с добровольным экскурсоводом по столице, оказался на перроне, их окружила толпа иностранных корреспондентов. До этой минуты Сева не видел ни одного иностранца. Засверкали вспышки, к Севе потянулись микрофоны, посыпались вопросы. Спрашивали, как узнал адрес отца, простил ли мать, трудно было получить разрешение на поездку, намерен ли остаться у отца или вернется. Сева едва успевал отвечать. С благодарностью подумал о Сереге, вызвавшемся проводить. Предугадал вопросы, с которыми лезли настырные корреспонденты.
Сергей — молодой парень — "журналист из Сибири", как он представился, "случайно" оказался соседом по гостиничному номеру в Москве. Новый знакомый держался с ним по-дружески просто, вызвался быть гидом по столице, сводил на Красную площадь, в магазин "Дружба" на Горького, где Сева приобрел русско-немецкий разговорник. Поделился опытом своих поездок за границу, и советовал, как держаться там, отвечать на вопросы журналистов, которые наверняка будут их задавать, много смеялся, рассказывал анекдоты. Сева догадался, что "журналист" из органов, — слишком настойчиво давал советы.
Помог избавиться от назойливых журналистов и один из попутчиков, поторопивший Севу войти в вагон, а то уже скопилась очередь. В вагоне спросил, чем это Сева вызвал интерес у толпы иностранных корреспондентов. Сева только пожал плечами и ничего не ответил. Позже они познакомились, и Сева объяснил. Попутчиком оказался — наш журналист Евгений Бутузов, возвращающийся из отпуска на работу в Германию.
— Откуда они всё знают про меня? — в свою очередь спросил его Сева.
— Едешь в Германию, журналисты, в большинстве, немецкие. Естественно, знают твою историю. Сенсационный материал. Жаль, мне нельзя воспользоваться. Любопытная история.
Много позже, возвратившись в Стародубск, когда заводское радио отменило интервью с ним о ФРГ, Сева вдруг вспомнил горестное высказывание своего попутчика "Жаль, мне нельзя воспользоваться". В Германии его история вызвала широкий интерес, у женщин слёзы. Жителям страны победившего социализма, советские идеологи посчитали не этичным знать подобные факты из истории Второй Мировой войны.
Остались позади хлопоты и переживания, связанные с отъездом. Второй день за окном международного экспресса Сева видел чужую землю. Зеленые ухоженные поля, маленькие чистенькие городки, с обязательными островерхими костелом или кирхой. Большую часть времени он смотрел в окно и размышлял, представлял встречу с отцом. Честно говоря, Сева и себе толком не мог ответить, зачем пустился в дорогу. Посмотреть, как живут люди в другом мире? Конечно, любопытно Европу увидеть своими глазами, а не по телеку в "Клубе кинопутешествий". Главным, все же, было желание встретиться с человеком, волей судьбы оказавшимся отцом, разузнать больше о матери.
До конца путешествия оставалось совсем немного, когда из соседнего купе вышел прощаться Евгений Бутузов.
— Подъезжаем.
Заметив в руках Севы закрытый разговорник, спросил:
— Много еще выражений выучил?
— Не… Не запоминается ничего, — признался Сева новому знакомому.
В Стародубске Сева купил карманный русско-немецкий двойной словарик, в Москве — разговорник. Всю дорогу вспоминал слова и выражения, которым когда-то учили в школе, пытался запомнить новые, но в голову ничего не лезло. Из школьного курса Сева помнил совсем немного. В вечерней школе и в институте к изучению языка относились формально.
— Выучить какую-то тысячу слов, чтобы понимать элементарное, не сложно.
— Не пропаду, — самоуверенно ответил Сева. — Полтысячи знаю, с грамматикой, правда, сложнее. Надеюсь, поймем друг друга.
— Ну-ну! — Всю дорогу Бутузов опекал Севу. Знакомил с обычаями немцев, учил словам, дал свою визитную карточку с боннским адресом, и пригласил заходить без церемоний в любую минуту. Поезд тем временем вошел в город. За окнами показались старые готические здания и современные небоскребы, знакомые по фильмам эмблемы известных фирм, реклама. Проплыл позеленевший от времени бронзовый всадник. Промелькнули фермы моста, и поезд сбавил ход. Увидел Сева и устремленную ввысь громаду Кельнского собора, репродукция которого в разговорнике. Вскоре собор и дома с рекламами остались позади, поезд медленно вполз под крышу вокзала.
До последней минуты Сева не представлял, как встретит отца, если он действительно отец. Сейчас сердце учащенно забилось.
Поезд остановился. Первым из вагона вышел Бутузов и сразу попал в объятия женщин. Встречающих на перроне немного, никого похожего на отца. Но вот к вагону подошли высокий стройный мужчина с молодой женщиной в джинсовом костюме, с короткой стрижкой, какие делали девчонкам в детдоме, опасаясь вшей, и остановились в ожидании выхода остальных пассажиров. Чуть дальше показалась толпа корреспондентов с фото и телекамерами. К встречающей паре их не подпускали четверо полицейских. Интуиция подсказала — высокий мужчина в строгом сером костюме и есть отец — господин фон Клуге.
Ему около шестидесяти, он энергичен, по-юношески подтянут, быстр в движениях.
— Василёв — окликнул он Севу и, не дождавшись ответа, заключил в объятия, прослезился.
— Guten Morgen, Herr Kluge! Ich bin Wsewolod Vasiljew oder Sewa. Sind Sie sicher dass ich Ihr Sohn bin? (Доброе утро г-н Клуге. Я Всеволод Васильев. Вы уверены, я ваш сын?) — старательно проговорил Сева, заученные по разговорнику фразы. Молодая женщина рядом с отцом, оказалась переводчицей.
— Амалия — представилась она и сообщила, что г-н Клуге на сто процентов уверен, ты его сын. — Московские корреспонденты нашли и прислали твою детскую карточку. Мать г-на Клуге признала сходство с сыном в детстве.
Толпа корреспондентов, прорвала полицейское ограждение и на ходу принялась снимать встречу г-на Клуге с Севой.
Сева старался соблюсти подобающее моменту выражение лица. Лощеный аристократ никак не походил на сложившийся в воображении образ отца. Объявись отцом Егор Иванович, Сева без оглядки бросился бы на шею. Однако, продолжая рассматривать незнакомца, объявившегося отцом, делал приятные открытия. Добрая улыбка г-на Клуге, располагающая внешность все больше импонировали ему. Господин фон Клуге, тоже разглядывал Севу, улыбался и вытирал слезы. В эту минуту Сева понял мать. Что она видела в своей, оторванной от мира, глухой деревне? Отец так прекрасно выглядит сегодня, а тридцать лет назад? Вполне могла полюбить.
— Ich frohe mich, Sie zu sehen. (Рад вас видеть) — проговорил Сева еще одну заученную фразу. Закончил признанием: — Es war alles was ich Deutsch sagen kann. (Больше по-немецки не знаю).