- Я знаю, вы надеялись, что миссис Хокс удастся сделать то, что она сделала в Лондоне... Но теперь вы видите, что с вашей матерью все обстоит гораздо сложнее.
- Да. - Голос у нее сел, и ей пришлось повторить. Да.
По ее глазам он увидел, что она колеблется, но после некоторой заминки она произнесла:
- Вы консультировались с психиатром?
- Да, я привозил его сюда. Он провел здесь достаточно времени, и теперь я лечу вашу мать под его руководством. Я знаю о ней все, ее историю и ее страхи. Он хотел перевести вашу мать в свою клинику, но это наверняка испугало бы ее. Она панически боится больниц и докторов из-за того, что с ней когда-то делали - не стану огорчать вас подробностями. Она нуждается в покое на этом острове - и во мне. Она мне доверяет.
- Как и я, - сказала Элизабет.
- А это очень важно.
Он встал из-за стола и подошел к ней. Взял ее за руки и сказал:
- Вы можете мне доверять. Вы знаете это?
- Да.
- И вы должны доверять себе и ждать.
- Я постараюсь.
Он улыбнулся.
- Вы смелая. И уже доказали это. Не сомневайтесь, я делаю все возможное.
- Я знаю.
- Как только я почувствую, что она вне опасности, я все ей расскажу. Она ведь тоже очень смелая. Только подумайте о том, что она сделала для вас.
Он заглянул ей в глаза.
- Я все время об этом думаю.
- И помните, я всегда готов вам помочь. - Он сделал паузу. - И Дэв.
Ее ресницы взметнулись вверх.
- Я знаю.
- Он действительно хочет вам помочь - и всегда хотел.
Молчание.
- Позвольте ему, - сказал Луис. - Он хочет этого. Очень.
Она утвердительно кивнула.
- Можно мне ее увидеть?
Это была мольба.
- Конечно.
Они поднялись на третий этаж, и он провел ее в маленькую комнату, уставленную стеклянными шкафами с лекарствами. Одна из стен была задернута занавеской. Луис отодвинул ее в сторону. За занавеской было окно, а за ним - комната, заполненная цветами и вечерним солнцем. Хелен Темпест спала на высокой белой больничной кровати, ее безмятежное лицо было обращено к свету.
" - Она получила успокоительное, - сказал Луис. Ей необходим отдых.
Он подождал некоторое время, затем, услышав легкий вздох Элизабет, задернул занавеску.
- Ну как, легче?
Она кивнула.
- Да.
- Я сделаю все возможное, - повторил Луис.
- Я знаю.
- Используйте это время, чтобы получше узнать себя. Дайте жизни вступить в свои права, и, когда вы понадобитесь вашей матери, вы будете в хорошей форме.
Она снова кивнула.
- И помните, я всегда здесь.
- Да. Спасибо.
Он проводил ее глазами, подождал, пока она сядет в машину, и помахал ей рукой. Только когда она выехала за ворота и скрылась из виду, он вернулся в больницу.
Она справится, подумал он. Она крепкая. Крепче, чем ее мать. Она способна за себя постоять. Ее мать никогда этого не умела, вот откуда все неприятности... Он вернулся в свой кабинет, сел за письменный стол и так и сидел, погруженный в свои мысли, когда сестра пришла ему напомнить, что пора делать назначения.
Элизабет вела машину, думая о том, что сказал ей Луис, Подъехав к полю для гольфа, она автоматически свернула на дорогу, которая вела к прибрежным дюнам.
Там она остановила машину и, глядя на море, отдалась своим мыслям.
Сумерки сгущались. Солнце садилось в море, превращая его в растопленное стекло, волны улеглись - лишь у берега змеилась полоска пены. Вокруг не было ни души. Только пальмы лениво покачивались под дуновением стихавшего ветра, только мерное шуршание гальки нарушало тишину.
Ее настроение было под стать пейзажу. Ее охватила печаль. Глубокая, щемящая печаль. Ей было жаль не себя - свою мать. Ее собственная жизнь могла не удаться, но жизнь ее матери кто-то намеренно исковеркал.
Рассказ Луиса, ее собственные мысли и догадки - все это сложилось в уродливую, мрачную картину. И все же где-то в глубине души она чувствовала подъем, тепло там, где так долго был холод. Ее не бросили. Мать любила ее. И как любила! Она поняла это, чувствовала это, помнила. Ее ум научился не только вспоминать, но и понимать.
Невидящими глазами она смотрела на пылающий солнечный диск, готовый погрузиться в позлащенную черноту моря. Их обеих использовали в своих целях... насильно поставили в неестественное, болезненное положение, надругались над ними и их желаниями, лишили любви и уверенности, которую она дает.
Ей вспомнились слова Дэва, который сказал: