136448.fb2
- Благодарю, - ответила Элизабет, и он почувствовал, что она говорит искренне.
Сильные терпят крах один за другим, подумал он.
Он никогда не видел, чтобы кто-нибудь так быстро менялся. Элизабет и сейчас была уверенной в себе, но совершенно по-иному. Прежде ее уверенность была холодным, острым орудием защиты, теперь она проистекала из чувства защищенности. Любовь творит чудеса, подумал он. Окружавший Элизабет ореол таинственности исчез. Вместо загадочной гостьи с Олимпа перед ним стояла прекрасная женщина из плоти и крови.
Прежде она была пустой внутри, с ужасом осознал Дейвид. Он заполнял эту пустоту собственными фантазиями. Теперь этот вакуум заполнился ее собственным, наконец пробужденным к жизни "я" - и это сделал Дэв.
На какой-то миг Дейвид почувствовал боль утраты, но когда рука дочери шевельнулась в его руке, боль исчезла. Ньевес - его плоть и кровь. Хватит гоняться на призраками, за недостижимой целью. В жизни есть множество других вещей.
Как насчет портрета? - спросил он уверенно. - Скажи мне, как только освободишься и сможешь позировать.
- Ты все еще хочешь писать его?
- Теперь даже больше, чем раньше.
- Хорошо. Но дай мне несколько дней. Идет?
- Я буду ждать столько, сколько нужно. Я останусь здесь, на острове. Он обнял Ньевес за плечи. - Мы останемся здесь.
- Значит, ты не вернешься в школу? - спросила Элизабет.
Ньевес покачала головой.
- Нет, школа обойдется без меня, а папе я нужна...
Глаза, глядевшие на Ньевес, впервые были не холодно-зелеными, а теплыми, как море возле острова. Элизабет улыбнулась.
- Друзья? - спросила она.
Улыбка Ньевес была застенчивой, но искренней.
- Друзья...
***
Внизу в кабинете Касс, писавшая под размеренную диктовку Харви, откинулась на спинку стула, подняла очки и потерла переносицу.
- Все. Я отдам это отпечатать в двух экземплярах, и мы заставим Дана подписать это собственной кровью.
- Боюсь, что бумага обуглится, - фыркнул Харви.
- Мы еще легко отделались, - напомнила Касс. - Ведь завещание и в самом деле недействительно в том пункте, где говорится, что Элизабет Шеридан дочь Ричарда.. Мы оба знаем, что Дан мог бы подать в суд.
- Мог бы, но не подаст, и не говори ему об этом!
- Кто? Я?! - возмутилась Касс.
- Да он и не осмелится, - продолжал Харви с заговорщической улыбкой. Ведь его досье никуда не делось.
Касс вздохнула.
- Ричард потратил столько усилий.., и все напрасно.
- Но он не мог этого предположить.
- Я удивляюсь, ведь Ричард прекрасно знал о жадности Дана Годфри. Неужели он думал, что тот будет сидеть сложа руки?
- Хватит предположений, Касс. Нам нужны факты.
Их глаза встретились.
- Кто бы мог подумать? - не унималась Касс. - Ричард Темнеет бесплоден! Это то же самое, что сказать, что Бог импотент!
- Но это объясняет все.
- Элизабет всегда подозревала, что должно существовать какое-то объяснение.
- Это потому, что она никогда.., не верила в Ричарда, как в Бога. Она упорно пыталась свести его к человеческим масштабам.
- Но удалось это одной Хелен... И все-таки Ричард упал в моих глазах. Никакой он не гигант, просто обычный человек, озлобившийся из-за физического недостатка.
Харви фыркнул.
- Недостатка! Сразу видно, что ты не мужчина, Касс.
- Я знаю, знаю... "Эго" озабочено лишь собственным воспроизведением.
- А нам обоим хорошо известны размеры "Это" Ричарда!
Касс покосилась на свои записи.
- А эти бумаги должны уменьшить до мыслимых размеров другое "Это", вкрадчиво произнесла она. - И мы получим по миллиону долларов... - она вежливо улыбнулась, - за мошенничество и подлог.
- Мошенничество! Подлог! - Голос Харви звучал по-прежнему бесстрастно. - В завещании нет ни одного пункта, который бы ставил вопросы наследования в связь с родственными отношениями. Элизабет Шеридан названа там распорядительницей всего имущества вне всякой зависимости от того, кем она приходится Ричарду.
Их глаза встретились. Они сначала улыбнулись друг другу, а потом принялись хохотать.
***
Дан дважды прочел договор, тщательно взвешивая каждое слово.
- Это официальный документ, - напомнил ему Харви. - Попробуй его нарушить, и я сотру тебя в порошок!
Шелковые брови Дана поднялись.
- Мечты - приятнейшая вещь, - пробормотал он.