— Зарабатывали наши девочки. И теперь по шубке себе. Дешево и сердито.
Мужики любят сплетничать.
Володя довольно ясно представил крохотную Таню, игрушечку на блескучем шубном меху. И вообразил рядом с ней почему‑то голого чукчу. Наверное, Королев начал пьянеть.
Королев сказал: «Врешь», хотя знал точно, что было
все.
В номер заглянул Пермский Казак с порнографическими картами. И сели играть. От обилия голых тел на ярких картах Королев окончательно закосел. Он долго прицеливался пальцем к шейному платку — галстуку еще одного игрока, Валеры. Владелец платка презирал Володю. Это ясно.
Но были секунды, когда Владимир думал трезво. Он верил, что Наташа исправится, что Наташа — приличный человек, не шубу же она зарабатывает. Она с этим ученым греком уплетает домашнее пирожное и учится английскому точному произношению.
В своем номере Бублейник разговаривал на украинской мове. Все матрешки он продал, будильник реализовал понтийцу. Все «гарно». Степан Иванович спел украинскую песню на слова Шевченко. Или Володе это снилось.
В сегодняшнем экскурсионном репертуаре прогулки по трем островам. Гидра… Эгина… Название третьего острова Володя не запомнил. Шарахало их кораблик то в одну сторону, то в другую. Володя не выдержал всего этого, побежал блевать. Помнил одно: на морском языке помещение называется ватерклозет и обозначается двумя нулями. Словно кто‑то жестокий запустил всю пятерню в горло и выдирает кишки. Натурализм. У — у-ух, у — у-ух! Коридором вниз. Может, на палубу, к ветру? Так‑то лучше. И море успокоилось, полегчало, пожалело. Легче подкидывает? Клешня выползла. Кто‑то похлопал Володе по плечу.
— Ну, что, старик? — улыбнулся ему крепкий Женя Синицын. — Чего зеленеешь? Пойдем по пивку?
Они плюхнулись за ресторанный столик, как по команде, с двумя гетерами — Раей и Таней.
После банки пива Володя Королев оклемался и стал пристально разглядывать то одну гетеру, то другую. Ничего не поймешь. Вчерашние? Позавчерашние? Одинаковые. Ничего с этими женщинами не делается, хоть бы хны. А если бы так: согрешила — и ухо приняло другую форму, пусть не уродливую, другую. И так — ухо, нос, губы. Ах, как бы все изменилось! И знакомые не узнавали бы друг друга. Прошел год и из‑за грехов своих ты совершенно иной человек, отличаешься от того, прошлогоднего, как скандинав от эфиопа.
Володя оправдал двух подруг. Зарабатывали себе, своим телом — не воровали же? Это ведь была у них последняя попытка воплотить жизненную мечту, приобрести модные шубы. Как у гоголевского Башмачкина — новая шинель. Башмачкин мог поднатужиться и заработать себе еще на одну, взамен уворованной, а тут: накось выкуси, когда еще к дешевым шубам приедешь, когда в загробное царство, в Аид, переселишься. При здравом рассудке и мужья бы их поняли. От жен не убудет.
Гетеры выпили все пиво и заговорили с Женей Синицыным о каких‑то проблемах. А Володю Королева совсем отпустило похмелье и морская болезнь. Он пошел разыскивать розовощекую Эос — Наташу. Она сразу поняла, что с Володей что‑то происходит, и наклонила его голову, подставив колени. Он лежал у нее на коленях и вроде бы спал. Но он не спал, а впитывал в свое тело и в память всю тугость этих ног. А они и в самом деле были то упругими, то податливыми. Он боялся открыть глаза и спугнуть чужую женщину, у которой муж любит разрисовывать зажигалки.
Королев думал, что Наташа усвоила, что теперь‑то она живет в другом мире, тут все по — другому, нежели в ее Орле. Тут можно вообразить жизнь с другим мужчиной. И не только вообразить. Дома — кухня, работа, стирка в облупившейся, с битым кафелем ванной. И однообразные разговорчики с мужем о знакомых. Резинки сплетни. Политическая ахинея. А здесь — каждый день — новое платье, город, который не затихает. Здесь — предусмотрительный официант показывает винную этикетку, мило улыбается. Здесь даже наши русские мужики интересны.
И покупки, покупки, покупки. На скудные деньги. Хоть трусики себе, но из такого нежного шелка, чудную зажигалку — пусть муж тешится. Женщины — милые, невозможно милые папуаски!
Теплоходик пристал к одному из островов, кажется, к Гидре. А может, — к Эгине. Все ринулись купаться. Только они вдвоем минули людный пляж, нарочно толкуя о том, что купаться в таком лазурном море надо начисто нагими. Купаться они не стали, зашли в воду по колено. И Королев, как бы шутя, оттянул вырез ее розовой майки. Дорогие мои! Но ведь у всех женщин там одно и то же. Одно, да не одно. Он почувствовал щемящую нежность к уже увядающему соску. Если бы это была глупая, самодовольная, упругая грудь? Нет, не то. А тут? Еще год, два, три — и все уйдет. И грудь эта мало кого будет интересовать, кроме мужа. Да и то по привычке.
В этой груди Володя увидел и собственное старение. Да, помаялся, покуролесил, поглупил, полюбил, поненави- дел на своем веку. Ему не хотелось остывать, хотелось сжать в объятиях Наташу Мельникову. Только она может приостановить старение, смерть. Он было попытался обнять, получилось пошло и неловко, как когда‑то с креслом, на мысе Сунион. Теперь, может, ему заплакать? Бухнуться на колени и рассказать о том, что творится у него на душе? Вместо этого он затараторил о нелепом предприятии: хорошо бы остаться на острове жить, хорошо бы опоздать к теплоходику. Идиотский инфантилизм.
Они и вправду опаздывали, еле добежали до своей прогулочной посудины.
Это была последняя ночь в Греции. Сознание того и придало храбрости. Володя на палубе, когда дул ветер и пахло горьковато — легким, предложил:
— Давай сегодня вечером останемся одни?!
Наташу Мельникову не упрекнешь в неумении владеть собой:
— Давай! Но у меня свидание.
— Опять с этим? — как же не сделать голос обиженным.
— Опять. Я обещала. А когда удастся вернуться, кто его знает? Но я приду. Я стукну в твою дверь три раза… А зачем нам с тобой встречаться?
— Чай пить! — бухнул Володя, будто за всю свою жизнь он не напился чая. Но это «чай пить» все обозначило. По крайней мере для Володи. Хоть одна ночь радости. А потом опять все завертится в дикой абракадабре.
— Чай пить?! — мягкой ладошкой погладила она Володину спину.
И опять, как три дня назад, провалилось сердце.
Он договорился с Бублейником, что тот пойдет спать к ребятам в другой номер. Там было свободное место. Бублейник ушел с видом «понимаю, дело нужное».
Королев стал ждать. Он часто выходил на террасу, курил, глядел вниз, на то, как внизу вольготно сидели афиняне, умеренно пили пиво и кофе, ездили на своих «мерсах».
В доме напротив то гасли, то зажигались окна. Володя ложился на свою кровать, и перед ним ясно проплывала вся круговерть сегодняшней экскурсии, сегодняшней и прошлых: отшлифованные ногами зевак мраморные ступеньки, подступы к Парфенону, звонкий театр в Эпидав- ре, огрызки стадиона в Дельфах. Королев с мутным чувством думал о своей семье. Он привезет им один только этот дурацкий корейский магнитофон.
Это — думы мельком. Но то и дело в разгоряченном мозгу — как можно сочетать горячность и вялость? — он натыкался на Наташу. Придет?.. Конечно, придет. Ну и что? Чай! Прежде всего чай! «А потом, — думал Володя, — выйдем на террасу, и я обниму ее за плечи, поцелую в шею. Там видно будет. Может быть, и это». Королев соскучился по женщине.
Даже если этого не будет, все равно. Ведь само желание этого — уже удовольствие.
Королев все больше нервничал, курил одну сигарету за другой, выскакивал наружу, на воздух, потом бежал в ванну чистить зубы. От постоянного курения без передыха во рту было мерзко.
Только в два ночи в дверь стукнуло. Она. Она — вся в слезах. Королева как ножом саданули. Так и есть: прощальная ночь с греком. Везет навоз Пегаса.
И ему сделалось так худо, захотелось тут же вытолкать лживую красотку в коридор.
Наташа жалко всхлипнула:
— Может, я… к себе?
— Нет уж! — Королев очухался. — Обещала — так заходи!
На террасе Наташа опять сдавленно зарыдала. Оказалось вот что. Она тоже приобрела себе шубу. Недостающие доллары ей предложил Валера, оператор с расплывчатыми глазами. Франт. И вот сегодня после ужина она пошла к себе в номер переодеваться. Неожиданно в комнату влетел Валера. И тут же — в лоб: «Возвращай должок. Мне надо для семьи подарок покупать!» Пьяненький Валера, но не очень. Больше притворялся. А откуда доллары? «Ты знаешь, чем расплачиваться», — нагло заявил он. И тут же толкнул ее на кровать… И она не пикнула.
— А ты, а ты потом поехала к греку. К профессору? — Королеву не хватало воздуха.
— Я поехала к греку. К профессору. И там плакала. Да, грек порядочный. Он в миллион раз лучше наших подлецов.
— Я ведь тоже «наш».
— Я ник — кому не верю.
Королев понял, что все пропало, что очередной кувшин раскололся в эту ночь. Эти очередные черепки не соберешь. О проклятые, пролитые нектар и амброзия!
— Давай я разбужу эту сволочь, врежу ему.
Конечно, у них с франтом разные весовые категории,
но Володя злой.
Наташа запротестовала: