Мадам: Да!
Венечка: Ты такая красивая, что мне жалко тебя распаковывать.
Мадам: Ничего, я ждала этого много лет...
Венечка: (С интересом) А сколько тебе лет?
Мадам: (Гордо) 63!
Венечка: Это целая вечность! Любовь - прекрасное мгновение, но ждем мы его вечно. Вот что такое вечная любовь.
Мадам: Приехали! У тебя что, своей головы нет? Почему ты все время загоняешь наш роман в романный формат?
Венечка: А что я, кого-то случайно процитировал?
Мадам: Нет, ты просто сказал то, что сказал бы кто угодно, если бы ему пришло это в голову.
Венечка: Родная, культурность в том и заключается, чтобы хватило ума изобрести велосипед. Другое дело, что цитировать приятнее. Искусство для того и существует, чтобы кто-то сублимировался за нас. Ведь сублимация исключает удовлетворение, а это не всякий вынесет.
Мадам: Но если человек пользуется готовыми схемами, то почему он отступил от инстинктов? Зачем он съел райское яблоко? Мне кажется, для того, чтобы получить оригинальный опыт, чтобы посмотреть на окружающий мир незашоренными глазами.
Венечка: Ах, незашоренными глазами! Вокруг себя? Милая, ты забыла где я работаю! (Темнеет лицом. Берет бутылку, единым духом выпивает и ставит возле скамейки. Мадам, независимо покачивая бедрами, уходит.)
Венечка: (В блаженной позе) Какая чудесная осень! Только что дул противный пронзительный ветер, но вот он затих. Листья соскальзывают с деревьев и тихо-тихо, медленно-медленно падают вниз. И таким же тихим, медленным скольжением весь наш мир движется к пропасти и летит, летит в бездну. И достаточно просто оставаться на месте, чтобы пройти все круги дантовского ада, начиная с сартровского и заканчивая... (Появляется Эльза). Эльза, как вам кажется, какой из адов, не из задов, а из а-д-о-в самый глубокий?
Эльза: О! В этом вопросе мне чудится что-то экзистенциальное... Но это явно не водка. И, кажется, не пиво. (Водит носом, как Баба-Яга). Замечает бутылку. Ой, ничего себе, что это такое! Это же фран-цузское вино! Ну, и зачем мне это надо? Куда я дену такую бутылку? Ее же у меня нигде не примут. Венечка, ты что, больше не пьешь пива? Тогда ты просто пошлый человек. Нам не о чем с тобой говорить.
Венечка: Эльза, вы меркантильны, как ночной таксист. Да, я теперь не буду пить пива, потому что жизнь моя переменилась. Я вижу, это вас тоже касается каким-то боком. Мне стыдно, но ничего поделать не могу. Вот компенсация (Дает ей доллар).
Эльза: Это ты, сыночек, мне, известной поэтессе, лауреату такой-то престижной премии в такой-то номинации за растакой-то год в Испании? Куда я денусь с этим долларом? Что это за мажорство, Венечка? А вдруг ты... Родину продал?
Венечка: Прости меня Эльза. Кто же знал, что ты не какая-то там уборщица, а всемирно признанная, именитая поэтесса.
Эльза: Уборщица! Кому нужна такая уборщица?.. это потому, что они меня в психушке держали.
Венечка: И долго?
Эльза: Достаточно, чтобы с ума сойти. Вот видишь: три зуба выбили. В буйном отделении.
Венечка: (Робко). А ты вполне уверена насчет своей премии? Может, просто показалось?
Эльза: Вот странный! А зачем они меня, по-твоему, в психушке держали? Что они там, думаешь, ненормальные?
Венечка: Но это какой-то двусмысленный ответ...
Эльза: Что поделаешь, шизофрения всегда, как минимум, двусмысленна... Она очень многозначительна!
Венечка: В творческом плане это даже хорошо. Ты ведь стихи еще пишешь?
Эльза: Еще бы! Даже если бы меня убили, я бы не замолчала!
Венечка: Трупы редко бывают способны отстаивать убеждения. Я бы, наверно, с ума сошел, если бы вдруг во время процедуры мой клиент стал читать стихи, к тому же, свои.
Эльза: Нет, почему же. Я могу. Правда, я не готовилась... кха-кха... (После долгих колебаний). Вот, слушай.
Славлю не солнце, что дарит нам разума свет. Славлю луну, что, порою, сулит вдохновенье И вожделенье постичь неразумные тайны. В тайные ноты призывно-далеких планет, Я погружаю послушное сердцебиенье Ритмы которого, словно икота, случайны. Разум, как глупая курица, хочет летать. Ах, как он гордо взирает на землю с забора, Тщетной гимнастикой гробя негодные крылья, К звездам зовя у корыта куриную рать. Но человек засыпает и видит в конце коридора Свет, и ныряет душою в него без усилья. Разум сварливо и мелочно спорит с душой: Я здесь хозяин, я в этом живу коридоре, Ты никогда не должна разлучаться со мной И выходить за границы моих территорий... Женщина в белом и в белом суровый мужчина, Бедное тело уводят, их ждет у подъезда машина... Это не лето, а бабочки след на картине... Наполеон - человек и пирог... Шоком морковным кишит электрический сок... Души, не верьте луне, она льстила всегда вам...
Венечка: (Вдохновенно). Доныне!
Эльза: Ты должен был сказать "Аминь".
ОБА МОЛЧАТ.
Венечка: Знаешь, Эльза, меня зовут не Венечкой.
Эльза: Кто именно?
Венечка: Родители.
Эльза: Ну, ничего, они ведь хотят, как лучше... Ну и как они тебя зовут?
Венечка: (С омерзением). Гена. Крокодил им, что ли, пригрезился. А тебя как, Эльза? Не может быть, чтобы действительно Эльзой... таких имен в природе не бывает.
Эльза: Не спрашивай. Это уродливо... Это - драма моей жизни. Еще в четыре года меня объявили вундеркиндом. Я писала такие печальные, недетские стихи. Всех это безумно удивляло. Свою первую и последнюю литературную премию я получила в шесть лет. Тогда же вышли первый и последний сборники моих стихов. Потом я выросла. Стихи мои от этого не стали веселее. Они остались недетскими. Но я перестала быть ребенком, и все потеряли ко мне интерес. Да еще и это ужасное имя... в детстве оно мне помогало, но потом обернулось против меня.
Венечка: Ну? Что за имя?
Эльза: Марина... Цветаева... Только по лицу не бей, ладно?!
Венечка: Да что ты такое о себе возомнила? Да куда тебе до Марины?! Да еще после этого ты имеешь нахальство что-то писать? Поэтесса! Вот я тебя!
Эльза: Ты еще не все знаешь. Я не просто Марина. Я к тому же - Марина Ивановна. Да что ж я, виновата, что ли. Я столько сил потратила, чтобы получить паспорт на имя Эльзы Эпельбаум. А потом меня с такой фамилией все послали подальше.
Венечка: Ну, это же - другое дело! Сколько вы перенесли! Хотя... неужели, в эмигрантских альманахах вам были не рады?
Эльза: Были. Но не из-за немецкой фамилии. Просто люди хорошие. Пригрели. Напечатали. Ну и что? Они разве стали гонорары платить?
Венечка: Ладно, дай руку, мужественная женщина! (Эльза дает, Венечка с таинственным видом что-то туда сыпет).
ОБА МОЛЧАТ.
Эльза: Что ж ты все время пьешь в таких неуютных местах? Неужели, не имеешь собственного угла?
Венечка: Имею... но, понимаешь, там слишком много углов. Там четыре комнаты.
Эльза: Ну и что? Беда большая! Ты три из них позабивай, а в оставшейся поставь драную раскладушку на голом полу, стены обклей газетами, чайник водрузи на трехногую табуретку, которая периодически опрокидывается... о! еще нужен рулон туалетной бумаги, чтоб мысли записывать. И пей себе на здоровье, в гордом одиночестве.