- Оно конечно, - начал тот.
- И они это уже поняли.
Балансиров сообразил, что Медовик не принимает пословицу на свой счет.
- Сейчас увидите, что это за мразь, - сказал Медор. - Вся спесь улетучилась, как рукой сняло. Не знают, собаки, с кем связались... Проверьте, пожалуйста, звук, у меня руки заняты.
Балансиров пощелкал тумблером.
- Раз, два, три, - попробовал он.
Невидимые динамики разразились гадким кваканьем и урчанием.
- Слышишь, какой у них язык? - Медовик покачал головой. - Животные, честное слово.
- Да, не соловьи, - согласился Балансиров.
Он невольно восхитился достижением секретной мысли: все-то у них уже есть - механические переводчики с инопланетного, антиматерия, лучи смерти. В подземном ангаре спрятан целый звездолет - к сожалению, недостроенный. А этих, наверху, ничто не волнует, кроме курса валюты.
- Приглашайте, - распорядился майор.
Балансиров, немного нервничая, взял микрофон, шнур от которого уползал и терялся в темноте. Он позавидовал напряжению Медора, так как знал, что оно вызвано не контактом с тамбовским волком по разуму, но предвкушением. Медор не сомневался в успехе; ему, вообще говоря, было все равно, кого допрашивать; он допросил бы и табуретку, если бы она что-нибудь натворила.
- Можно завозить, - сказал Балансиров.
Через несколько секунд половые плиты разъехались. Оказалось, что лабораторный этаж не предел, есть помещения, которые располагаются еще глубже. Из них-то и поднялась платформа с умышленно деревянным стулом: для унижения. К стулу было примотано гадкое существо, в юридическом смысле подозреваемое. Но вся загадочность осталась в прошлом. Теперь вместо зеленого человечка с ужасным третьим глазом во лбу, который в ночные часы наводил страх на мирных граждан, сидела какая-то одноглазая перепуганная жаба, каких много в любом пруду, разве побольше ростом. Других глаз уже не осталось, так что залетная жаба полностью разобралась в своем незавидном положении. Она горько пожалела, что связалась с гордым и славным биологическим видом, который не жалует незваных гостей.
Пленный пилот затравленно смотрел на мучителей. Яркий свет слепил ему глаз, и он различал только сгорбленные силуэты.
- Вы все осознали? - строго осведомился Медор Медовик.
Переводное устройство расхрюкалось еще строже.
- Нам передали, что вы готовы кое-что рассказать.
Устройство коротко молвило:
- Дураки и пьяницы.
Медовик на секунду смешался. Балансиров озадаченно полез под колпак чесаться.
- Это крайне неосмотрительно с вашей стороны, - Медор взял себя в руки. - Оскорбление сделало вашу участь совершенно плачевной.
Манипулятор поиграл когтями, от чего инопланетянин вздрогнул и торопливо заклокотал.
- Я вовсе не про вас, - устройство было настолько сложным, что умело моделировать извиняющиеся нотки. - Я хотел сказать, что все дело в дураках и пьяницах.
- Это мы знаем, - иронически кивнул Медор. - Чтобы вызнать такой секрет, не надо прилетать и следить годами. Вынюхивать тут. Достаточно одного визита.
- Вы снова не поняли, - защищался пришелец. - Нас не интересуют ваши внутренние проблемы. Я только хотел объяснить, что нам нужны дураки и пьяницы. Мы забираем их к себе. Мы, если вдуматься, оказываем вам услугу. А вы сбиваете наши корабли, пытаете наших летчиков...
- Я пока ничего не понял, - сказал майор. - Ясно только одно: дураки ли, пьяницы - они наши граждане и даже имеют право голоса. И мы не дадим их в обиду.
Устройство заволновалось:
- Конечно, конечно, мы должны были спросить вашего позволения. Я понимаю. Я глубоко раскаиваюсь. И запишите, пожалуйста, еще, что я не знаю никакого Лондона и никогда не бывал в ваших горах. Я понятия не имею, кто такой этот ваш деятель... я не помню, как его зовут... пожалуйста, пусть меня больше про него не спрашивают.
- Забудем об этом, - вмешался Балансиров. - К Лондону мы вернемся потом. Говорите по существу дела - про дураков и пьяниц.
- Хорошо, - быстро согласился инопланетянин.
Не сводя глаза с манипуляторов, он начал рассказывать. На второй минуте его признаний Медор Медовик забыл про манипуляторы и скрестил шприцы и ножи на манер живых пальцев. Балансиров снял колпак и промокнул высокий, но узкий лоб, покрывшийся испариной. Он бросил взгляд на стрелки, которые радостно прыгали, показывая, что показания записываются.
...Часом позже Медор и Балансиров снова стояли перед запертой дверью, но уже отвернувшись от нее. Из-за двери неслось отчаянное, смертное бульканье, издававшееся переговорным устройством. Уходя, Медовик отключил переводчика и перевел манипуляторы в автономный режим.
Балансиров держал в руках листы с распечатанными показаниями.
Майор посмотрел под ноги, увидел там свой окурок. Снял со стены телефонную трубку:
- Выясните, кто прибирает в следственном отсеке. Мерзавец пойдет под суд, но для начала отправьте его в кадры.
Глава 3
Петр Клутыч прилег на диван и приложился ухом к стене. Действительно: он не услышал привычного Кашля.
Кашель все время бывал чем-то занят: играл на баяне, слушал телевизор, гремел посудой, булькал под душем. Выпивши - случалось, кричал. Иногда на рассвете он будил Петра Клутыча пронзительным воплем, бессознательно подражая сельскому петуху.
Дважды получалось, что Петр Клутыч выбегал, в чем был, на лестницу, стучался в дверь. Кашель отворял ему; маячил в проеме, держась за грудь и щурясь на бессердечный свет.
Теперь наступила тишина. О прежнем Кашле напоминала лишь змеистая трещина, бежавшая по стене от потолка до плинтуса. Между запоями Кашель делался деловитым и домовитым: ладил полочки, прочищал трубы. Петр Клутыч сдерживал себя и прощал ему встречное алкогольное бурение.
И вот Кашель сгинул. При мысли об этом Петр Клутыч не то что простил ему трещину, но даже - неожиданно для себя - дал течь. На глаза навернулись грустные слезы. Он никак не предполагал, что Кашель занимал в его жизни такое важное место. Он рассматривал трещину с собачьей тоской, далекой от сытой и подлой сентиментальности.
Петр Клутыч был нескладный, одинокий, молодой еще человек сорока девяти лет. Он разгуливал в либерально-демократическом картузе; его только что уволили из метро. Он и в сберкассу пошел, думая там подкормиться скудными сбережениями. Его уволили за то, что месяц назад, выпив пива с ныне исчезнувшим Кашлем, он сел в кабину машинистом, замечтался и прозевал светофор.
Поэтому Петр Клутыч остался без работы, а теперь и без товарища, совсем один.
Заняться ему было нечем.
- Ты, Петр Клутыч, дурак, - нарочно говорили ему недавние сослуживцы, соединяя в словах унижение с юмористическим возвышением.
Ему же казалось, что это, пожалуй, правда, и не хватает малости, чтобы ее осознать. Он и грамоте обучался, читая по складам бранное слово из трех букв, нацарапанное гвоздиком на его двери.
Петр Клутыч миролюбиво улыбался в ответ, пожимал плечами, не спорил.
И когда выгоняли, тоже не возражал. Разве только проехался по знакомым станциям. На одной развернулся косметический ремонт: каменный Пушкин, за которым выстроились строительные козлы, был похож на прораба, присевшего перекурить. На другой Петр Клутыч вздохнул, любуясь скульптурной группой: толпа людей славила труд, а сзади, нехотя соблюдая правило перспективы, стоял, как скромный павлин, небольшой Ленин. Он утешился мыслью, что сумеет и дальше любоваться славным трудом, будучи простым пассажиром. Ездить ему было некуда, но Петр Клутыч не загадывал дальше хода вперед. Он и хода-то не загадывал.