— Теперь я готова встретить врага во всеоружии, откуда бы он ни пришел, — с удовлетворением произнесла Лоренца и спрятала кинжал в карман юбки.
— Мы постараемся, чтобы вам не пришлось им воспользоваться, — снова пообещал своей невестке барон. — Но вы, Лори, должны дать мне одно обещание...
— Какое же?
— Вы не обратите его против самой себя, если у нас появится уверенность... что мы никогда больше не увидим Тома.
— Обещаю, — произнесла она, глядя барону в глаза. — Я надеюсь, что этот кинжал позволит мне рассчитаться с убийцей. Кем бы он ни был! А дальше пусть будет то, что захочет Господь!
Так кто же мог написать письмо?
С тех пор, как перед Лоренцой лежал список гостей маркизы де Верней, она мучительно размышляла об этом. Чье улыбающееся лицо скрывало душу убийцы? Кто убил юного Витторио Строцци, маркиза де Сарранса и теперь... Неужели и Тома? Это должен быть один и тот же человек, потому что кинжал с красной лилией отмечал каждое его преступление. Но теперь она знала, что разит он не собственной рукой, а направляет руку одного... а может быть, и не одного убийцы. Трудно поверить, что флорентийский убийца убил и старого маркиза де Сарранса. Последний, кто воспользовался кинжалом, был Бруно Бертини, за свое преступление он дорого заплатил: ему перерезали горло в доме его любовницы Мопэн, прикончив заодно и ее. Но Бруно Бертини, который приехал во Францию вместе с Марией де Медичи, никак не мог оказаться во Флоренции и убить ее светловолосого жениха. Нет сомнения, что он принадлежал к подозрительной банде Кончини. Можно, конечно, предположить, что он приехал во Флоренцию, а потом вернулся обратно в Париж... Но откуда ему было знать, что царственная соотечественница поручила Филиппо Джованетти весьма деликатную миссию? С другой стороны, кто может поручиться за лукавый мир дипломатии, где тайные эмиссары обмениваются шифрованными посланиями и где окольные пути считаются самыми прямыми? Может быть, Джованетти ведет эту игру? Ведь старого де Сарранса пытались убить еще накануне свадьбы кинжалом, который Лоренца привезла из Флоренции и который у нее украли, когда из посольства она переехала в Лувр. Но Джованетти всегда был ей другом. Невозможно вообразить себе этого очаровательного, любезного, элегантного человека опасным убийцей, главарем шайки наемных головорезов! Неужели он стоял за спиной убийцы с кинжалом, когда оружие сломалось о кольчугу, которая защитила грудь старого воина? Одна мысль об этом наполнила Лоренцу ужасом... Хотя более чем вероятно, что Джованетти знал Бертини... Но для чего ему было проливать столько крови? Если причиной всему любовь к ней, то он мог просто увезти ее, когда она сама умоляла его об этом. Нет, это не Джованетти.
А если это Кончини? Бертини был из его окружения, и он не скрывает, что ему очень нравится Лоренца. О нем известно, что он способен на все, когда жаждет удовлетворить свое сластолюбие. Две смерти на улице Пули и жертва, павшая от руки Бертини, вполне могут быть оплачены из его кошелька. И кинжал с рубинами тоже может находиться у него. Но вот обвинить Кончини во флорентийском убийстве никак невозможно. Хотя — кто знает? Его жена, главная советчица королевы, уж наверняка делится с мужем своими самыми сокровенными замыслами.
Есть еще Антуан де Сарранс, который ненавидит ее смертной ненавистью. Ее, а заодно и своего бывшего лучшего друга Тома де Курси. Но представить себе, что он убил или нанял убийцу для своего собственного отца, было бы слишком. Да, Антуан влюбился в нее с первого взгляда, но поспешил попросить короля, чтобы тот отправил его подальше от Парижа, так он не хотел видеть, как Лоренцу обвенчают с его отцом и она станет его мачехой. Когда Лоренца проживала тот мучительный кошмар, Антуан находился в Англии...
Кроме этих троих, Лоренца не видела больше никого, кто бы мог так ожесточенно преследовать ее.
И еще одна тайна: кто мог назваться капитаном де Витри, иметь дерзость отправиться в Голландию и увезти оттуда обоих пленников, предъявив письмо Марии де Медичи, то ли поддельное, то ли настоящее? На счету этого человека смерть Анри де Буа-Траси и... неужели Тома тоже? Написавший письмо, похоже, не сомневается в ней...
Зато Лоренца никак не могла поверить в смерть своего мужа. Но, быть может, потому, что страшилась безнадежности?
И по мере того, как дни бежали за днями, в ее сердце стала закрадываться неуверенность.
Лоренца знала, что барон Губерт пообещал немалое вознаграждение тому, кто найдет убийцу, и тратил деньги, не считая, лишь бы добыть хоть какие-то сведения. Но пока все было напрасно. За деньгами приходили мошенники, которых проницательный барон тут же выводил на чистую воду. Пока несомненным оставался только один факт: фальшивый де Витри, его отряд и второй пленник исчезли без следа из Конде-сюр-л'Эско. Безжизненное тело де Буа-Траси было единственным доказательством их существования. Управляющий замком и солдаты, охраняющие маленький городок, клялись всеми святыми, что они никого не видели: ни отряда, ни чужаков, не слышали никакого шума. Ничего, кроме тела несчастного молодого человека, найденного в речных камышах.
Два раза Лоренца с одобрения барона Губерта принимала в замке Кончини, который не скрывал своего довольства началом новой дружбы, сулившей, быть может, нечто большее... Лоренца принимала гостя, одевшись в черное, Губерт удалялся в дальний конец оранжереи, а Кларисса следила за Кончини с бдительностью испанской дуэньи, изобразив на лице притворную улыбку. Фанфарон оказывал «молодой вдове» скромные знаки внимания, привозя цветы и сладости, которые потом радовали деревенских ребятишек. Он уверял Лоренцу в своей преданности и обещал сделать все, чтобы тело Тома могло упокоиться рядом со своими предками, и обещал отыскать фальшивого де Витри. Между тем результаты его стараний были скудными, а точнее, таковых не было вовсе, хотя, казалось, он преисполнен благими намерениями и власть его возрастает с каждым днем.
Кончини вовсе не хвастался, говоря о своей безграничной власти. Письма принцессы де Конти, с которой Лоренца поддерживала оживленную переписку, не оставляли у семейства де Курси никаких сомнений на этот счет. Ходили слухи, что Кончини стал любовником королевы, и он делал все, чтобы подтвердить эти слухи. В покои королевы всегда входил не стучась, а из ее покоев выходил, не приведя в порядок одежды и застегиваясь прилюдно. Мало этого, теперь он поселился в подаренном ему королевой доме на берегу реки, через которую был перекинут мостик, ведущий в королевский сад, и назывался этот мостик «мостом любви».
Придворные уже были настолько убеждены в их близости, что однажды граф дю Люд, услышав, как Мария де Медичи просит принести ей вуаль, дерзко пошутил:
— Лодке на якоре зачем еще и парус?[37]
Королева сделала вид, что ничего не слышит, зато фаворит улыбнулся с фатовским видом и покрутил ус. А его жена, прославившаяся своей ревностью, на этот раз пребывала в полном спокойствии.
«Надо сказать, — писала Луиза де Конти Лоренце, — что у этой дамы есть другие занятия. В ее лавочке чем только не торгуют: деньгами, доходными должностями, почестями, землей, богатыми особняками, и от всего она не забывает уделить себе небольшую толику. Думаю, что ее апартаменты трещат от золота и всевозможных сокровищ. По сути дела, ничего не изменилось: она и только она управляет регентшей, а властью, которую добывает ее супруг, тоже пользуется она. Как жаль, что вы так красивы! Нет, нет, я совсем не шучу, Бассомпьер думает точно так же, как я: не будь вы так красивы, вы могли бы с ней поладить! Вы же с ней землячки!..»
— Она избавила меня от тети Гонории, и я ей за это благодарна, — сообщила Лоренца Клариссе и герцогине, — хотя, может быть, это не послужило мне на пользу. Галигаи взяла ее под свое покровительство, потому что она была старая, злющая и смертельно меня ненавидела.
— А вы никогда не пытались узнать, что сталось с вашей тетей?
— Конечно, пыталась. Как только меня назначили придворной дамой, я стала расспрашивать о Гонории, но узнала только, что она вынуждена была уехать во Флоренцию и пользуется там теми крохами, которые у меня остались. Я не думаю, что нашлась бы почва, на которой мы сблизились бы с Галигаи. Еще труднее мне представить себе, что я льщу ей и перед ней заискиваю. Она внушает мне отвращение.
— А принимать ее супруга для вас большое развлечение? — осведомилась герцогиня.
— Нет, конечно! О господи! Вы сами прекрасно это знаете! А почему вы об этом спросили?
— Чтобы узнать, на какие жертвы вы готовы ради того, чтобы добиться своей цели. Но я согласна, вы слишком хороши собой, чтобы Галигаи пожелала видеться с вами. К тому же говорят, что она стала часто прихварывать...
Причина нездоровья была ясна. Или казалась таковой. Но как бы там ни было, где-то в уголке сознания Лоренцы отложилась мысль о возможном разговоре с драгоценной подругой Марии де Медичи. Новое письмо принцессы, повествующее совсем о другом, вдруг вытолкнуло затаившуюся мысль на поверхность.
«Только этого мне не хватало, — писала принцесса, — я оказалась в центре нелепой семейной ссоры, которая угрожает поджечь весь Париж, если не всю Францию. Вообразите, что на какой-то из людных улиц — а они все людные! — кучер моего супруга затеял ссору с другим кучером, который оказался кучером его родного брата, графа де Суассона. Граф сидел в карете и веселился от души. Что страшно не понравилось принцу, который, как всем известно, умом не блещет и вдобавок наполовину глух. Он рассердился и решил вызвать брата на дуэль. Граф, находя дело скорее забавным, рассказал все регентше и попросил ее вмешаться и послать к моему разъяренному супругу, чтобы успокоить его, в качестве посла моего брата де Гиза. Гиз вместо того, чтобы приехать к нам один или с несколькими друзьями, позволил уговорить себя своим дворянам, которые сочли, что ему грозит опасность, составить ему эскорт. Подумайте! Они поехали отрядом в шестьдесят человек! Конечно, подняли дьявольский шум. И когда они проезжали мимо особняка де Суассона, тот страшно возмутился и послал предупредить Конде. А этот дурачок, у которого в голове только ссоры и раздоры, увидел в этом случае великолепный повод устроить очередную потасовку, он собрал, ни много ни мало, двести сторонников, взял с собой де Суассона и отправился в Лувр, желая, чтобы регентша наконец покончила с «этим ужасным Гизом», который, стремясь изо всех сил к власти, не устает сеять мятежи, как в достопамятные времена Лиги. Через час весь двор разделился надвое: на сторону Гизов встали Вандомы, Неверы, д'Эпернон, Беллегард и Роган, а против него — Конде, Суассон и... Кончини, что явно свидетельствует о том, куда клонится сердце Ее Величества. И вот из-за глупого пустяка все мы ожидаем с часу на час восстания в Париже! Как я завидую спокойствию вашего прекрасного замка! Думаю, что я последую за своей матерью — герцогиней де Гиз, — она наслаждается покоем в своем замке д'О. Мадам де Монпансье, чья дочь вынуждена была выйти замуж за моего брата Гиза, тоже уезжает к себе в Сен-Фаржо. Наша любезная государыня, похоже, в одночасье лишится всех своих ближайших подруг и останется в обществе одной Галигаи. Бедную Гершевиль ждет невеселая жизнь. Она ненавидит Конде, как, впрочем, и всех остальных, не исключая и Галигаи... А я вдруг подумала, не воспользоваться ли вам образовавшейся пустотой, чтобы попытаться поговорить с вышеозначенной дамой? Тем более что у Галигаи сейчас приступ за приступом, а регентша терпеть не может болезней и не слишком приближает ее в эти минуты. Вполне может быть, что и она на несколько дней отправится в свой замок Монсо! Да! Чуть не забыла! Галигаи обратилась за помощью к врачу вашего друга Джованетти, который творит чудеса... Поверьте мне, вашей подруге, и подумайте!..»
Не говоря ни слова, Лоренца протянула письмо Клариссе, которая, хоть и без нетерпения, но молча ждала этого, следя за тем, как меняется лицо читающей невестки. Кларисса прочитала письмо и улыбнулась.
— Хоть и окольными путями, но до нас дошли весьма драгоценные сведения. И что же вы намерены делать?
— Сначала послать малыша Флажи в Верней, чтобы осторожно узнать, уехали ли оттуда оба флорентийца, и если они покинули Верней, то завтра же утром я отправлюсь на улицу Моконсей. Мне непременно нужно поговорить с Валериано Кампо.
— Неужели вы в самом деле хотите встретиться с этой женщиной, о которой точно знаете, что она вам враг?
— Но я никогда не была ее врагом. Если она так умна, как о ней говорят, она поймет, что меня не интересует то, что происходит в королевском дворце, что мне нет никакого дела до ее супруга и главное для меня — отыскать моего мужа. Живого или мертвого!
На следующий день, ближе к полудню, одна из карет замка де Курси с Орельеном, лучшим кучером, с Фелисьеном на козлах и юным Флажи на запятках — барон убедился, что паренек предан его невестке душой и телом, — величественно въехала во двор особняка Джованетти. Хозяин сбежал с крыльца по лестнице вниз, торопясь встретить гостью, и раскрыл руки, словно собирался ее обнять.
— Донна Лоренца! — с искренней радостью воскликнул он. — Какой счастливый сюрприз! Надеюсь, вы отобедаете со мной?
— Добрый день, сьер Филиппо. Простите мое весьма неожиданное появление, но мне необходимо с вами поговорить... о крайне важных вещах. А буду ли я обедать, обсудим позже.
— Тогда прошу ко мне в кабинет, — пригласил он, и вместо широкой улыбки на его лице появилась озабоченность. — С вашего позволения я последую первым.
В кабинете сьер Филиппо сел напротив Лоренцы, чтобы вдоволь ею налюбоваться. Лицо молодой женщины, при встрече озарившееся беглой улыбкой, теперь было не просто серьезно, а скорее даже сурово, а сама она в темно-зеленом бархатном платье, так красиво оттенявшем ее золотые волосы и нежную кожу, была еще прелестнее, чем при их последней встрече.
— Простите мне невольное воодушевление, но я так счастлив вновь видеть вас, что забыл... Вы, наверное, вовсе не рады.
— Это самое мягкое, что можно сказать о моих чувствах, и причина вам хорошо известна.
— Видит бог, не знаю!
— Почему вы ни разу не соизволили приехать в Курси?
— Я видел, какое впечатление на вас произвели привезенные мною новости из Брюсселя, и не хотел лишний раз навязывать вам свое общество.
— Друзья не могут что-то навязывать друг другу. А вы ведь были совсем неподалеку от Курси. Что вы делали у мадам де Верней в эти дни?
Джованетти удивленно поднял брови.
— Кажется, новости в долине Уазы разлетаются быстрее птиц. Я сопровождал доктора Кампо, чьими услугами воспользовалась мадам д'Антраг.
— Она заболела?
— Она стареет. А для женщин это худшая из болезней. Впрочем, и для мужчин тоже, — добавил он с иронической усмешкой. — Наш дорогой Валериано, скажем... улучшал ей настроение с помощью одного из своих магических зелий. По его мнению, самое главное, это примириться со своим новым состоянием.
— А вы помогали лечению?!