— Я страшусь не его нрава, а его разочарования из-за того, что я снова…, - Ланс прервался, покраснев от сардонической усмешки Рейфа. — Не всегда легко быть сыном легенды. Скорее всего, ты не можешь этого понять.
Улыбка Рейфа угасла.
— Нет, полагаю, не могу, — ответил он холодно. — Так как я не имею ни малейшего понятия о том, кем был мой отец.
— Проклятье, Рейф, ты знаешь, что я не имел в виду…, - начал Ланс, но тот уже отвернулся, поднимаясь по пляжу, где оставил свой морской китель. Его спина окаменела.
Рейф всегда был самым невозмутимым из мужчин. Только к одной теме он относился необычайно чувствительно — обстоятельства своего рождения.
Ланс пошел за ним.
— Рейф, извини, — начал он неловко, но тот оборвал его.
— За что? — Рейф сгреб свой китель, небрежно набросив его на одно плечо. — Вряд ли это твоя вина, что моя мать была иногда актрисой и всегда шлюхой. И проклятой Мортмейн вдобавок. В деревне каждый думает, что ты даже не должен быть моим другом.
— Не будь смешным.
— И я уверен, твой брат, святой Валентин, говорит тебе то же самое.
— Ты знаешь, как мало внимания я обращаю на то, что говорит Вэл, — нетерпеливо сказал Ланс. — Особенно, когда он начинает ворчать о вражде Мормейнов и Сент-Леджеров. Все эти истории о том, как в результате земельного спора Мортмейны ополчились на Сент-Леджеров, а Сент-Леджеры не остались в долгу. Куча старой чепухи.
— Моя мать, очевидно, так не думала, — коротко ответил Рейф. — Она планировала разрушить всю твою семью.
— Она не преуспела, и в любом случае, это все случилось до моего рождения, — Ланс всегда чувствовал себя неловко, обсуждая прошлое с Рейфом. Эвелин Мортмейн была убийцей и сумасшедшей, но она все-таки была матерью Рейфа. Однако, так как друг первым поднял эту тему, Ланс не мог не спросить.
— Тебе было всего лишь около восьми лет, когда твоя мать умерла. Ты… ты что-нибудь помнишь о ней?
— Только то, что она могла быть дико нежной, а через мгновенье — давала мне пощечину, — подбородок Рейфа окаменел. — А потом она оставила меня во Франции, пока вынашивала свои сумасшедшие планы мести твоей семье.
— Я уверен, она бы вернулась за тобой, если бы… если бы…
Если бы Эвелин Мортмейн не погибла в попытке убить родителей Ланса.
Ланс замолчал. Мрачное задумчивое выражение застыло на привлекательном лице Рейфа. Они оба подошли слишком близко к вопросам, которые могли представлять опасность для их дружбы, и, как обычно, Ланс быстро уклонился от них.
Порывшись в кармане своего жилета, который снял перед поединком, Ланс вытащил маленькую флягу и протянул ее Рейфу.
Тот сделал благодарный глоток и тут же отступил назад, недоверчиво разглядывая фляжку с подозрительным выражением.
— У тебя чертовски хорошее французское бренди, Сент-Леджер.
— Вполне возможно, — сказал Ланс. — Твое.
Рейф пронзил его негодующим взглядом, который Ланс вернул с усмешкой.
— Ты уронил флягу прошлой ночью, когда мы искали мой меч.
— Как любезно с твоей стороны, в конечном счете, вспомнить и вернуть ее мне.
Но показная обида Рейфа исчезла за быстрым смешком. Любое напряжение между ними, казалось, рассеялось, когда он вернул флягу Лансу.
Ланс сделал глоток, янтарная жидкость плавно заскользила по языку.
— Это отличное бренди. Настолько отличное, что заставляет меня задуматься, не покупаешь ли ты товар у контрабандистов вместо того, чтобы преследовать их? — поддразнивая, заметил Ланс.
— Я могу также составить им компанию, — сказал Рейф. — С моей-то удачей при арестах.
Ворчание Рейфа звучало скорее легкомысленно, чем серьезно, но Ланса все еще мучила совесть. Он знал лучше, чем кто бы то ни было, как сильно Рейф презирает свою должность таможенного офицера — назначение, которое привело его в эту затерянную часть Корнуолла.
Сердце Рэйфа всегда принадлежало морю. В своё время он с гордостью и упоением командовал таможенным судном. Но, с окончанием войны против Франции, очень много этих кораблей было списано, включая и судно Мортмейна. Теперь Рейф был прикован к суше и ненавидел это.
Если бы он очистил берег от контрабандистов, которые стали проклятьем этого побережья в последнее время, то мог бы получить еще один шанс занять лучшее место в таможенном департаменте. Ланс почувствовал себя виноватым за все те ночи, когда он вовлекал Рейфа в бесплодные поиски пропавшего меча. Все это время Мортмейн не выполнял своих прямых обязанностей.
Ланс попытался извиниться, чтобы выразить хоть часть своей признательности за помощь, но, как обычно, Рейф не принял эти извинения, и Ланс был вынужден замолчать.
Они стояли в дружеском молчании, передавая друг другу флягу бренди и глядя на бурлящую воду.
Лансу нечасто удавалось ощущать такое, но он не мог перестать удивляться естественности дружбы с Рейфом Мортмейном. Удивляться не из-за древней вражды, а больше потому, что он очень мало знал об этом мужчине.
Они провели вместе одно лето, когда были мальчишками. Тогда Рейфу исполнилось шестнадцать, и он, наконец, собрался приехать в Корнуолл в поисках наследства. Он вел трудную жизнь, о которой Ланс мало знал. Брошенный Эвелин Мортмейн в Париже во время ужасов Французской революции, Рейф каким-то образом выжил, только чтобы узнать, что его мать давно мертва. Эвелин была последней из Мортмейнов, и у Рейфа не было других родственников.
Вопреки вражде между их семьями, осиротевший мальчик был быстро принят отцом и матерью Ланса. А сам Ланс ходил хвостом за задумчивым юношей как обожающий его щенок. Но все это внезапно закончилось после несчастного случая, когда Ланс чуть не потерял жизнь, а Рейф отправился в море, даже не попрощавшись.
Ланс, в конечном итоге, начал свою карьеру в армии, и их дороги больше не пересекались, до недавнего времени, когда Рейф вернулся в Корнуолл. Ланс был удивлен, как легко они возобновили свою дружбу даже вопреки прошедшему времени.
«Почему?», — спрашивал себя Ланс. Потому что он мог расслабиться с Рейфом, быть самим собой? Ни напоминаний о его неудачах, ни излишних ожиданий, ни разочарований. Или их объединял мятежный дух, часто мучивший их обоих? Они оба скитальцы. Ланс знал, что даже сейчас они рассматривали далекий горизонт одинаково голодным взглядом.
Ланс подтолкнул Рейфа, указывая на участок пляжа, который был в этот момент скрыт пенящимся морем, жадно лижущем землю.
— Помнишь, как мы обычно состязались здесь, когда были мальчишками, и когда не было прилива?
— Ты состязался, — ответил Рейф. — Как я припоминаю, я просто пытался отвязаться от тебя. Дьявольский маленький паразит, всегда следующий за мной на этом пони, которого ты так оптимистично звал Чарджером[19].
— Чарджер! — Ланс замечтался с мягкой улыбкой. — Я почти забыл его. Он был благородным конем.
— Он был толстым бездельником.
— Достаточно боевым, чтобы не отставать от тебя, Мортмейн. Пока ты не уносился на своем коне так быстро, как только мог. Кроме того, ты не мог питать такое отвращение к моей компании, как ты заявляешь. Ты спас меня из озера Мэйден в тот день, — Ланс всегда с большим удовольствием напоминал Рейфу об этом случае.
— Чертов щенок, — фыркнул Рейф. — Я предупреждал, если ты попытаешься плавать в этом застоявшемся озере, ты запутаешься в камышах.
— Боже, как ты ругался, когда должен был пройти вброд и освободить меня.
— Я испортил новую пару ботинок, которые мне подарила твоя мать. Я должен был позволить тебе утонуть. Представить не могу, почему не сделал этого.
Но губы Рейфа неохотно изогнулись в улыбке, отличающейся от его обычных ухмылок. Она ослабила жесткость его резких, чеканных черт, смягчила холодные серые глаза.