Она неуверенно поднялась на ноги, не догадываясь, что взгляд выдает обуревающие ее чувства, и напряженно шагнула к двери.
Господи, ну почему только Кристина не предупредила ее, что Мэтт тоже придет?! Может быть, потому, что слишком рассеянна и не могла предположить, что новый знакомый Майка и мой новый босс — один и тот же человек? — отчаянно соображала Николь, спускаясь по лестнице.
Как во сне, она прошла в столовую, где ее представили двум другим гостям — женщине и мужчине. Женщина, по имени Люсинда, не обратила на Николь никакого внимания, сразу сосредоточившись на Мэтте. Едва Николь это увидела, сердце ее снова совершило опасный пируэт, но теперь уже совсем по другой причине.
Высокая рыжеволосая Люсинда явно стремилась очаровать Мэтта. У нее были зеленые горящие глаза и большие яркие губы, отчего лицо приобретало немного хищное выражение. На Люсинде было платье из ярко-алого шелка. Казалось бы, такой цвет не должен гармонировать с ее огненными волосами, но получалось совсем наоборот. Глубокое декольте позволяло увидеть куда больше, чем считалось приличным.
По мере того, как продолжался ужин, становилось ясно, что муж обожает Люсинду и трясется над ней, а Люсинда относится к тому типу женщин, у которых нет времени на разговоры с себе подобными. Все ее внимание, вся ее блестящая беседа были рассчитаны на Мэтта, поскольку из ее мужа нельзя было вытянуть ничего, кроме «да» или «нет». Николь старалась убедить себя, что ей абсолютно нет дела до того, что Люсинда флиртует с Мэттом, даже если он и предпочитает не отвечать ей.
И лишь когда ужин подходил к концу, и Кристина подала пудинг, Николь, наконец, призналась себе, что чувство, бурлившее в ее душе все время, пока она пыталась не замечать откровенных заигрываний Люсинды с Мэттом, было не чем иным, как настоящей ревностью.
Отодвинув от себя тарелку с пудингом, к которому она не притронулась, Николь подняла голову и со смущением обнаружила, что Мэтт пристально смотрит на нее.
Она ощутила, как ее лицо, все ее тело начинает заливать горячей волной, и подумала, что неизвестно, сколько времени он вот так наблюдает за ней. Неужели догадался о том, что она сейчас испытывает? Она молила Бога, чтобы этого не случилось.
Ужин давно кончился, и только тут Николь поняла, насколько все это время она была молчалива и поглощена своими мыслями. Когда они принялись убирать тарелки со стола, Кристина спросила:
— Что с тобой? Когда ты рассказывала мне про Гордона, то вовсе не казалась такой расстроенной, а теперь…
В ответ Николь молча покачала головой, не в силах объяснить даже ближайшей подруге, что она чувствует на самом деле.
— Послушай, я не раз говорила о нем довольно неприятные вещи… я и сейчас думаю, что он тебе совершенно не подходит. Но если тебе хочется поговорить или просто выплакаться…
И снова Николь покачала головой, на грани истерики раздумывая о том, что бы сказала Кристина, если бы она поведала ей, что за весь вечер ни разу не вспомнила о Гордоне и что не бывший друг, а Мэтт занимает сейчас все ее чувства и мысли.
Бросив на нее быстрый, исполненный тревоги взгляд, Кристина повернулась и вдруг благодарно воскликнула:
— Мэтт! Право же, не стоило беспокоиться, но в любом случае спасибо… — И поспешила принять у него из рук пустые тарелки, которые он принес на кухню.
Николь чуть не уронила то, что было у нее в руках. Она и понятия не имела, что Мэтт стоял в дверях. Сердце ее лихорадочно забилось. Закрыв глаза, она постаралась не думать о том, что было бы, если бы она во всем призналась Кристине, а Мэтт услышал их разговор.
Да и какое признание она может сделать? Что много лет тому назад провела с ним ночь и была слишком пьяна, чтобы сохранить хоть какие-нибудь воспоминания о происшедшем? А из-за того, что она на глазах у всех ушла вместе с ним с банкета, ее преследовали и дразнили, утверждая, что у нее нет никаких представлений о приличиях, и намекая, что теперь она принадлежит всем? И что из-за этого она вернулась домой, разбив сердце и испортив себе жизнь?
Что именно поэтому, с тех самых пор она чурается мужчин, потому, что ей становится нехорошо при мысли о том, что любой порядочный, достойный настоящей любви мужчина может подумать о ней то же самое?
Как бы она рассказала Крис, что теперь Мэтью Хант весьма отличается от того мужчины, с которым она познакомилась восемь лет назад, и она все больше убеждается, что ее влечет к нему — и душой, и телом… Она чувствует, что очень похожа на изголодавшееся, иззябшее создание, которое тянется к теплу и отчаянно ищет это тепло… Она готова обвиться вокруг его тела, страдая от голода, холода и страха, страстно желая согреться, и все же испытывая ужас при мысли об огне…
Николь закрыла глаза, ощущая, что от напряжения силы покидают ее.
В чем она пытается убедить саму себя? В том, что влюбилась в Мэтью Ханта? Неожиданно она издала тихий смешок, отчего и Мэтт, и Крис удивленно уставились на нее.
Проскользнув мимо Мэтта, она поспешила в столовую и стала собирать пустые тарелки и чашки, пытаясь избавиться от мысли, которая неожиданно пришла ей в голову.
Остаток вечера больше всего походил на время, проведенное в чистилище. Николь понимала, что уже не может ничего изменить: каким бы опасным для нее ни становилось создавшееся положение, она все больше привязывается к Мэтту, реагируя на его слова и поступки, на его присутствие, на само его существование так, что разум не в силах справиться с этим новым чувством.
Когда-то она думала, что влюблена в Джонатана, но ведь тогда она была совсем девчонкой, а теперь — взрослая женщина. Да, взрослая. И сравнивать эти два чувства — все равно, что сравнивать слабый, колеблющийся свет фонарика с ярким сиянием полуденного солнца. Но мало того, что эмоционально ее влечет к Мэтту. Ее тело… Николь внутренне сжалась. Скоро она будет догадываться о появлении Мэтта, даже не поворачивая головы, и сможет сказать, где именно он стоит, даже не видя его. Уже сейчас чувства захлестывают ее каждый раз, когда он подходит к ней.
Значит, она должна радоваться тому, что Люсинда также флиртует с Мэттом, потому, что таким образом ей самой не грозит опасность выставить себя на посмешище, если… Если что? Если он догадается о том, какие чувства она испытывает по отношению к нему?
Не будь Кристина ее самой близкой и старинной подругой, Николь, несомненно, выдумала бы какой-нибудь предлог и поскорее ушла бы. Однако она сознавала, что Крис волнуется за нее, ошибочно приписывая ее состояние разрыву с Гордоном. Если она уедет раньше всех, Крис будет думать, что это из-за Гордона, и тогда, как бы она ни пыталась отрицать это, Крис ни за что не поверит ей, пока не услышит от нее всю правду.
Искушение признаться подруге во всем удивило Николь. Ей отчаянно хотелось поговорить о Мэтте, словно ей будет легче оттого, что она произнесет его имя. Неужели боль, терзающая ее душу, исчезнет при одном звуке его имени? Она почувствовала легкую тошноту, поняв, как быстро скользит по невероятно опасной дорожке. Ей захотелось уехать, побыть одной, и найти какой-нибудь способ справиться с тем, что происходит с ее душой и телом.
Голос Люсинды отличался характерным металлическим призвуком, отчего казался еще более пронзительным. Сейчас этот голос все настойчивее вмешивался в мысли Николь, и она подняла голову. Люсинда стояла рядом с Мэттом, положив руку на его плечо и улыбаясь ему ярко накрашенными губами. Ее тело почти прислонилось к его телу, и мягкое колыхание ее груди в декольте стало особенно отчетливым. Стоя рядом с ней, Мэтт, очевидно, не мог не вдыхать ее аромат, не мог оставаться безразличным к ее близости.
Николь почувствовала себя совершенно беспомощной, и ей стало так плохо, что она сама удивилась. Казалось, внутри нарастает страшная боль, и она в ужасе поняла, что ее буквально трясет. Но не просто от ревности, а от отвращения к самой себе за эту ревность к постороннему человеку.
Когда она услышала, как Фрэнк Бэрретт объявляет, что им с Люсиндой пора уходить, поскольку надо еще довезти до дому няньку, которая осталась с их ребенком, Николь охватило облегчение — не только потому, что скоро Люсинда окажется далеко от Мэтта, но и потому, что сама она может теперь ехать домой.
Пришлось прождать десять бесконечно долгих минут после ухода Бэрреттов, а затем она сказала, что и ей тоже пора уходить. Крис попробовала, было убедить ее остаться, с беспокойством предложив полушепотом:
— Если тебе хочется поговорить… Ну, ты понимаешь, о чем…
Николь покачала головой, смущенно соврав:
— Нет, все в порядке. Я просто немного устала.
Майк, услышав эти слова, дружески приобнял ее за плечи и поддразнил:
— Надеюсь, не потому, что твой новый шеф слишком загружает тебя работой, а?
Николь оставалось только надеяться, что для их ушей такой ответ прозвучал куда более естественно, чем показалось ей самой. И она заставила себя улыбнуться и даже весело рассмеяться.
— Значит, сегодня Гордон не сумел выбраться к нам? — как ни в чем не бывало, поинтересовался Майк, явно не имея ни малейшего представления о том, что случилось.
Краешком глаза Николь заметила, как Кристина состроила мужу отчаянную тоие[2], предостерегающе качая головой.
— Его матери нездоровится, — коротко ответила Николь. Сейчас, когда рядом с ней стоял Мэтт, она просто не могла объяснить Майку, в чем дело.
Вечер оказался для нее настоящим испытанием. И особенно после всего, что произошло, за последние несколько недель, она чувствовала, что вся ее жизнь неожиданно выскользнула из-под ее контроля. Отпирая дверцу своей машины и забираясь внутрь, Николь горестно размышляла о том, что же ей теперь делать.
Домой надо было ехать на другой конец городка, но она проехала меньше половины всей дороги, когда внезапно поняла, что дрожит и едва справляется с машиной.
Она немедленно свернула с шоссе в ближайший переулок и выключила мотор.
Все вокруг нее вдруг стало размытым, контуры предметов расплылись и смазались, но она сообразила, что плачет, лишь, когда подняла руку к лицу и нащупала слезы.
Грудь ее сжималась от невыносимой боли, дрожь никак не унималась. Она наклонилась вперед, закрыла глаза и положила, голову на руль, измученная и обессиленная.
Неожиданно кто-то открыл дверцу ее машины. Николь резко вздрогнула и вернулась к действительности, поняв, что ее машина припаркована на совершенно пустой и темной улице, время уже за полночь, она абсолютно одна и беспомощна…
Однако не успели подобные мысли пронестись в ее голове, как она поняла, что это не кто иной, как Мэтт.
— Я увидел, что ты остановилась, и подумал, не случилось ли чего с твоей машиной, — коротко объяснил он.
Было уже слишком поздно пытаться скрыть от него залитое слезами лицо. Быстрый, внимательный взгляд, которым он окинул ее при ярком свете, автоматически включившемся, когда Мэтт открыл дверцу, должно быть, позволил ему прекрасно рассмотреть ее.