Джон Юстас закрыл за собой входную дверь, надеясь, что правильно настроил новую охранную систему. Джеб попросил ее установить, чтобы противостоять вандализму охотников за сувенирами, способных разнести старый дом до основания, однако Джон Юстас с подозрением относился к техническим новинкам, принципа действия которых не понимал. Пройдя по узкой веранде, он спустился по ступенькам, чувствуя, как скрипят суставы. За неделю до смерти Клэри ему исполнилось семьдесят восемь, и теперь Джон Юстас чувствовал каждый прожитый год. В довершение ко всему сейчас, в конце апреля, в Кентукки стояла холодная и влажная погода.
Выйдя на ведущую к дому дорожку, он немного постоял, глядя на пробивающиеся сквозь каменные плиты редкие травинки и стараясь убедить себя в том, что ему не нужен отдых. Потом повернулся и вновь посмотрел на свой простой деревянный дом. Угол дома и ограда веранды требовали ремонта. Летом придется кого-нибудь нанять, чтобы покрасить дом заново. Джон Юстас хотел, чтобы к возвращению Джеба все было в порядке.
Поправив потрепанную соломенную шляпу, он сделал несколько шагов и понял, что машинально направился к тропинке на склоне холма, которая вела к ручью. С тех пор как Джеб уехал из дому, старик часто приходил туда. Сначала потому, что его покойная дочь, мать Джеба, была очень похожа на его собственную жену; потом — чтобы присмотреть за младшими детьми, пока они еще здесь жили. Его просил это делать Джеб, но Джон Юстас приходил бы туда и без его просьбы.
Семья — это главное.
Стараясь осторожнее ставить ноги, он двинулся вниз по заросшему коричневой травой склону, который с каждым шагом становился все круче. Левое бедро начало болеть, но Джон Юстас старался не обращать на это внимания. Годы уходят, и каждый их шаг ему отдается болью. Все меняется. Джон Юстас сопротивлялся этому как мог.
Спустившись до середины холма, он фыркнул, глядя на расстилавшийся впереди, покрытый травой узкий пригорок. Клэри считала, что здесь они с Джебом похоронили свои ошибки, однако, вспомнив об этом, Джон Юстас не засмеялся. Клэри больше нет, и вместе с ней исчезли все ее мысли и представления.
Не было в живых и матери Клэри, добрейшей, милейшей женщины, являвшейся полной противоположностью его жене. В нем шевельнулось чувство вины. Раньше Джон Юстас часто желал, чтобы его дочь и Клэри поменялись местами. Теперь же, считал он, хотя его дочь наверняка мечтала навеки воссоединиться с Клэри на небесах, внучке сейчас наверняка очень жарко — жарче, чем в летний день в Эльвире.
«Сколько их уже ушло, — подумал он. — И плохих, и хороших. У старости есть очень неприятная сторона — все от тебя уходят. Ушли даже младшие. Кто вышел замуж, кто устроился на работу в другой, более благополучный экономически штат, а самые младшие, которым сейчас восемнадцать и двадцать лет, учатся в колледже. Джеб оплачивает учебу Этана в Университете Кентукки и Мерилл в Университете Огайо».
Покачиваясь на каблуках, Джон Юстас стоял и слушал сонное бормотание ручья и птичье пение в лесу на другом берегу. Засунув руки в карманы своих широких коричневых брюк, он обнаружил в одном из них недавно присланный Джебом чек с припиской: «По-По, я за неделю зарабатываю больше, чем ты, наверно, получал за год в лучшие времена своей практики в Эльвире. Пожалуйста, трать их, а?»
Рот Джона Юстаса слегка скривился, и находящийся перед ним ландшафт начал расплываться. Нужно будет снова проверить глаза. Возможно, это катаракта. Слава Богу, Джеб унаследовал материнскую заботливость, а не подлый характер отца. Хотя Клэри удачно вышла замуж — за этого модного хирурга, который годился ей в отцы (по мнению Джона Юстаса, Клэри и искала себе отца, а не мужа), — она никогда не предлагала деду лишних денег, ни копейки не прислала для младших и не помогала своей матери, когда та заболела.
Джеб уже тогда оплачивал ее больничные счета. Когда еще жил в Нэшвилле, еще до того, что он называл прорывом. Каждый месяц он присылал Джону Юстасу чек вроде того, что сейчас лежал в кармане брюк, и каждый месяц Джон Юстас добавлял его к пачке необналиченных чеков в ящике своего письменного стола.
Когда-нибудь Джебу могут понадобиться эти деньги. Так же как его дед, которого, может быть, скоро не станет.
«Ты всю жизнь работал, — постоянно твердил ему Джеб. — Пора уже угомониться. Почему бы тебе не продать свою практику и не поехать со мной? Ты сможешь поздно вставать, глазеть на хорошеньких девочек, нюхать цветы и толстеть… Составь мне компанию».
«Я принадлежу Эльвире, мой мальчик», — отвечал Джон Юстас. И ты тоже, всегда добавлял он, но редко произносил это вслух. Внук знал его мнение, которое не изменилось за те десять лет, пока Джеб отсутствовал. А когда Джон Юстас все-таки произносил эти слова, его внук очень сердился. Или хуже того — становился задумчиво-печальным.
В общем, Джон Юстас продержался столько, сколько мог, а затем временно передал своих немногих оставшихся пациентов юному выскочке с роскошным новым офисом в самой Эльвире и шикарным «БМВ» и присоединился к Джебу.
Джону Юстасу это совсем не нравилось, однако он искренне любил своего Джеба, своего тезку, Джона Юстаса Борегарда Стюарта Коуди. Раздумывая о своем последнем «визите», он некоторое время постоял у ручья, где когда-то они с ним ловили рыбу и разговаривали, придя к выводу, что жизнь прекрасна, и где давным-давно играли Джеб и Клэри. Где Джеб плакал на груди Джона Юстаса, когда потерял свою жену и сына.
Джон Юстас вынул руки из карманов и поднес к глазам искривленные пальцы. Пусть у Джеба большой талант и толстый кошелек, но этому мальчику нужен его дед, а значит, Джону Юстасу стоит жить. Они нужны друг другу. В сгущающейся темноте старик под тихое бормотание ручья и утихающее вдали вечернее пение птиц двинулся вверх по склону, не обращая внимания на свое тяжелое дыхание и боль в суставах.
— Всю свою молодость ты заботился о других, — сказал он вслух, пользуясь тем, что Джеба нет рядом и он не может ему возразить. Джон Юстас посмотрел на свой скромный дом. — Ты никогда не заботился о себе.
Джон Юстас заморгал, пытаясь унять набегавшие слезы. Он всем сердцем любит Джеба. Он все для него сделает.
Сюзанна с давних пор привыкла заботиться о себе сама. Поскольку никому и никогда до нее не было дела, ответственность за свои поступки она несла также сама. Ко времени окончания колледжа такой порядок вещей ей уже нравился. Если делать все самой, для разочарования не остается места.
Такая независимость имела свою негативную сторону — Сюзанна обнаружила, что не умеет заставлять работать других. В результате весенняя кампания по сбору средств в фонд Комиссии по искусству отнимала у нее все время. Посмотрел бы теперь на нее Джеб!
Вчера Сюзанна легла спать в три часа ночи, и, если не произойдет чуда, сегодня будет не лучше.
Нужно ответить еще на дюжину телефонных звонков и…
— Леди!
Шагнув на нижнюю ступеньку крыльца, Сюзанна остановилась. Обернувшись, она обнаружила ту же самую маленькую темноволосую девочку, которую видела здесь месяц назад. Да, девочка вроде та, все те же джинсы и тенниска, хотя теперь ее личико казалось чистым, а волосы — причесанными. Теперь одежда ребенка уже больше соответствовала нынешней теплой погоде. Но что случилось? До сих пор девочка не заговаривала с Сюзанной.
— Привет! — улыбаясь сказала Сюзанна и присела на ступеньки, чтобы видеть лицо ребенка. — Как тебя зовут?
— Миранда.
— Какое красивое имя! Ты живешь здесь поблизости? — Может быть, она ее новая соседка? Из соседей Сюзанна знала только ближайших.
— Нет, — сказала Миранда, протягивая к ней руку. — У вас есть деньги?
Застигнутая врасплох, Сюзанна засмеялась:
— У меня есть несколько долларов. Зачем тебе?
— Вы живете в большом доме. Водите большую машину. Я видела, как вы выходите из вашего гаража. — Девочка указала пальцем на закрытые двери. Гараж соединялся лифтом с холлом возле кухни, но этим подъемником Сюзанна пользовалась нечасто. Она редко ездила и на машине, предпочитая ходить пешком или брать такси, избегая таким образом проблем с парковкой. — Вы богатая?
На миг смутившись, Сюзанна встала.
— Тебе нужны деньги? — спросила она.
— Только на ужин. Правда, моя мама не разрешает мне выпрашивать деньги или вещи. Она говорит, что сейчас мы бедные, а когда мой папа вернется, у нас будет свой дом. — Миранда сделала паузу. — Может быть, это будет большой, красивый дом — как у вас.
Сюзанна полезла в свою сумочку, достала оттуда несколько кредиток и сунула в руку девочке.
— А где вы сейчас живете?
Миранда указала на аллею метрах в тридцати от дома Сюзанны:
— Там есть старая машина, и мы с мамой там спим.
— А где сейчас твоя мама? — спросила Сюзанна, чувствуя охватывающий ее ужас.
— Ищет работу. — Девочка посмотрела на Сюзанну своими большими глазами. — Папа ушел потому, — сказала она, — что не смог найти работу. С нами все будет хорошо.
Сюзанна поняла, что эти слова как заклинание повторяла мать девочки, стараясь, видимо, утешить ее ночью, когда они засыпали в брошенной машине. Ребенок был бездомным, и сердце Сюзанны сжалось, как это было в Нью-Йорке, когда они с Джебом кормили уличную женщину, а он хотел отдать ей свое пальто.
— Конечно. — Она вновь протянула руку к сумочке. — Миранда, я хочу, чтобы ты отдала своей маме вот это. — Она вырвала страничку из своего блокнота. — Это мой номер телефона и адрес. Скажи, чтобы она мне позвонила или зашла. Может быть, я смогу помочь.
Сюзанна еще не знала как, но хотела помочь. Она не может просто смотреть на эту малышку и ничего не делать. Деньги не в счет.
— Еще скажи маме, чтобы она купила тебе сегодня хороший обед.
Миранда сложила записку и осторожно положила ее вместе с деньгами в карман джинсов. Девочка уже с малых лет усвоила, какую ценность представляют деньги. На них можно купить себе возможность выжить.
— Вы красивая, — сказала девочка, посмотрев на Сюзанну. — Можно, я к вам буду приходить?
— Конечно. — Сюзанна отвернулась, пытаясь сморгнуть слезы. — Миранда! — не поворачиваясь, сказала она. — У меня есть сад. Если хочешь, приходи туда играть. — «По крайней мере не на улице», — подумала она. — Только сначала позвони, чтобы проверить, есть ли кто дома.
Ответа она не услышала. Когда Сюзанна снова обернулась, малышка уже растворилась в сумерках.
Войдя наконец в свой дом, Сюзанна села за обитый кожей письменный стол и долго сидела сгорбившись, потирая двумя пальцами переносицу. Кажется, Джеб считает ее никчемной. С его точки зрения, она богатая бездельница, под предлогом добрых дел ведущая бесцельную жизнь. В мире Сюзанны благотворительная деятельность значила немало, и такая оценка могла бы ее просто возмутить, если бы Сюзанна с некоторых пор сама не думала так же.
Может быть, Миранда ее обманывает? Может быть, поношенная одежда и бесхитростные вопросы — это все уловки, предназначенные для того, чтобы выманить у нее деньги? Или это проза городской жизни? И как тогда она сможет помочь?
Протянув руку к телефону, чтобы ответить на первый звонок, записанный на автоответчик, Сюзанна подавила вздох. Сейчас у нее ни на что не осталось энергии, тем более на запланированный поход в театр с Майклом. Однако он ждал ее появления там. Как и появления потом в его постели.
Сюзанна все-таки уступила своему желанию вздохнуть. Под предлогом дождей Сюзанна откладывала посещение театра, которое обещала Майклу больше месяца, и он несколько раздраженно шутил, что это, очевидно, была ее первоапрельская шутка.
Не испытывала больше интереса Сюзанна и к сексу.
Она ничуть не удивлялась тому, что с трудом вставала по утрам с постели. Пусть Джеб считает, что она богатая бездельница; на самом деле она работает как лошадь. Но что она пытается этим доказать? Что он не прав?
Через шесть недель после метели в Нью-Йорке, через месяц после его единственного телефонного звонка, она все еще думала о нем. О том, как они сидели в его лимузине, о том, как он утром принес ей кофе в постель и поцеловал. «Вспомни о плохом, — приказала себе Сюзанна. — О его юной новобрачной. О беспомощной оленихе с белым хвостом, которую он подстрелил». С ней, Сюзанной, Джеб только развлекался, не заботясь о том, что говорит и что делает. Нет, нужно работать и забыть обо всем.
Прежде чем Сюзанна успела набрать первый номер, в расположенный на первом этаже просторный кабинет торжественно вплыла Лесли. Все закружилось перед глазами Сюзанны, будто мать своим появлением каким-то образом нарушила равновесие. Работая, Сюзанна забыла о голоде и пропустила сегодня обед; по правде говоря, она до сих пор чувствовала себя объевшейся и раздувшейся. Разговаривать с матерью ей сейчас совсем не хотелось.
Лесли остановилась у стола, просматривая почту, которую принесла с собой. Часть ее предназначалась Сюзанне.
— Мой счет… твой счет… письмо… — Лесли принялась разглядывать почтовую марку на конверте, которую прислала ей подруга. — Как я вижу, она до сих пор на Мауи… счет… А это что такое?
Пытаясь подавить раздражение, Сюзанна занялась телефонными звонками. Она уже почти сожалела о том, что предназначенная ее матери почта пересылается сюда из дома Лесли в Коннектикуте, который находится всего в нескольких минутах езды от дома Дрейка. Теперь вполне может случиться так, что мать будет вскрывать личную корреспонденцию Сюзанны. Сине-белый логотип на красном конверте, который держала в руках Лесли, показался Сюзанне знакомым.
— Дай его сюда, — наконец сказала она.
— С каких это пор тебе нравится музыка кантри?
— Она мне не нравится.
— После поездки в Нью-Йорк?
Когда Сюзанна вскрыла конверт, из него выпало два сине-бело-красных билета. Осторожно взяв их в руки, она прочитала: «Джеб Стюарт Коуди, тур по Америке. Сан-Францисская арена. Партер. Первый ряд. Места 10 и II». Приколотая сверху записка гласила:
«Спасибо за воспоминания. Давай сделаем так, чтобы вновь было о чем вспомнить». Подписи не было.
— Сюзанна! — услышала она игривый голос матери. Она не видела его шесть недель. Она не разговаривала с ним месяц. Тогда она бросила трубку, но… Почерк, наверное, Джеба. Это не, может быть Бриз Мейнард. Сюзанна посмотрела на билеты. Концерт будет завтра.
— Что за воспоминания? — спросила Лесли, заглядывая ей через плечо.
— Неприятные.
— Тогда почему он…
— Откуда я знаю? Я вообще не хочу об этом говорить. — Сюзанна помолчала, чувствуя, что ее ладони похолодели. — Мы вместе провели… несколько часов во время метели — как многие другие.
Лесли вскинула голову:
— Он красивый мужчина. Очень харизматичный. А это тело…
— Мама! — Сюзанна обращалась к ней так только тогда, когда ее терпение было на исходе.
— Я знаю, что газетные сплетни тебя раздражают, и не могу винить тебя за это. Но, Сюзи, ты ведь не становишься моложе. Если Майкл не подходит…
— Майкл просто замечательный. — Сюзанна встала из-за стола. — Ты напомнила мне о том, что пора одеваться. Пойдешь с нами в театр и потом на прием? — Сюзанна сцепила за спиной пальцы. На приеме будет спиртное, а она не сможет все время следить за матерью.
Лесли внимательно посмотрела на нее:
— Ты плохо выглядишь. Похудела, и кожа у тебя серая. Что случилось?
— Истощение на почве милосердия. Сначала показ моды, потом котильон и еще один бал дебютанток.
— Семейное проклятие Уиттейкеров.
Окинув взглядом мать в ее модельных джинсах и стэнфордском спортивном свитере, Сюзанна выдавила из себя улыбку:
— Может быть, ты оденешься — тебе будет приятно снова надеть что-нибудь красивое — и присоединишься к нам с Майклом? — Она приподняла брови. — На миру и смерть красна.
— Пожалуй, я лучше останусь.
— И снова позвонишь Дрейку? — Одна альтернатива была не лучше другой. Сюзанну начинало беспокоить, что мать все время одна. Может быть, стоит предложить ей съездить на Восток, навестить своих подруг.
— Мы несколько раз уже с ним беседовали. Мне кажется, он стал относиться ко мне немного лучше. Сюзанна обошла вокруг стола и слегка обняла мать.
— Не слишком надейся.
— И ты тоже, — пробормотала Лесли. — Ты идешь на этот концерт? — спросила она, когда Сюзанна протянула руку к двери.
— Нет. Но и не хочу, чтобы эти билеты пропали.
Все еще держа их в руках, она с бьющимся сердцем вышла из комнаты. Сюзанна не хотела встречаться с Джебом Стюартом Коуди, чтобы не попасть вновь под действие его чар. Но сама мысль о возможности такой встречи — стоит только ей захотеть — придавала ей сил и отвлекала от навязчивого образа Миранды.
Джеб лежал на темно-синем ковре своей гримерной в помещении Сан-Францисского концертного зала и делал отжимания. Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать… Мышцы живота напрягались в такт счету. Дверь открылась, и в комнату вошла Бриз с уоки-токи, который перед концертами становился как бы ее третьей рукой.
Сегодня она была в серовато-зеленой блузке с серебряными запонками, такого же цвета короткой юбке с расшитым серебром подолом, которая, должно быть, весила килограмма четыре, и серебристых ботинках до колен. Перевернувшись на спину, Джеб со свистом втянул в себя воздух и нахмурился.
— Ты не одет, — сказала она, глядя на его голую грудь и черные шелковые спортивные трусы.
— Зато ты одета. — Он снова окинул ее критическим взглядом. Со своей фигурой Бриз могла носить практически все, что угодно, однако Джеб находил, что ее чувство моды остановилось на стадии, относящейся к временам гибели ее группы. Ее атласные одеяния напоминали о тех годах, когда стиль кантри еще находился где-то на задворках эстрады.
— Представление начнется через десять минут. Или, может быть, ты хочешь здесь качаться, — она посмотрела на лежащие под столом гири, — вместо того чтобы хорошо провести концерт?
Джеб проигнорировал ее язвительные слова. Их отношения с Бриз продолжали оставаться напряженными, и он не хотел новых стычек. Встав, Джеб почувствовал внезапный приступ головокружения, но тем не менее согнул руку, словно культурист.
— Мои фанаты хотят увидеть мускулы.
— Отцы города хотят увидеть хоть какую-то одежду. — Она подошла к гардеробу: — Что ты сегодня наденешь?
— Я пробую новый образ. — Пройдя мимо нее Джеб вытащил темные брюки и белую рубашку.
Он двигался слишком быстро. Вновь почувствовав головокружение, Джеб встряхнул головой. Самочувствие было неважным, зарядка не помогла. Он раскрыл стоявшую на диване спортивную сумку и достал оттуда темные носки и пару простых черных ковбойских башмаков.
— Ну, я надеюсь, это поможет исправить неудачное впечатление, — пробормотала Бриз.
— Что ты имеешь в виду?
Но Джеб прекрасно знал, что она имеет в виду. За прошедший месяц он не раз забывал текст. Голос продолжал хрипеть, а неделю назад в Лас-Вегасе он «пустил петуха», словно тринадцатилетний юнец. Когда кончится концерт — зрителей, напомнил себе Джеб, собралось полный зал, — он неделю отдохнет. Совершит визит в Нэшвилл, поработает там на студии. Для нового альбома недоставало одной песни, но в голове у Джеба было пусто. Сейчас он не мог писать — точно так же, как и не мог хорошо петь. Бриз уже обыскала всю страну в поисках баллады. Баллады, которая стала бы хитом. Но пока ничего подходящего обнаружить не удалось. Неудачи преследовали Джеба как на сцене, так и вне ее. В таблоидах[6] уже стали появляться статьи с заголовками типа: «Звезда Коуди закатывается?»
Так писали еще самые доброжелательные из газетчиков. Гораздо хуже было то, что некоторые намекали, будто он имеет отношение к гибели своей сестры Клэри, которая случилась якобы из-за того, что она собиралась написать биографию своего брата. Дескать, Джеб пытался ее остановить. «Джеб Стюарт Коуди — совесть нечиста?»
Почувствовав, как на верхней губе проступили капельки пота, Джеб поспешил в ванную.
Бриз загородила ему дорогу:
— Между прочим, я отложила интервью с «Ньюсуик». Я сказала, что ты очень устал после тура. Нам совсем не нужно враждебных публикаций.
— Пресса всегда настроена враждебно. — Джеб говорил спокойно, стараясь не показать Бриз, как эти статьи его расстраивают. — Медовый месяц кончился — вот и все.
— Перестань оправдываться. — Она направилась к двери, вероятно, столь же обеспокоенная, как и он. — Утром, когда ты спал, звонил Джон Юстас. Он спрашивал, нет ли у тебя температуры.
— Он любит поднимать шум. — Джеб улыбнулся, но сердце его сжалось. Сначала пресса его любила. Так же как и фанаты. Как его группа. Теперь, возможно, у него скоро опять останется один дедушка.
— Я не уверена в том, что он ошибается. — Поколебавшись, она достала из кармана юбки конверт, из которого выпали два билета. — Чуть не забыла. Мисс Высшее Общество вернула их с посыльным. Так что сегодня тебе не нужно падать со сцены, пытаясь разглядеть, кто сидит на десятом и одиннадцатом местах в первом ряду.
Джеб подошел к ней и схватил за руку.
— Мне уже надоело слышать о Сюзанне Уиттейкер — от тебя, от газетчиков, от ребят из группы, а особенно от Мака, который и сам хорош. Так что успокойся, иначе мне придется провести чистку среди своих служащих.
Она вырвала у него свою руку:
— Не будь подонком!
— Как ты помнишь, я болен. Это горло сводит меня с ума.
— Тогда прими антибиотики, Джеб!
— Доктор из Атланты сказал, что это вирус.
— Ты не хочешь, чтобы я позвонила кому-нибудь еще? — Он покачал головой, и ее лицо смягчилось. — Я знаю, что ты неважно себя чувствуешь…
Не желая, чтобы Бриз его жалела, он отвернулся. Запищал уоки-токи.
— Осталось пять минут, — уже более твердым тоном сообщила Бриз. Надо идти.
— Бриз! — позвал Джеб. — Окажи мне услугу. — Медленно наклонившись, чтобы не вызвать нового головокружения, он поднял с пола билеты. — Пошли кого-нибудь ко входу в театр, пусть там найдут приличную молодую пару, желающую посмотреть представление. Отдай им билеты.
— С наилучшими пожеланиями от мисс Уиттейкер?
— Если хочешь. — Он протянул руку к полке гардероба и вынул шляпу. Черная ковбойская шляпа была украшена лишь черной лентой и вышитыми серебром инициалами «Дж. С. К.».
— Ну-ну. Прямо ковбой с Уолл-стрита!
— Неплохо, Мейнард. Пожалуй, мы можем это использовать в качестве нового рекламного лозунга.
— Может быть, шляпа, как у Брукса или Алана Джексона, тебя сегодня и спасет, но все же постарайся еще и спеть хорошо — просто на всякий случай.
— Иди ты к черту, — пробормотал Джеб, — вместе со своим любовником.
Сделав шаг. Бриз остановилась. «Если дела будут идти так, как сейчас, то Мак однажды ночью тебя убьет, если я сама этого не сделаю». И она исчезла в коридоре, оставив Джеба с его больным горлом и неуверенностью в себе.
Петь? Неизвестно, сможет ли он хотя бы подняться.
Его охватил страх, гораздо более сильный, чем обычный страх перед выступлением.
В лучах прожекторов Джеб стоял на сцене, расправив плечи и расставив ноги. Руки его слегка дрожали, дожидаясь момента, когда он, повинуясь инстинкту, выхватит из воздуха гитару.
Лучи прожекторов изменили цвет с белого на патриотический красно-бело-синий. Сзади, словно на неоновой вывеске, проступили громадные буквы — красные, белые, синие: ТУР ПО АМЕРИКЕ.
Прилетела гитара, и Джеб выхватил ее прямо из воздуха. Только одно молниеносное движение! Когда он поднял ее над головой, руки его горели. Джеб не видел, но знал, что лучи прожекторов как в зеркале отражаются от ее полированной поверхности. Эта гитара стоила не одну тысячу, но сейчас он хотел бы держать в руках свою первую гитару, купленную в местном музыкальном магазине — подарок матери на его десятое Рождество — незадолго до того, как их отец отправился в тюрьму. Это помогло бы вернуть ему ту уверенность, которая была у него тогда, когда он брал на ней первые аккорды и писал первые песни, выслушивая одобрительные замечания мамы и Клэри.
В горле по-прежнему жгло. Он уже принимал антибиотики и делал ингаляции, однако ничто не помогало. Врачи говорили, что все пройдет постепенно само, но Джеб уверен, что в медицинском саквояже Джона Юстаса наверняка нашлось бы что-нибудь такое, что могло бы помочь.
Ну, Господи, помоги!
— Как дела? — громко спросил он.
— Хорошо, — откликнулся зал.
— Тогда все в порядке.
Оркестр заиграл первую песню — «Деревенское правосудие». Джеб принялся лихорадочно вспоминать слова и, к счастью, вспомнил. Тем не менее, он почувствовал, как по спине стекает холодный пот. Несмотря на то что толпа дружно ответила на его обычное приветствие, настроена она была довольно прохладно. Голова у Джеба по-прежнему кружилась, его не отпускали тяжелые предчувствия.
Когда песня кончилась, женщины завизжали, и на сцену полетела по крайней мере одна пара трусов — вместе с несколькими записочками.
Джеб подал своей группе сигнал, что надо переходить сразу к «Ты меня любишь?». Нужно сменить темп. Лиричная мелодия разогреет публику и одновременно ее успокоит.
Исполняя песню, Джеб встретился взглядом со своим басистом Терри, и тот ухмыльнулся, затем — с Маком, но он никак не отреагировал. Джеб снова посмотрел на зрителей и расстегнул верхнюю пуговицу.
Фанаты обезумели.
Теперь он их достал. Теперь все будет в порядке.
Джеб знал, что в черной шляпе, залихватски сдвинутой набок, и с маленькой серебряной серьгой в ухе он выглядит сексуальным и агрессивным. Это сочетание любят женщины, этому стараются подражать мужчины. Ковбой с Уолл-стрита. Он усмехнулся. Еще до ночи Бриз придется принести ему извинения. Если бы только не головокружение…
Его взгляд упал на средние места в первом ряду — десятое и одиннадцатое. Бриз сделала так, как он просил. На этих местах сидели усатый парень лет двадцати и худощавая миловидная девушка примерно того же возраста. Они напомнили Джебу его самого и его жену Рэйчел. Хотя, конечно, он предпочел бы видеть на этом месте Сюзанну Уиттейкер.
Он запнулся на середине фразы.
Кто-то свистнул.
Разве он неправильно с ней поступил? Когда он позвонил ей насчет свидетельницы, она уже все знала, но ему не сообщила. Он послал ей билеты.
— Ради Бога, Джеб! — услышал он свистящий шепот Мака.
Джеб очнулся и понял, что не знает, о чем сейчас нужно петь.
Остановив оркестр, он нагнулся к микрофону и посмотрел в первый ряд.
— Прошу прощения за то, что прерываюсь, но я только что заметил вон там одну очень милую леди. — Он жестом указал на симпатичную девушку. — Поднимайтесь сюда, дорогая, и помогите мне закончить.
Краснея и спотыкаясь, девушка поднялась на, сцену и сразу очаровала аудиторию. Джеб ненавидел себя за то, что вверг ее в смущение, но это спасло вечер. Обняв ее рукой за плечи и крепко прижав к себе, он пел только для нее. Джеб задыхался, в груди горело, но, когда песня «Ты любишь меня?» закончилась, весь зал поднялся на ноги.
Он нежно поцеловал девушку, проводил ее до места и спел следующую песню прямо из зрительного зала. Охрана не любила подобных вещей, но Джебу сегодня было нужно, чтобы его окружала толпа.
В антракте Бриз толкнула его в бок:
— Я знала, что ты сможешь! В этом городе своеобразный зритель, но после сегодняшнего концерта тут все станут любителями кантри!
— Да, мэм! — с усмешкой сказал Джеб.
Чтобы немного взбодриться, он опрокинул бутылку кока-колы и начал второе отделение с песни «Сердце в руке». Потом он исполнил трогающую за душу «Хантсвилльскую тюрьму», за ней детскую песню, которую всегда хорошо принимали, и, наконец, «Мамины песни».
Всё сплошные хиты. Что исполнять дальше, Джеб не знал. В антракте он сделал ингаляцию, и все-таки в конце «Маминых песен» голос его слегка дрогнул. Правда, кажется, этого никто не заметил — видимо, посчитали, что так и должно быть, поскольку песня была весьма эмоциональной. Но вот исполнять «Младшую сестричку» или нет, Джеб не знал.
Намеки в рубриках газет на его вину в смерти сестры ему порядком надоели. Но прежде чем он успел на что-нибудь решиться, Мак с ребятами уже сыграли вступление, и Джеб машинально взялся за гитару.
Огни прожекторов погасли, остался только небольшой золотистый круг света, в котором стоял сам Джеб. В зале воцарилась тишина.
Он говорил твердым голосом, стараясь не срываться на лирику. Об их детстве, о том, что их связывало, об их любви друг к другу. Все это было и прошло. Но он никогда не думал, что Клэри умрет, не сказав последнего «прости».
Горло его перехватило. Джеб тронул струны гитары, но пальцы не слушались. Он нерешительно начал рассказывать о том, как ушел из дому, не обещая вернуться.
— Ты будешь петь, а? — выкрикнул кто-то из зала.
— Он не может петь! — перекрывая музыку, громко сказал кто-то другой.
Джеб открыл рот, но не мог выговорить ни слова.
— Она умерла из-за него! — выкрикнул тот же голос.
Джеб склонил голову над гитарой. Бриз ошибалась. Нужно было давать эти интервью. Но он тоже ошибался. Он никогда не говорил о Клэри, исключая тот день, когда была метель, и в результате создалось впечатление, что его больше интересуют сборы от концерта, чем ее смерть.
Сюзанна тоже так решила. Она и теперь так думает. Когда отзвучала мелодия, Джеб поднял голову и умоляющим взглядом посмотрел в зал.
— Младшая сестричка… Я должен был больше любить тебя…
— Ты о ней неплохо позаботился!
Сбитый с толку, Джеб сделал шаг вперед, но Бриз неожиданно схватила его за руку:
— Тебя надо вывести отсюда.
— Я же ничего не делаю, — пробормотал он, все еще сжимая в руках гитару. Кто-то забрал ее у него.
Возле сцены послышался какой-то шум, затем свистки и улюлюканье. И крики фанатов, вставших на его защиту.
Он вырвался:
— Дайте мне сказать!
В темноте раздались аплодисменты, но охранники Джеба, заняв место Бриз, оттеснили его от микрофона.
— Я хочу сказать несколько слов о смерти своей сестры…
— Что она собиралась о тебе написать, Коуди? — издевательски выкрикнул все тот же хриплый голос.
— Джеб, Джеб, Джеб! — скандировала толпа, ногами отбивая ритм.
Неожиданно из темного прохода на сцену выскочил крупный мужчина. Мускулистые охранники отпустили Джеба и бросились на нападавшего. Но прежде чем они успели его остановить, мужчина ударил Джеба кулаком по лицу. Из носа брызнула кровь. Следующий удар пришелся по скуле, и Джеб покачнулся.
На этом драка закончилась. Охранники повалили нападавшего на пол. Кто-то — Мак? — увел Джеба со сцены. Голова его кружилась, в ушах звенели тысячи голосов.
— Подать лимузин к подземному выходу! Еще охранников на сцену! — исступленно кричала Бриз в уоки-токи.
— Представление окончено, ребята, — объявил кто-то в микрофон. — Пожалуйста, организованно покиньте зал. Каждый, кто этого сейчас же не сделает, будет арестован. Мистера Коуди здесь уже нет. Пожалуйста, выходите.
— Господи! — пробормотал Джеб и провел рукой по окровавленному носу.
Сцепив руки, несколько десятков охранников плечом к плечу выстроились перед сценой. При виде этого у Джеба кровь застыла в жилах. Частично уговорами, частично силой Мак выпроводил его со сцены за кулисы. У Джеба не хватило ни времени, ни присутствия духа спросить, почему все-таки группа заиграла «Младшую сестричку».
— Я же никому ничего плохого не делаю, — повторил Джеб, пытаясь ухватить слова, мятущиеся в его затуманенном мозгу. Пытаясь ухватить воспоминания.
И не смог.
Бульварные газеты.