За исключением последнего пассажа с ЦК, составляющего необходимый в опере фантастический элемент, все остальное, насколько я помню, воспроизведено с протокольной точностью.
Как показывает список работ, в 1968 году мы опубликовали за границей 5 работ и одну представили на международную конференцию. Причины, по которым легко было "войти во вкус", понять несложно. Журнал " Физики и Техника Полупроводников" (ФТП) публиковал работы через 1.5 - 2 года после представления их в редакцию. В"Журнале Технической Физики" (ЖТФ) публикация занимала еще больше времени. Упомянутый же "Electoinics Letters" публиковал статьи через 2 недели после принятия их к печати. Кроме того, в ту пору относительной научной невинности XEROX'ы даже на Западе встречались далеко не везде. Чтобы получить оттиск понравившейся работы принято было посылать первому автору открытку с соответствующей просьбой. Это было одновременно и знаком внимания, и деликатной попыткой "завязать отношения". Так вот, если после публикации в ФТП приходили 2 открытки с просьбой об оттиске результат можно было считать превосходным. После публикации же в Electoinics Letters 10-15 открыток были результатом средним.
Повторяя про себя слова поэта: "В чаяньи славы и добра гляжу вперед я без боязни..", мы с приятелем все несли и несли статьи в иностранный отдел, а Г их все подписывал и подписывал. Но вот однажды, делая это в очередной раз, Г с особенной улыбкой сказал: " Ребята, может перерыв сделаете ?". " А что?", - непонятливо спросили мы. " Да, так", - неопределенно ответил Г.
Мы в очередной раз пропели на экспертной комиссии : "Мы это делаем из престижных и приоритетных соображе-е-е-ений!", и в очередной раз пришли к Г.
" Оставьте у меня работу на пару дней", - попросил Г.
Через пару дней нас вызвал к себе Очень Важный Господин, скажем NN, и, не успели мы войти, как он стал кричать. По правде сказать, я опешил. На меня в детстве кричала тетя, кричали воспитатели в детском саду, учителя в школе, вожатые в лагере, тренеры в секциях, командир и старшины на торпедном катере, заместители главного инженера на Кировском заводе...Я уж не говорю о милиционерах, криках в очередях за пивом и не за пивом, криках в телефонную трубку. Да и вообще, как сказал когда-то мой дядя, бывший летчик на торпедоносцах Северного флота, когда я попросил его и теток орать в кухне потише и не мешать мне готовиться к экзаменам: " Мы, евреи, люди южные, а потому - страстные. Я, например, не могу не кричать...". Но в Физтехе на меня не кричал никто. Да что я; - мой друг, - человек гораздо более находчивый и быстрее соображающий. стоял с раскрытым ртом. NN продолжал орать, что два каких-то младших научных сотрудника ( эти слова он произносил примерно с такими же интонациями, с какими женщины произносят слово "вошь" ) опубликовали 40% *) всех работ, напечатанных за границей сотрудниками ООФА**) . Что он, NN, этого не потерпит, и вообще, что мы о себе думаем.
Мы робко попытались пропеть спасительное: " Мы это делаем из престижных и приоритетных соображе-е-е-ений!" но NN громовым голосом заявил, что он еще разберется, на чью мельницу мы льем и собираемся лить, и властным жестом отослал нас вон.
Мы вышли, как оплеванные, и стали ждать. Дня через два я с утра поехал к другу домой писать статью. Потом мы через Сосновку прошли к Физтеху и вошли в главное здание. Висел некролог с портретом NN и обычными казенными соболезнованиями.
Мы переглянулись. Помолчали. Потом друг мой, человек очень деликатный, мягкий и воспитанный, жестко сказал: "Ушел от нас, не разобравшись, почему два научных сотрудника публиковали работы в Electoinics Letters, доктор наук.......NN". И больше мы к этой теме не возвращались.
В следующем году у нас за границей была опубликована всего одна работа.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*) Напомню, что речь шла о пяти работах за год.
**) ООФА - Отделение Общей Физики и Астрономии - одно из Отделений Академии наук с общим числом сотрудников в несколько тысяч человек
Мюнхенский аспирант
Профессор Янаи приехал в Физтех на 4 дня. Принимать его велено было приятелю моему и мне. И не потому, к сожалению, что мы пользовались особенным доверием начальства: Профессор Янаи занимался эффектом, к которому в Физтехе тогда имели отношение только мы, и сам заявил о желании с нами встретиться.
Нам дали от Академии наук машину с молчаливым шофером, и мы поехали показывать профессору город. Выехав на набережную перед Литейным мостом, мы проехали мимо Военно-Медицинской Академии, переехали на Петроградскую, полюбовались "Авророй" и зданием Нахимовского Училища, постояли перед манчжурскими сфинксами и домиком Петра, отдали должное виду через Неву на "лучшую в мире из оград", Марсово поле, и.т.д., и.т.д. Переехав через Неву по мосту Лейтенанта Шмидта, мы повернули направо и направились к Новой Голландии. Я, насколько позволял мой жалкий английский, соловьем разливался насчет "В гранит оделася Нева..." Вдруг машина неожиданно затормозила и шофер тихо, но очень веско произнес:
" Скажите ему, что отсюда "Аврора" дала залп по Зимнему Дворцу ". От неожиданности весь мой пиджин-инглиш вылетел из головы, и...я замолчал.
"В чем дело ?, - спросил профессор Янаи, -что случилось?". И я, запинаясь и мыча, пролепетал, что, дескать "этот джентльмен просит меня сказать Вам, что тот линейный корабль, "Аврора", который......". Как мог, я растолковал, что именно произошло на этом месте 57 лет назад. И вдруг профессор Янаи произнес фразу, смысл которой я не сразу понял: " Я все понимаю. Я был аспирантом в Мюнхене в 1944 году." Мы поехали дальше, и некоторое время тихий ангел осенял автомобиль крылами...
На следующий день с утра и до обеда мы судачили на научные темы, а затем профессор Янаи внес, на первый взгляд, вполне логичное предложение: после обеда пойти в Эрмитаж, а дискуссию продолжить вечером у него в номере. Мы замялись, ясно представляя себе будущие объяснения в известном отделе и, в то же время не находя сразу благовидного предлога для отказа. Произошла неловкая пауза, прервал которую Янаи: " Я все понимаю, - сказал он, - я был аспирантом в Мюнхене в 1944 году."
При ближайшем знакомстве пожилой ( даже по сегодняшним моим понятиям) японский профессор оказался на редкость обаятельным человеком с замечательным чувством юмора, склонностью пошутить самому и порадоваться чужой шутке. На третий день, когда мы не торопясь брели к Физтеху из столовой Дома Ученых в Лесном, я спросил:
"Профессор Янаи, Вы - строгий преподаватель? Часто у Вас студенты получают двойки?".
"О, нет, - с видимым сожалением ответил профессор, - я не ставлю двоек. И студенты злоупотребляют моей добротой. А Вы, - обратился Янаи к моему приятелю, - Вы строго экзаменуете студентов?".
" Да,- с молодой пылкостью и видимой гордостью ответил мой друг, - я стараюсь, чтобы студенты хорошо усвоили мой курс!".
" А что Вы делаете, если студенты отвечают плохо?" "
"Я обычно сбиваю их на пол и топчу ногами", - без тени улыбки ответил наш спутник.
" Я все понимаю. Я был аспирантом в Мюнхене ...", - привычно начал Янаи, и осекся, глядя на добродушное и приветливое лицо собеседника и на его отнюдь не излучающую угрозу уютную и приятно полную фигуру.
И мы трое - 70-летний японский профессор и два русских младших научных сотрудника захохотали так, как редко смеешься вместе даже с близким другом.
Поруганная вера
Немца, как и положено, встречали в Пулково-2 с куском картона, на котором крупными буквами написаны были его имя и фамилия. Немец вышел к встречающим с рюкзаком за плечами, чемоданом в левой руке и книгой - в правой. Пожимая руки, он каждому доверчиво протягивал книгу и проникновенно говорил: " Моя Библия ". Именно так он именовал английское издание книги двух блестящих физтеховских теоретиков, Шкловского и Эфроса " Электронные свойства легированных полупроводников ". "Счастлив познакомиться с людьми, работающими рядом с этими замечательными физиками", - заявил энтузиаст. "Работавшими", - поправил кто-то из встречавших. "Все равно !,- воскликнул прозелит, - эта книга - моя библия. А ваш институт- моя Мекка. У вас в Иоффе работают лучшие теоретики и экспериментаторы мира !". Хотя у встречавших была своя точка зрения на затронутую тему, - возражать никто не стал.
Утром за верующим заехали в гостиницу. На туалетном столике рядом с кроватью лежала книга Шкловского и Эфроса. " Каждый день я читаю эту великую книгу, - ворковал немец, - и каждый день нахожу в ней все новые и новые глубины".
Поехали в институт, выпили кофе, стали талдычить " за науку ". Начали с обсуждения эксперимента, выполненного в Физтехе и в чем то противоречившего результатам, полученным в лаборатории гостя.
Часа через два гость стал с понятным беспокойством поглядывать по сторонам, и наконец спросил прямо, где находится туалет. Нашлись желающие составить компанию, и группа товарищей направилась в конец коридора. Уже на подходе к храму, шагов за пять, немец стал проявлять признаки нервозности. Когда открылась дверь предбанника и глазам паломников предстала привычная картина: сломанный шкаф, пара мешков цемента в углу, несколько списанных приборов, сорванные краны etc., а запах заметно усилился, гость побледнел и попятился. Спутники ничего не замечали, и не прекращая научной дискуссии, начали приготовления к предвкушаемому процессу. Открылось дверь и в само святилище... Немец выбежал вон. Наши, полагая, что свободный человек в свободной стране волен делать все, что ему нравиться, сделали дело и вернулись в комнату, где велась дискуссия.
Продолжения дискуссии, однако, не последовало. Гость сухо заявил, что ни одной экспериментальной работе, выполненной в "Иоффе" он отныне не доверяет. И предложил обсудить некий теоретический вопрос.
Начали обсуждать теорию. Через час, однако же, природа взяла свое, и поклонник "Иоффе", извинившись, вышел. Вернувшись с окаменевшим лицом, немец долго мыл руки ( на счастье, в комнате оказался умывальник ), но когда в чистоте сердца предложили ему полотенце, он, только взглянув на когда-то белое вафельное полотнище, предпочел осушить руки изящными помахиваниями кистей.
"Скажите, пожалуйста, - спросил неожиданно гость, - где именно работали в "Иоффе" гг. Шкловский и Эфрос?" - " Да здесь же, на этом этаже и работали", - простодушно ответили наши. " И, значит, они посещали..." Он умолк, не договорив.
На следующее утро когда за немцем заехали, на столике у изголовья лежала обычная Библия на английском языке.
Отступление: Дух Физтеха
Державин приехал. Он вошел
в сени, и Дельвиг услышал,
как он спросил у швейцара:
"Где, братец, здесь нужник?"
А.С. Пушкин
Незабвенный Филипп Филиппович, второй герой Булгаковского "Собачьего сердца", вещал: " ...Если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха..."
Действительно, начало хорового пения в 1985 году, а в особенности, реформа Гайдара (1992) ознаменовала наступление гениально предсказанной Филиппом Филипповичем разрухи. Дух Физтеха стал приобретать неожиданный оттенок и крепнуть год от года. В соответствии со стержневым тезисом рыночной экономики: " Каждый за себя, один Бог за всех ", - туалеты разделились на "элитные" и "для населения".
"Элитные" располагаются, естественно, в корпусе, где работает дирекция и административные службы. В остальных корпусах - "для населения". Тот, кому при слове "элитные" померещились сады Семирамиды с цветами, туалетной бумагой, дезодорантом и регулярной уборкой, т.е. с атрибутами американского придорожного сортира, разумеется, заблуждается. Голландская, и даже немецкая хозяйка вполне может упасть в обморок уже на подходе к "элитному" заведению. В данном контексте этот термин просто означает что разбитые унитазы время от времени заменяются новыми, и раз в неделю моется пол. Что касается туалетов "для населения", то всякий, кто по камешкам прыгал к унитазу в среднеазиатском привокзальном сортире, знает о них все необходимое.
"Элитные" знали звездные часы. Когда посетил Физтех южнокорейский Президент, (впоследствии осужденный за взяточничество), в "элитном" установили голубые писсуары и унитазы. Когда Физтех в преддверии своего
80-летия готовился встретить именитых гостей, за пол-года до юбилея приглашены были турецкие строители, отделавшие "элитный" "золотом и бронзой", (после чего на пол - года туалет был закрыт на ключ и ленточка была перерезана с последним ударом часов).
Процесс в заведениях "для населения" не знал взлетов, и в конце концов даже ко всему привычные россияне возроптали. Сначала, как водится, начали слать челобитные начальству. Начальство, тоже как водится, исправно отвечало:
" Как только - так сразу ". Какой-то смельчак после 3х лет платонических обещаний издал по общеинститутскому Е-mail' вопль: " Когда же ?!!". И по тому же общеинститутскому Е-mail' получил достойный ответ: " Когда из ООФА*) поступит ЦЕЛЕВОЕ ФИНАНСИРОВАНИЕ". Тут даже самые непонятливые прозрели и от нелепых мечтаний обратились к Новому Завету : "Каждый за себя...". "Богатые" зав. лабораториями начали ремонтировать сортиры за свой счет, и, естественно, запирать их от "чужих". ( Своим выдавались под расписку ключи или сообщался код кодового замка ). Так же естественно, "дикое население", стремясь реализовать свои неотчуждаемые права, начало ломать замки и с особым остервенением гадить в приватизированных сортирах. Короче говоря, послегайдаровская история Физтеховских сортиров в миниатюре воспроизвела всю гамму новых общественных отношений...