-//-//-
Статья в английской газете «Таймс» за 24 ноября 183… года
«Удивительное событие в варварском крае»
«…Эсквайер Этнони Хантингтон из Дублина, путешествующий по торговым делам по странам Востока, сотрудничает с нашей газетой, пересылая попутными пакетботами свои путевые записки. Нашим читателям в каждом номере мы всякий раз предлагаем некоторые, заинтересовавшие нас, выдержки».
'… В этом варварском крае, где царят свободные нравы, и жители живут подобно зверям, я стал свидетелем удивительного события, которое там назвали Олимпийскими играми. Почти на неделю там прекратились сражения между горскими отрядами и войсками русского царя Николая. Не стреляло ни одно ружье, ни одна пушка.
… Горцы и русские солдаты, которые еще недавно стреляли и резали друг друга, сейчас соревновались в разных упражнениях, что показались мне очень необычными и занимательными. На Играх соревновались в стрельбе из ружей и пистолетов, в гонках на скакунах, в схватках на кулаках, в поднятие каменных валунов. Особенно интересным показалось мне соревнование, названное странным словом «джи-ги-тов-ка».
… Я был поражен, когда увидел то, чем награждали победителей соревнований. Сильнейшему борцу, самому меткому стрелку, лучшему наезднику были вручены золотые кубки, вес которых превышал четыре с половиной фунта. Мне даже удалось подержать один из таких призов. Уверяю вас, господа, это необыкновенное чувство, когда держишь в руках столько чистейшего золота. Это же стоимость целого поместья под самим Лондоном…'.
-//-//-
Игры, названные Кавказскими играми, прошли хорошо. Как бы сейчас сказали, прошли на высшем уровне.
Вельяминов, командующий войсками империи на Кавказской линии, долго не думал, прежде чем дать согласие. Видимо, увидел в этом возможность продлить и дальше стихийным образом установившийся мир на границе. Кому хочется терять своих людей и «получать за это по шапке»? Никому! Вот и он хотел, чтобы это перемирие на границе продержалось, как можно дольше.
Выбрали место близ Тифлиса, чтобы было и не нашим, и не вашим. На широкой равнине, зажатой между горами и лесом, проигранные с окрестных станиц казаки срубили двух, а кое-где и трехярусные трибуны. Поставили три крепких сруба с мощными ставнями и толстыми дверьми, куда, как в «холодную», думали сажать провинившихся в чем-то. Ведь обязательно должна была найтись какая-нибудь паршивая овца, которая или напьется, или передерется с кем-нибудь в кровь, или стырит что-то у товарищей.
Договорились по поводу судей, в число которых поровну вошли горские старейшины и русские офицеры в немолодых годах. Последнее судейское слово, понятным образом, оставалось за двумя командующими — Вельяминовыми и им, имамом Шамилем. Как иначе? Они здесь аки пятиглавый Змей Горыныч: и за ВАДа[1], из МОК[2], и за ГАНОК[3], и за САС[4], и за НОК[5].
Перед самым началом, когда равнина оказалась заполненной сотнями и сотнями людей, Ринат «толкнул» речь:
— Сегодня здесь собрались люди гор и люди равнин, без страха и ненависти глядя друг другу в глаза. Вы, рождённые в крошечных аулах Чечни, и вы, появившиеся на свет в деревушках Новгородчины, отринули вражду, чтобы явить этому миру пример несгибаемого воинского духа, истовой веры в себя и своих братьев…
Он говорил о том, что тут же находило отклик в сердцах настоящих воинов — о воинском братстве, о чести, о ярости боя, о горечи поражения. Вспоминал имена национальных героев, известных своими героическими поступками. Причем, в едином ключе упоминал и горцев, и русских, что, похоже, шокировал и тех, и других.
—… Вы первые, кто переступил через свою ненависть и злобу, кто решил победить своего врага не сталью и свинцом, а своей силой, волей и упорством… Всевышний сказал: истинно мужественный человек тот, кто идет против своих страстей. Разве не про вас это сказано? Про тебя, тебя, тебя и тебя. Про вас всех, — гремел сильный голос Рината, обращавшегося к каждому из стоявших на равнине людей. — На вас смотрят и восхищаются великие герои древности: вайнах Идиг, что вместе со своим отрядом целых двенадцать лет держал оборону на горе Тембулоста против монгольских орд; резанец Евпатий Коловрат, тоже сражавшийся с монголами и наводивший на них ужас… Наши предки, боровшиеся против единого врага и громившие его «в хвост и гриву», даже не догадывались, что через шесть сотен лет их предки сойдутся в кровавой битве…
Удивленно переглядывались русские, шептались кавказцы. Никто из них не знал того, о чем рассказывал имам Шамиль. Длящаяся вражда, временами сменявшаяся открытой войной, давно уже стала частью их жизни. Другого они просто не знали.
Конечно, Ринат был совершенно далек от мысли, что его слова тут же кардинально все изменят. Глупо была даже думать об этом. Но его усилия, направленные на замирение, могли стать теми зернами, которые со временем дали бы дали крепкие ростки. Он лишь пытался подтолкнуть мир к… миру.
-… Это состязание войдет в историю. Его будут воспевать самые талантливые акыны, о победителях-батырах сложат хвалебные песни, которые зазвучат в каждой кибитке, в каждой сакле, в каждом доме. Босоногие мальчишки станут бредить вашими победами, юные девы и зрелые матроны будут мокнуть при виде вас. Слышите меня? — не мог Ринат в своей речи обойти и дамскую тему. До каждого должно было дойти, что на участников Игр теперь будут вешаться все особы женского пола. — Вы уже герои…
О безопасности, конечно, подумали. Создали два специальных внушительных отряда по полсотни сабель в каждом, которые патрулировали каждый свой участок. Они должны были специальными палками-дубинками вразумлять тех, кто пытался «буянить». Помимо этого каждый из собравшихся поклялся именем Всевышнего, что не нападет на кого бы то ни было во время Игр. Горцы клялись Аллахом, русские — Христом.
К сожалению, все эти меры не помогли избежать всех неприятностей. Самых разных эксцессов случилось более чем достаточно. Достаточно было вспомнить грандиозную драку почти сотни человек, завязавшейся после соревнования по стрельбе из ружья. Вышедшие в финал станичник из казаков и наиб из одного известного дагестанского тейпа поспорили о первенстве. Один настаивал на том, что его пуля попала точно в отверстие, оставленное пулей соперника. Второй в это не верил. Естественно, выражались они, не стесняясь в выражениях. Крыли друг друга на чем свет стоит. Через минуту словесная схватка перешла в натуральную драку, в которую тут же ввязались товарищи с обеих сторон. Пока разнимали это побоище, столько челюстей свернули, что просто жуть. Руки-ноги поломали, носы посварачивали. Успокоили, все-таки. Зачинщикам по мордам надавали и лишили право участвовать в Играх.
Помимо таких эксцессов, к счастью не успевших перерасти в неуправляемые схватки, случались и довольно курьезные происшествия. Участником одного из таких стал и сам Ринат. А произошло вот что…
— Вот это рубятся. Хм… Зверско бьются, — Ринат обратил внимание на одну из отборочных схваток борцов. На утоптанной, промерзлой почве сошлись в яростном рубилове двое. С одной стороны, на противника наступал крупный медведеобразный блондин с разбитым в кровь лицом. Сплевывая на снег кровь, солдат с хеканьем наносил размашистые удары, от которых едва не гудел воздух. С другой стороны, ни на шаг не отступал горилоподобный горец, обнаженный торс которого был густо заросшим черным курчавым волосом. От неимоверно широких плеч тянулись к русскому длинные сильные руки, готовые сжать так, что хрустнут кости. Он рычал что-то невнятное, выкрикивал какие-то возгласы.
Впечатленный ожесточением, которое охватило обоих соперников, Ринат пошел ближе. Оба борца уже не боролись, а сражались, стараясь уничтожить друг друга. Осыпали мощными ударами, кидали один другого на землю. Кулаки с чавканьем рвали плоть, во все стороны летели капли крови. Создавалось полное ощущение, что и тот, и другой находились под действием какого-то препарата.
— Б…ь, они же укуренные оба! — наконец, дошло до Рината. Прозрение наступило тогда, когда у одного из борцов пошла изо рта пена, и он с рычанием набросился на своего противника. — Разнимите же их! Мать вашу! Растащите их к черту! Бегом, бегом! Б…ь!
Еле-еле разняли. На одного накинулся с десяток, на второго — столько же. Борцы, как звери рычали. Тянулись друг к другу, ногтями царапали землю.
— Палок обоим! Только так, ваше превосходительство, и никак иначе! — обращался Ринат к Вельяминову, который с удивлением наблюдал за корчащимися борцами. — Чтобы всю дурь из них выйти!
В итоге, выяснилось очень любопытное. И русак, и горец перед боем кое-что приняли: первый, родом из Сибири, — прожевал пару корок сушеных мухоморов, второй, выходец с Порты, — проглотил шарик опия-сырца.
— Мать-то вашу, и здесь с допингом беда! Какой к черту Родченков⁈ Какие информаторы? Мы и сами дураки! Сами справимся!– разорялся Ринат, отобрав у одного из русских солдат увесистую дубинку и начав осыпать борцов ударами. — Уроды, б…ь!
Успокоившись, предложил Вельяминову обоих бросить в «холодную». Пусть два дурака проспятся, придут в сознание. Может дойдет до них, в чем оба провинились.
Командующий русскими войсками на Кавказе с ним согласился. Только прежде дал приказ «всыпать и тому, и другому горячих», то есть шпицрутенов.
-//-//-
Вот и сейчас он засиделся в своем рабочем кабинете Зимнего дворца до самой глубокой ночи. Александровна Федоровна, его супруга, уже три раза изволила посылать за ним, напоминая о позднем времени. Всякий раз личная служанка императрицы возвращалась с одним и тем же ответом — «государственные дела требуют моего присутствия».
Только упорство, нередко переходящее в упрямство, позволяло ему так много работать. Изучая записки и донесения, император нередко оставался за столом десять и более часов к ряду, при этом тщательно изучая каждый документ.
— Весьма любопытная бумага, — Николай Павлович никак не мог оторваться от довольной толстой пачки листов — донесения от Бенкендорфа, начальника Третьего Отделения Его Императорского Величества канцелярии. Глава высшего органа политического сыска очень ответственно подошел к поручению императора и подготовил пространный отчет о неких странных, происходящих в империи, событиях. В пачке было ровно сто двадцать шесть листов, заполненных четким убористым почерком. — Александр Христофорович превосходно поработал.
Не так давно до Николая Павловича стали доходить слухи о неких письмах, которые приходили на адреса известных в империи людей — купцов, ворочающих немалыми капиталами; промышленников, владельцев заводов и производств; стряпчих, занимавшихся громкими делами; ученых и лиц от искусства. Содержание писем, которые удалось обнаружить и доставить под его очи, вызывало у императора то искреннее недоумение, то улыбку, а то и тревожное беспокойство. В одном, на семи листах было написано про самые разные кушанья: как готовить, что класть, с чем есть. В другом письме рассказывалось про чудный способ быстрого строительства — «бетонирование». В третьем, четвертом и других письмах можно было прочесть про новые лекарства, необычные средства передвижения, странные игры.
После первого прочтения у императора осталось очень противоречивое чувство. То ли все это написал настоящий мудрец семи пядей во лбу, то ли таким образом баловались десятка два студиозов-оболтусов. Слишком уж много тут было самых разношерстных сведений из далеких друг от друга сфер жизни. Разве под силу было одному человеку знать так много? Только Господу нашему известно все, но никак не слабому человеку.
— Нужно непременно посмотреть на этих особ… Всенепременнейше, — Николай Павлович уже окончательно уверился, что заинтересовавшие его письма были делом рук большой группы людей. Оставалось теперь выяснить цель этих странных действий. Ведь у каждого поступка есть цель, его оправдывающая, в этом император был особо уверен. — Пусть Александр Христофорович еще потрудится, и разыщет мне этих людей.
В его голове вдруг появилась мысль, от которой его бросило в дрожь. Могло так статься, что письма с таким странным содержимым рассылались неслучайно, а с опасным для государственных устоев умыслом. Ведь зараза либерального свободомыслия, что гуляет по Европам, уже проникла и в его Отечество. Вдруг кто-то желает посеять в умах и головах известных лиц империи ростки беспокойства и неуверенности.
— Нужно обязательно изъять все подобные письма. Пусть Александр Христофорович со своими жандармами озаботится, — император быстро чиркал пером, делая заметки в своем блокноте. Перечень поручений уже был довольно приличен. Главе Третьего Отделения придется изрядно потрудиться, разыскивая и письма и их авторов. — Все поднять на уши. Перво-наперво пусть проверят университеты. В них вся зараза…
Только заботило его еще кое-что, в чем он не хотел признаваться. Даже мысль о том давил с особым усердием. Дело было в том, что некоторые из писем были… Как это сказать правильнее? Очень напоминали пророческие по своему содержанию и полунамекам. Николай Павлович был несколько склонен к мистике, поэтому с особым вниманием относился к такому. Например, в пятом по счеты письме, изъятом у некого Тотлебена, учащегося Санкт-Петербургского инженерного училища, адресату настоятельно советовалось развивать в империи минное дело. Мол, минное искусство в сочетании со знанием фортификации поможет ему в будущем.
Какова может быть цель всего этого? Для чего распространяются письма со столь странным содержанием? За ради шутки⁈ Но и у шутки должна иметься цель, как ни говори. Только не видел за ней император ничего. Не верил, словом, в шутку. Слишком серьезно здесь все выглядело.
К слову, вчера он обращался для консультации к профессорам Академии Наук. Спрашивал у светил российской и мировой науки, просил оценить серьезность содержания писем. Те, ознакомившись лишь с малым числом посланий, повели себя, как весьма не адекватные создания. То принимались пучить щеки и насмешливо хмыкать, то, напротив, махали руками и в восхищении кивали головами. К примеру, прочитав письмо, адресованное врачу Пирогову, они совершенно искренне посмеялись над словами о неких маленьких живых организмах, что вызывают человеческие болезни. Мол, только полный профан и неуч мог написать такое. А вот предложение соединить Белое море и Онежское озеро, имеющее выход к Балтийскому морю, оценили очень серьезно. Хвалили, говоря о стратегическом значении такой постройки — военном и экономическом значении.
Словом, цель писем оставалась для императора тайной за семью печатями. Он бы еще понял, если бы автор был движим жаждой наживы и хотел просто на просто продать некие ценные сведения. Некоторые из писем на взгляд Николая Павловича, действительно, представляли собой особую ценность для империи, за что он сам был бы готов заплатить весьма значительную цену. Здесь же адресаты получали все безвозмездно. Перед ними не ставили никаких условий.
— А ведь еще не все письма доставлены… Одному только Господу известно, что есть в других письмах, — рассуждал император, просматривая свои записи в блокноте. В заметках, сделанных ранее, он уже высказывал такое опасение. Ведь автор мог писать и нечто, представляющее ценность для воинского состояния государства. А вдруг такое попадется в руки врагов империи за рубежом? Они же с радостью воспользуются новым знанием, чтобы нанеси удар по России. — Кто же ты такой? Может провидец? Брат, упокой Господь его душу, предупреждал его, что на Руси есть такие старцы, которые могут прозревать будущее…
Перед глазами, словно наяву, возник образ умершего брата, покойного императора Александра I, предупреждавшего его о грядущих великих победах и великих бедах. Просил позаботиться о российском народе, что вручал ему на царствование. Николай Павлович вздрогнул и мотнул головой, испугавшись чересчур реального видения. Видно, слишком засиделся он за бумагами. Почитай, уже глубокая ночь, а он все сидит.
Император встал из-за стола и с хрустом потянулся. Затекшее тело тут же отозвалось истомой. Правда, устал. Не железный чай, как говорит супружница. Улыбнувшись, мужчина направился к выходу из кабинета.
— Ваше, императорское величество, — уже у двери его встретил осторожный стук, за которым в кабинет протиснулась сухопарая фигура его бессменного стаст-секретаря, Танеева. — Прошу меня извинить за беспокойство… С Военной Кавказской линии только что доставлен пакет. Чрезвычайно серьезно, ваше императорское величество.
Хозяин кабинета тяжело вздохнул. Понимал, что отдых ему сегодня уже не светит. Лицо Танеева, всегда отличавшегося открытостью чувств, было чересчур серьезным. Значит, дело не терпит промедления.
— Что там у тебя, Александр Сергеевич? — сделав над собой усилие, император еще на какое-то время отогнал от себя усталость. Он был снова готов к работе. — Неужели горцы снова зашевелились? Чай у Вельяминова силенок достаточно, чтобы вновь хорошенько им наподдать. Или чего другое случилось? Давай, — красноречивое молчание статс-секретаря говорило о многом.
Пакет перешел в его руки. С хрустом надорвав его, достал письмо и сразу же углубился в чтение.
— Хм… Даже не знаю, что на это сказать, — задумчиво произнес император после долгого молчания. Он сложи руки за спиной и прошел к окну, за которым уже начало рассветать. Довольно долго находился в таком состоянии, ничего не говоря, ни шевелясь. Застыл в раздумьях. Такое с ним бывало, когда проблема оказывалась весьма непростой и не имеющей однозначного решения. — Какой-то цирк… с конями получается. Чтобы генерал-лейтенант Вельяминов предал интересы империи, не верится, право слово… Скорее я поверю в свое умение мазать картины, — живопись, как известно, он едва ли не презирал. Считал малодостойным занятием. — Только изложенные здесь обстоятельства весьма красноречивы.
Покачав головой, снова поднес к глазам донесение одного из высших сановников, что находился при ставке генерал-лейтенанта Вельяминова и был, по существу, оком императора. Сообщалось о том, что командующий военной кавказской линией нарушил присягу Отечеству, вступив в договоренности с заклятым врагом России имамом Шамилем. Указывалось, как минимум, на их три личные встречи, что выглядело совершенно возмутительным. Как высшее военное лицо на Кавказе могло встречаться с тем, кто сражается против империи?
Николай Павлович на секунду отвлекся, с силой растерев переносицу. Вдруг появилась головная боль, становившаяся все сильнее и сильнее.
В заключении донесения приводился и вовсе возмутительный случай, который ничем иным, как предательством, нельзя было и назвать. Генерал-лейтенант Вельяминов устроил совместно с имамом Шамилем самые настоящие игрища, в которых участвовали и горцы, и русские солдаты. Как такое, вообще, было возможно?
— Dasistfantastisch! — совершенно непроизвольно император перешел на немецкий язык, что было знаком его глубокого изумления. Сказывалось, его обрывочное образование, когда юного великого князя готовили к роли просто военного, а не правителя великой империи. — Они там сошли с ума… Какие еще олимпийские игры? — он даже повернулся к Танееву, словно пытаясь в его лице найти хоть какой-то ответ на свой риторический вопрос. — Александр Сергеевич, что это такое? Надо же Олимпийские игры…
По мере чтения заключительно куска донесения, его удивление становилось все более впечатляющим. Там сообщались такие вещи, которые просто не укладывались в его голове.
[1] ВАД — всемирное антидопинговое агентство
[2] МОК — международный олимпийский комитет
[3] ГАНОК — генеральная ассоциация международных олимпийских комитетов
[4] САС — спортивный арбитражный суд
[5] НОК — национальный олимпийский комитет