— И вам от этого стало лучше, — усмехнулся Фредди.
Барбара была полной женщиной с темно-русыми волосами, ясным взглядом и разрушительным чувством юмора. Она разменяла шестой десяток и обладала потребностью заботиться об окружающих. Весь час, прошедший с приезда Фредди, они предавались воспоминаниям о Мэри и Эми и говорили о его опухоли. Между ними установились теплые и доверительные отношения.
— А потом она встала на четвереньки и собрала с пола все бумаги, до последнего листика, — продолжала Барбара. — Сказала, что это не имеет никакого значения! Господи, я не могла поверить — ведь я вела себя как капризная принцесса! Я могла бы разрисовать ей лицо фломастером, и она бы мне не помешала. Ну разве не смешно? Я могла вытворять что угодно. Ой, смотрите, вы допили чай. Выпьете еще чашку?
— Спасибо.
Фредди посмотрел на часы и обнаружил, что пора принимать дневную порцию лекарств. Вынув баночку из внутреннего кармана пиджака, он несколько минут сражался с крышкой, оснащенной защитой от детей, а потом вытряхнул несколько таблеток на ладонь. И добавил несколько таблеток обезболивающих, потому что у него страшно болела голова.
— С моей стороны было бестактностью говорить о необходимости к чему-то стремиться, — сказала Барбара. — Какой срок вам отвели врачи?
— Год. Примерно. — Фредди высоко оценил ее прямоту. — Но это было летом, так что осталось восемь-девять месяцев.
— Эми была бы польщена, когда узнала бы, что вам понадобились ее услуги. И что же вы теперь будете делать?
Фредди пожал плечами и проглотил таблетки, одну за другой.
— Дам объявление, наверное. Устрою смотрины и попытаюсь найти человека, которого смогу выносить рядом. Что-то подсказывает мне, что из меня не получится терпеливый пациент.
— То есть вы склочный зануда? В свое время я имела дело с такими, поверьте мне, — весело заявила Барбара. — Когда Эми ухаживала за вашей женой, она рассказывала, чем я зарабатывала на жизнь?
— Что-то не припомню. — Покачав головой, Фредди спросил: — И чем же? Кем вы работали, вышибалой в ночном клубе?
— Какая наглость с вашей стороны! Да вы взгляните на ту фотографию, вон там, на стене.
Фредди послушно встал и подошел к висевшей на стене пробковой панели, к которой были в хаотичном порядке приколоты несколько фотографий без рамок, визитные карточки таксомоторных компаний, памятки с рукописным текстом и листочки с телефонными номерами. На одном из снимков были запечатлены Барбара и Эми. Одетые в одинаковую униформу, они, смеясь, выслушивали друг друга стетоскопами.
— Вы были медсестрой?
— Я и сейчас остаюсь ею, — кивнула Барбара.
— А где вы работаете?
— Нигде. Я ушла на пенсию в марте. — Помолчав, она сказала: — И с тех пор умираю со скуки.
Фредди боялся задавать вопрос, но все же преодолел себя:
— А как вы смотрите на то, чтобы в течение нескольких месяцев поухаживать за склочным занудой, пока он не сыграет в ящик?
— Если вы наорете на меня, можно мне будет наорать на вас в ответ?
— Я был бы оскорблен, если бы вы этого не сделали, — ответил Фредди.
— В таком случае давайте попытаемся. Вы хотели Эми, но ее нет, и вместо нее вы получаете меня. — Глаза Барбары Пейнтер блестели, когда она с гордой улыбкой смотрела на приколотый к пробковой панели снимок, на котором она была вместе с Эми. — Знаете что? Думаю, она была бы в диком восторге от этого.
Глава 48
У Лотти зазвонил мобильник, и на нее уставились пятьсот пар глаз. Бормоча всем и каждому: «Простите, извините», — она вскочила и поспешила к выходу.
Это был Себ.
— Привет, красавица, как ты?
— Оплошала. Забыла выключить телефон и теперь превратилась в объект всеобщего внимания.
— Господи, только не говори, что ты в церкви.
— Хуже, — мрачно сказала Лотти. — На шахматном турнире.
— Где? — Это явно развеселило Себа. — Ты серьезно? Не знал, что ты играешь в шахматы.
— Я не играю. Это Нат, он вступил в школьный шахматный клуб. А потом его тренер записал всех детей на участие в этом турнире по шахматам-монстрам, и каким-то чудом Нату удалось добраться до второго этапа этого третьего крупнейшего в мире шахматного соревнования. Вот поэтому я в десять утра воскресенья сижу здесь, в школе Элтоу-Парк, — сказала Лотти, — и умираю от скуки. Только мне нельзя умереть, потому что ближайшие шесть часов я должна изображать из себя заботливого и болеющего за ребенка родителя. — Именно в тот момент, когда она произносила последнюю фразу, из-за угла появился один из организаторов турнира и прошел мимо, при этом его жесткая борода неодобрительно встопорщилась.
— Это совсем не то, что я хотел бы услышать, — вздохнул Себ. — Я ужасно соскучился по тебе, но какой смысл был прилетать на день раньше, если у тебя другие планы?
Лотти охватило радостное возбуждение.
— Ты прилетел?!
— Прилетел, черт возьми. И сейчас еду по шоссе М4. Я планировал подъехать к твоему дому и похитить тебя.
— Сожалею. Если ты все же хочешь подъехать к моему дому, можешь похитить Марио. Он делает ремонт в спальне Руби.
О, только не это! Опять откуда ни возьмись появился еще один организатор турнира и подслушал ее разговор. Ну почему они такие любопытные?
И почему у всех такие необычные бороды?
— Как-нибудь обойдусь без этого. А как насчет вечера?
— Отлично, — согласилась Лотти, понимая, что из-за этого следующие шесть часов покажутся еще более бесконечными.
Решительно выключив телефон, Лотти вернулась в зал и сделала вид, будто не замечает устремленные на нее осуждающие взгляды, которые, словно стрелы, полетели в ее сторону. Сев в кресло, она открыла свою сумку и вытащила упаковку фруктовой жвачки. Новая порция злых взглядов. Можно подумать, она громко включила большой магнитофон! Преодолевая желание показать всем глазеющим язык, Лотти перестала разворачивать жвачку и убрала сумку под кресло.
Время обычно идет медленнее, когда на стене висят огромные часы. Лотти таращилась на них до рези в глазах. Тиканье действовало на нее гипнотически. Нет, спать нельзя!
Уже прошло одиннадцать минут второй задень игры. В огромном школьном зале с куполообразным потолком царила полнейшая тишина, которая изредка нарушалась похожим на кликанье «мышки» звуком переставляемых фигур и щелканьем шахматных часов, В центре зала стояли ряды пронумерованных столов. Дети, поглощенные сражением, сидели лицом друг к другу. Большинство родителей, в том числе и Лотти, расположились по периметру зала на достаточном удалении от поля битвы, но несколько конкурирующих отцов не могли усидеть на месте и бродили вокруг зоны со столами, контролируя ходы, которые делали их гениальные отпрыски, и пытаясь мысленно вывести из равновесия противника. То и дело кто-то ухмылялся, или поглаживал подбородок, или многозначительно кивал. Лотти со своего места увидела, как Нат передвинул фигуру и поспешно вернул ее на прежнюю клетку. Отец противника Ната — он стоял, покачиваясь с мысков на пятки, — переглянулся со своим прилежным сыном. Вид у него был довольный. Если бы у Лотти в сумке была рогатка, она бы обязательно пульнула в этого папашу шариком из фруктовой жвачки, однако лишь мысленно пожелала Нату успеха.
Тик-так, тик-так.
Наконец вторая игра закончилась. Нат обменялся рукопожатиями с ухмыляющимся противником, отодвинул стул и пошел к выходу, где стояла Лотти. По выражению его лица она поняла, что он изо всех сил старается сохранить самообладание.
— Я не выиграл. — Тон Ната был нарочито спокойным, и у Лотти сжалось сердце. Он проиграл и первую игру.
Обняв его, она прошептала:
— Не переживай. Не забывай, большинство этих детей играют в шахматы с младенчества, а ты научился играть всего несколько недель назад.
Нат тайком вытер крупную слезу.