- Не понимаю, в чем дело.
Впервые она чего-то не понимала.
- Все-то ты знаешь, во всем разбираешься, - простонал я. - Сдохнуть можно.
- Вот-вот, - вмешалась мать, - лучше бы вам вернуться домой, барышня, да побыстрее! Ваша матушка была здесь я это! о не могу.
Она не хотела брать грех на душу.
Амелия повернулась и вышла-запросто, как выходят из лавки.
- До свидания!
- Всего хорошего!
Как только дверь за ней захлопнулась, необъяснимая тревога словно подбросила меня на кровати. Я подскочил к окну и посмотрел ей вслед. Сегодня я и впрямь был провидцем. Я глядел и глядел на нее и вдруг увидел, что она на ходу воровски, да-ла, воровски! - обернулась. Непостижимое прояснилось. Амелии одной досталось ю, что причиталось многим. Она обокрала наши души, вот откуда она такая... О боже!
Все во мне взбунтовалось против этой бредовой мысли, я даже заплакал. Потом выпил воды и сказал сам себе: нет, она просто так обернулась - не идет ли кто сзади? И, повалившись на кровать, я громко запел песню про танец свинг и тюрьму СингСинг-пел и пел. пока не уснул.
15
Кухню нашу просторной никто бы не назвал. Плита, стол, узенький шкафчик для посуды с дверцей, затянутой марлей. Пол.
выложенный красным кирпичом; мыть его было трудно-из-за трещин, которые все больше углублялись. Окна. до половины прикрытые занавесками. Вот и всё.
Но сегодня на столе красовался целый мешок муки. Края его были отвернуты-муку собирались немедля пустить в дело. Это меня и озадачило. Столько муки у нас в доме отродясь не бывало. А может, это гипс?
Я подошел поближе, сунул в мешок палец, лизнул: пшеничная мука тончайшего помола. В таких случаях лучше всего сразу запереть дверь на ключ или уж бежать в полицию. На помощь, у нас мука!
В кино иногда показывают, как грабители перебирают и пересыпают из ладони в ладонь драгоценности, тяжело дыша от вожделения. Куда им! Я запустил в мешок руки по локоть, в самую глубь, в недра, и тут же почувствовал, как в животе у меня засосало, словно желудочный сок выделялся со дна мешка-от этою и бурунчики на поверхности ....
Тут на пороге выросла мать:
- Хочу напечь оладушек.
Она так сияла, что я заподозрил неладное. Все батраки при виде белой муки теряли голову.
- Откуда это?
- Оттуда - И она уже о (вернулась, ища спички.
Еще немного, и кухня наполнится ароматами, как на рождество. Нашлось даже немного дрожжей: правда, они пересохли и крошились, но на оладушки хватило бы с лихвой- такие будут пышные, что сами в рот поскачут.
Я оттолкнул мать от плиты:
- Чем ты с ней расплатилась?
Подозрительно это все. Мать и раньше не верила в нашу любовь.
А ничем, огрызнулась она. - Просто графиня попросила: "Если случайно увидите Амелию, скажите, пусть, мол, идет домой. Ей ничего не будет".
Только и всего.
Но я не поверил.
Тогда мать призналась, что и сама коечто сказала помещице, всего-то одну фразу:
- Вы уж простите нас, мы брали ваше добро только от крайней нужды.
А графиня, мол, кивнула и молча удалилась.
Ну вот, и, поскольку дочь тут же вернулась, мука немедленно появилась на нашем столе. Мать обменяла Амелию на муку.
Не надо мне оладий. Такой ценой.
Но на следующий день к нашему соседу на скотном дворе подошел Донат и сказал:
- Вы наверное, уже знаете. Карл Реннеберг? Я уволен.
- Да нет, - удивился Карл, - откуда же мне знать ?
Но Донат лишь язвительно расхохотался в ответ.
16
Мы трое Амелия, Карла и я впервые свиделись только уже на свекловичном поле, что тянется за oградой сада слева от проселка на Зипе.
Донат послал Амелию и Карлу вместе со всеми прореживать свеклу. Его девиз теперь был: "Кто не работает, тот не ест!"
На дворе стоял июнь-крайний срок для свеклы. Приходилось изо всех сил работать тяпкой, чтобы проредить сросшиеся рядки.
Куда-то далеко в прошлое ушел взрыв, перевернувший вверх дном всю деревню, и тот выстрел со всеми перипетиями, и мой крик, и живые мертвецы, и музыка, и танцы. На прошлой неделе имение перешло в ведение советской военной администрации, и теперь людей по утрам опять назначали на работы. В том числе и на свеклу.
И назначал их не кто иной, как Донат. То поле, что раскинулось слева от дороги на Зипе, тянулось до самого горизонта. Такого огромного поля я больше нигде не видел.
Мы должны были пройти его с тяпкой из конца в конец до канавы на меже и вернуться обратно к дороге, где, на наше счастье, хоть можно было укрыться в тени старых лин. Земля была сухая и твердая. Иногда не удавалось продраться внутрь рядка, и из земли выдергивались целые пучки сросшейся свеклы, а в рядке зияла дыра.
Старшая фон Камеке с удивительной для нее сноровкой вгоняла тяпку в заскорузлую землю, ловко вытаскивала лишние растеньица вместе с корнем, а где сразу не получалось, проворачивала тяпку и поддевала их острым концом. С первого взгляда было видно, что делать это она умеет. Волосы ее не были подколоты в узел, а свисали вдоль спины толстой темной косой, похожей на живую, но спящую змею. Каблуки ее туфель были высоковаты для поля. Но в остальном она держалась как все и работала не хуже любой крестьянки из нашей деревни: Ютты Зибер, например, Хельги Йоль, Эрики и Ирены Цёрбич, Иды Даннеберг, Герды Зуль и жены нашею соседа.
Брунхильды Реннеберг.
Амелия же только беспомощно царапала землю и обрывала ботву. Может, тяпка была у нее тупая и не по руке. Она стояла, широко расставив ноги, и при каждом взмахе выписывала в воздухе такие живописные восьмерки, словно занималась художественной гимнастикой. Платье ее взмокло и лопнуло под мышками, и даже ноги блестели от пота. Вероятно, не я один заметил, что мать и дочь работали не на соседних рядках. Словно это получилось случайно и не имело значения. Между ними махала тяпкой наша соседка, и Карла внешне почти не отличалась от нее, потому что надела такую же длинную черную юбку в сборку, какие издавна носили все крестьянки в Хоенгёрзе.
Не мог я спокойно смотреть, как мучается Амелия. Поэтому подошел к ней и сказал:
- Один рядок сделаю за тебя.