- И от меня, - добавила Карла.
Они были довольны мной. Всем моим поведением. Если и случались какие-то промахи, сегодня можно было посмотреть на них сквозь пальцы.
Когда они уселись в коляску, Хильнер взял стопку шерстяных одеял и укутал их потеплее. Потом вспрыгнул на козлы, поправил ремень на кителе и взял в руки вожжи.
Лошадок в упряжке он знал, даже назвал их по именам. Но на козлах сидел впервые.
И явно радовался поездке. Он отвернул тормоз и молодецки свистнул сквозь зубы: правда, из-за отвислых губ лихого посвиста не получилось вместе с воздухом тонкой струйкой вылетела слюна. Но по его понятиям, бравый кучер обязательно должен играть тормозом и что-то насвистывать. На меня он взглянул сверху вниз и тем самым дал понять, что мое время истекло и что это, по его мнению, вполне в порядке вещей. Поехали! - объявил он.
Амелия потерла озябшие руки и изобразила-для матери! -полный восторг:
- Я так рада!
У Карлы был такой отсутствующий вид, словно она ничего не помнила, кроме тех двух русских, которые любили стихи Пушкина.
Коляска тронулась. Зеленые глаза Амелии потемнели. И вся она оцепенела от напряжения, а потому и качнулась от толчка, словно неживая. Значит, все кончено, неминуемо и навсегда.
Тут я вспрыгнул на подножку и вцепился в Амелию:
- Не надо, не уезжай, останься!
Она, как деревянная, повернула голову в мою сторону и вымученно улыбнулась.
Но я продолжал пылко убеждать ее:
- Ты просто не можешь уехать!
Ничего. Никакого впечатления.
Лишь Хильнер обернулся и крикнул с козел:
- Да плюнь ты на нее, красавчик! Сойди с коляски.
Но я не сошел, и Хильнер-воловья спина. обтянутая кителем, - хлестнул кнутом лошадей.
- Не слушай его! умолял я Амелию. - Эго он вздернул кошку на колоколе-помнишь?
Хильнер даже зашелся от смеха-этого-то гогота она, вероятно, и испугалась. Судорожно сцепив пальцы, она взглянула на меня, а потом медленно отвернулась и довольно робко-потянула Хильнера за рукав:
- Остановитесь, пожалуйста!
Но от этого он развеселился пуще прежнего и, задыхаясь от хохота, уже сложился пополам, нахлестывая лошадей.
Амелия пожала плечами.
- Такому не втолкуешь.
Коляска бешено подпрыгивала на неровном булыжнике. Я невольно ухватился за ее руки, она дернула-и вот я в коляске.
Карла фон Камеке взмолилась:
- Амелия, перестань! Так нельзя, Амелия!
Но пока еще было можно.
Вскоре мы выкатились на шоссе. По гладкому покрытию коляска скользила бесшумно и плавно. И по сторонам уже не мелькали скачущие силуэты, а тянулась бесконечная, как море, светло-бурая пашня.
- Поверьте, - обратилась ко мне старшая фон Камеке, - у вас было просто увлечение, и теперь вы все своими руками губите.
Другими словами, они, мол, и так оказали мне милость-подарили приятное воспоминание. И этого более чем достаточно.
Когда до Хильнера дошло, что я в коляске, он придержал лошадей, закрутил до отказа тормоз, обернулся и вздохнул:
- Я слышал, ты просишь надел?
Он был прав.
И развесив губы молча сидел на козлах со скучающим видом.
Я поднялся с сиденья и торжественно заявил:
- Амелия, не уезжай! Я получу землю!
Целых пять гектаров, то есть двадцать моргенов. - И я развел руки как можно ширевот как обширны будут мои владения!
- Я буду работать для тебя [-воскликнул я и, спохватившись, что забыл о ее матери, поспешно добавил:-И заботиться о вас!
- Землю? -переспросила та.
Амелия подняла на меня глаза -грусть исчезла, в них читалось теперь искреннее восхищение.
- Землю? - В голове у Карлы никак не укладывалось. - Он предлагает нам пять гектаров нашей же земли?
Но Амелия уже оценила мое предложение. И как же она развеселилась!
- Юрген Зибуш, это твой шедевр. Ты поистине неповторим!
Я по-прежнему был посмешищем-из числа тех шутов поневоле, что с важным видом всегда попадают пальцем в небо, - оттого она и смеялась так безудержно!
А теперь ступайте! - вмешалась наконец мать и подтолкнула меня в плечо не сильно, но вполне ощутимо.
Это подействовало.
Хильнср сразу же открутил тормоз. Ему явно нравилось вертеть этот тормоз он как бы давал ему власть над событиями: хочешь, подгонишь, хочешь, остановишь. Амелия умолкла.
Мы с ней вновь встретились взглядами, И в глазах у нее не было уже ни следа недавней веселости. Она посерьезнела, даже помрачнела. И вид у нее был как на похоронах.