Затягивая горловину мешка, я подумал, что впервые нахожусь в этой комнате. Пока я в темноте пробирался в угол, я натыкался на стулья, составленные рядами, а в глубине обнаружил длинный стол-как бы для собрания. Я догадался: прежнюю мебель вынесли и заменили более подходящей.
Ведь в замке курсы.
Я осторожно задвинул рояль на прежнее место. Завтра можете на нем играть и петь под него новые песни.
Скажу, положа руку на сердце: в моей жизни больше не было женщины, ради которой я бы сделал то, что сделал.
Когда я уже стоял возле окна, мне вдруг пришла в голову в общем-то вполне разумная мысль: в своих руках я держал свою же беду. Передам Амелии все это богатство, а она исчезнет. Вот увижу ее в последний раз:
"На, держи-все прошло как по маслу". И прощай навсегда.
Только бы не раскиснуть!
Амелия пришла ко мне потому, что знала: я человек надежный. На меня можно положиться. Тут никаких сомнений. Только бы не раскиснуть! Я вдруг замешкался. Мне нестерпимо захотелось узнать, висит ли еще на потолке большая люстра-огромная хрустальная корона, которую я и видел-то только снаружи. Раз уж я оказался внутри, почему бы не воспользоваться случаем?
Разве обязательно так уж сразу и выметаться? Но как я ни старался пронзить темноту взглядом, ничего там вверху не увидел, даже смутных очертаний. Но вдруг-словно в награду за старания-люстра сама собой зажглась и засияла всеми огнями. Ток опять пустили.
Да, у новой власти никогда ничего не поймешь. То всю ночь не дают тока чаще всею по субботам, когда танцы. А то-вот как сегодня-уже через час пустят.
Я бросился к выключателю, то есть к противоположной двери: убрать свет так же мгновенно, как он зажегся. Ни к чему мне было это сияние.
Но опоздал: в доме зашумели, задвигались. Свет пробуждает жизнь! Зазвучали голоса, там и сям раздались веселые возгласы.
Зажегся и наружный фонарь, он осветил веранду, через которую я как раз собрался удрать.
Свет в столовой я успел выключить и теперь сидел в темноте, скорчившись у окна, и глядел в парк. Свет вызывает у людей самые разные потребности, кому-то вдруг понадобится выйти по нужде, кому-то еще зачем-нибудь. Другие просто уставятся в окно: они-то на свету, а парк в темноте, как и быть должно.
Слишком поздно я услышал шаги в прихожей: это Конни ходил по всем комнатам, проверяя, не горит ли где попусту светведь никто не рассчитывал, что ток дадут так скоро. Вот он распахнул дверь столовой-и я съежился в углу, не выпуская из рук мешка.
И ведь видел же, что в комнате темно и люстра не расходует зря драгоценного электричества. Вот и шел бы себе дальше, раз уж такой хозяйственный. Так нет: в других комнатах он свет гасил, а здесь, наоборот, зажег. Причем так и стоял в дверях, значит, не собирался здесь остаться - поиграть на рояле, почитать или так посидеть.
Нет, просто хотел посмотреть. И уже собрался уйти. И тут-ну конечно, разве могло быть иначе-увидел меня в углу. Я вскочил и распахнул окно. Пан или пропал!
Но и Конии был не робкого десятка.
В таких случаях он долго не думал. Мол, думать потом времени хватит. Задержать бегущего всегда правильно. А отпустить-не всегда. Поэтому он отшвырнул меня в угол.
И не спросил, что я здесь делаю. Нет, он ткнул пальцем в мешок и спросил:
- Что у тебя тут?
Ишь какой любопытный. Вроде моей матери. Она бы тоже первым делом спросила, что, мол, у тебя в мешке.
- Мои вещи, - ответил я недолго думая.
- Ну-ка, выверни!
Я стоял под другим углом к открытому окну и поэтому видел, что из глубины парка к веранде подошла Амелия. Ее и свет не испугал-была готова на все. Хотела начать новую жизнь. И очевидно, поняла, что со мной случилась беда: лицо у нее было грустное-грустное.
Я перевернул мешок, приподнял его за углы и вывалил содержимое на пол, как картошку.
14
Конни был членом правительства, непривычного к виду таких богатств. Он даже зажмурился. В его задачи входило организовать курсы, набрать учащихся, помогать разным бедолагам вроде меня. А тут перед ним вдруг столовое серебро, канделябры и шкатулка, и он не может взять в толк, зачем мне все это в Лёвенклау.
Он бросил на меня грустный взгляд, в котором легко было прочесть: и у этого оказалась другая, вернее, вторая жизнь, в тайных помыслах. Теперь я понял, что раньше он искренне в меня верил.
И вдруг такой удар. Может, он сразу подумал о Швофке, то есть о том, как лучше все это ему преподнести. Парень-то оказался слабаком и обманщиком.
А я все еще на что-то надеялся, никак не мог перестроиться. Но, взглянув краем глаза на веранду, убедился, что Амелия исчезла. Словно ее и не было. Это меняло дело.
Можно я пойду? - спросил я.
- Что?!
- Я спрашиваю: можно я пойду ?
- А это все как же?
- Да не надо мне ничего, я...
В прихожей слышались шаги, хлопали двери, люди входили и выходили, кто в туалет, кто в погреб, кто куда. Чистая случайность, что до сих пор никто не заглянул в столовую.
- Что с тобой, собственно, происходит? - спросил меня Конни. Выкладывай все как есть, или мне придется тебя задержать.
Он сказал это так грустно, что я ему даже посочувствовал. Ну, в том смысле, что ему придется прибегнуть к таким мерам. Я поставил его в трудное положение. А Амелию теперь ищи-свищи, и руку на прощание не подала, и драгоценности бросила. Не сможет начать жизнь сначала-там, где она теперь.
- Это все она тебе оставила? спросил Конни. Он уже сообразил, что к чему.
Я промолчал. Да и что было говорить?
В этой обстановке ему ничего другого не оставалось, как кивнуть мне: мол, следуй за мной.
И тут - как уже не раз случалось в моей жизни - сзади, от дверей, раздался знакомый голос:
- Ни с места! Это мои вещи!
Амелия стояла на пороге с карабином в руках: направив его на Конни, она тихонько прикрыла за собой дверь.
Какое у нее было лицо! То ли она решила не отступаться, то ли вообще обезумела.
Карабин я сразу узнал. Наверняка тот самый. В тот день, когда меня посылали "на фронт", она взяла его и поставила в кладовку. Конни поторопился. Здесь.
в комнатах, он организовал курсы-стулья сдвинули рядами, впереди поставили длинный стол и стали петь новые песни: а там, в подвале, среди щеток и метел, все еще стоял мой карабин. И к нему двадцать патронов, если мне не изменила память.
Амелия, наверное, просто вошла через главный вход. А потом из прихожей спустилась в подвал, что для нее никаких трудностей не представляло как-никак ее дом.