Чёрный кинжал.
Передо мной стояла дилемма. Взять подарок или отказаться от него.
Мне предстояло самолётом лететь в Ташкент, а Лисицын подарил кинжал и предложил взять его с собой.
— Понимаешь, Юра, — начал полковник, разливая водку по стопкам, — чёрный кинжал очень непростой.
Сделав паузу, он поднял свою стопку, молча чокнулся со мной и выпил.
— Очень непростой… — как-то тяжело давался ему разговор, и видно было, что он не знает, с чего начать, повторяя сказанное ранее.
— Как бы тебе объяснить так, чтобы ты не подумал, что старик с ума сошёл. Когда я кинжал с мёртвого штабс-хауптмана забирал, то вытащил его из ножен и случайно палец о острие наколол. Держу нож в руке и вижу, как капля крови в металл впиталась, а меня в тот же миг словно молнией прошибло. Вокруг всё вдруг замерло: ни голосов товарищей, ни дуновения ветерка. И сами товарищи застыли. Это потом я понял, что время остановилось, а тогда испугался, что за чертовщина происходит. Только не долго эта тишина длилась. Миг какой-то. Не успел я от этого по-настоящему испугаться, а вот когда на меня лес обрушился, ветер прямо в ушах завыл, и каждую тварь, звуки издававшую, я услышал, вот тогда мне стало жутко. Каждая клеточка моего тела завибрировала, зарезонировала, откликаясь на внешнее воздействие и усиливая лесные звуки. Хорошо, сзади сосна была, и я на неё откинулся, а то точно упал бы.
Нас в НКВД разным вещам учили, в том числе и не терять самообладание при любых обстоятельствах, управлять своими чувствами. Вот я и попробовал мысленно приглушить звук. И знаешь — получилось! Представил себе переключатель звука, как на радиоприёмнике, и стал убавлять звук, а в уши словно защитные переборки поставил. Я после много экспериментировал, слух у меня не просто идеальный, а исключительный, при желании жужжание мухи за сто метров услышу. Ты вот улыбнулся, не веришь мне, а я ведь об этом никому не рассказывал. Боялся, что меня тогда на опыты к учёным отправят.
Так вот я шаг вперёд делаю и будто через кисель иду, меня воздух назад отталкивает. По моим ощущениям, минут пять это длилось, только проверить не смог. На часы глянул — стоят. А как справился со звуком, так и часы пошли…
Мы тогда на ногах еле стояли, маршбросок и бой все силы забрали. Трофеи собрали, пленного схомутали, чтобы не сбежал, раненого Ковалёва перебинтовали и там же в распадке передохнуть сели и отрубились.
Очнулся первым, уже вечерело, осенью темнеет рано. Сижу на земле на еловых лапах, которые наломал перед тем, как заснуть. Спиной к сосне прислонился и дышу глубоко-глубоко, воздух вокруг такой насыщенный кислородом, что кажется, его ложкой есть можно. Чувства настолько обострённые: слух, зрение, обоняние какие-то невероятные. Слышу, как лиса метрах в двадцати пробежала, олень осторожно пробирается через бурелом, кабан землю роет, жёлуди из-под листвы достаёт. Нас, конечно, учили по следам животных определять, но следов то я не вижу, а как будто образы перед глазами появляются и сразу приходит понимание, какой это зверь. Трое суток на ногах, а пару часов отдохнул и усталости ни в одном глазу. Товарищи мои еле поднялись, пришлось мне им на костре воду кипятить да чифир заварить слышал про такой, наверно? — Слышал. Говорят, его зеки придумали. — Говорят, в Москве кур доят! — Юрий Петрович широко улыбнулся. — Ты Жюля Верна читал? — Ну, в детстве читал, у нас дома большая библиотека. Батя сам книги любит и меня приучил. Он мне всегда говорил: «Знания не мешок за спиной не таскать! Пока будет возможность, учись, сынок!». У нас из французов на полках романы Бальзака, Стендаля, Дюма, Гюго, Жюль Верна стоят. А Ги де Мопассана они с мамой от меня в платяном шкафу прятали, да я всё равно нашёл и ночью с фонариком под одеялом читал. Мне лет двенадцать было. Помню, взахлёб прочитал его «Жизнь», «Милый друг», «Монт Ориоль», «Пышку». Можно сказать, что первый сексуальный опыт оттуда почерпнул — от нахлынувших воспоминаний я тоже начал улыбаться. — Молодец! И батя у тебя правильный. Посиди-ка минутку.
Петрович поднялся из-за стола и вышел из кухни. Через минуту он вернулся обратно, держа в руках книгу Жюль Верна «Дети капитана Гранта».
— Подожди, у меня тут даже закладка есть. А вот послушай: «В одиннадцать часов подали чай. Приготовлен он был наилучшим способом, по-английски. Но Паганель захотел попробовать австралийского чая, и ему принесли жидкость, похожую на чернила. Ничего удивительного — полфунта чая кипело в литре воды в течение четырех часов! Паганель хоть и поморщился, но объявил напиток превосходным.»
— Одна тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год! А ты: «Зеки придумали!». Может, австралийские каторжники и пили такой чай, а вот в России о чифире только после революции в двадцатые годы стало известно. Считалось, что напиток утоляет голод и даже помогает победить туберкулёз. Скорее всего, поэтому он и стал популярным в наших тюрьмах. Да только это мощный психостимулятор. А ещё в чифире высокая концентрация алкалоидов. Они, когда достигают головного мозга, активизируют центральную нервную систему, вызывают чувство эйфории, от которой человек ощущает прилив сил, становится бодрым и активным. В зависимости от выпитой дозы эффект сохраняется несколько часов. Мы, когда на задания уходили, с собой специальный концентрат брали. Крепкую заварку в кастрюле долго кипятили. Получаемая жидкость была тёмная и густая. На мазут похожа. Жидкость остужали и сушили. Из неё что-то типа смолы получалось, чтобы получить чифир, достаточно было положить кусочек концентрата в горячую воду.
Юрий Петрович прервал свои воспоминания, наливая ещё по одной.
— Будем жить, лейтенант!
Мы чокнулись почти синхронно, выдохнули и, выпив, закусили селёдочкой с лучком.
— В общем, несмотря на чифир, я полдороги Лёньку на себе тащил, пока до ближней деревни добрались. Вроде и перевязали хорошо, да уж больно много он крови потерял. На околице в кустах притаились. Старшина сам сходил на разведку. Немцев в деревне не было. У местных выяснил, что в крайней к лесу избе лекарка живёт. Мы к ней и пошли. Я думал, старуху увидим, а там ничего так, в самом соку женщина нас встретила. Возраст так и не смог определить. От тридцати до сорока лет. И в чёрных волосах ни сединки, а глаза, как два омута, чёрные. Я на входе в дом поначалу попытался с нею в гляделки поиграть. Да куда там! В голове вдруг зашумело, в мозгах как будто таракан завёлся, а потом чувствую, равновесие теряю и чуть не упал, пришлось на дверь опереться.
Встретила нас на пороге, как будто ждала уже. Старшину с раненым в дом пустила, а мне: «Стой!» говорит. Я и встал.
— Это что? — и на кинжал пальцем показывает. А я его на пояс уже прицепил.
— Нож, — говорю, — с убитого фрица снял.
— Странный он. Энергию от него чувствую. Плохо, что его кровью напитали. Жидкость, что в ноже твоём скрыта, нейтральна. Готова в себя что угодно принять: и зло, и добро. От хозяина зависит. А вот железо надо в церкви освящать. Ритуал над ним бесовской проводили и кровью подпитали. Хочешь в дом зайти — нож во дворе оставь.
— Да где я его здесь оставлю? — спрашиваю.
— Вон возле курятника бревно лежит, под него и клади. Глядишь, мать земля сыра, часть злобы и заберёт.
В общем, кинжал во дворе оставил. У лекарки Серафимы на три дня задержались. Нам сказала, что Лёню вовремя к ней привели. Пуля плечо насквозь прошла, а часть ткани от гимнастёрки в ране осталась, вот из-за неё воспаление и начиналось. Рану она почистила, промыла да какую-то мазь на травах положила. К третьему дню Ковалёв себя уже хорошо чувствовал, мы и собрались уходить. Да только Серафима меня в сторону отозвала.
— Хороший ты человек, Юра, и имя у тебя хорошее, хоть и не славянское. Знаешь, что означает? Быть верным. А ещё с древнегреческого переводится «земледелец». Только это не значит, что ты крестьянином должен быть. Это говорит, что землю свою родную ты любишь и готов для неё на любые жертвы, что стоять на её охране всегда будешь. Видение мне о тебе ночью было. Много чего в твоей жизни произойдёт. И на войне, и после неё. Кинжал свой забери. Он тебя сейчас своим хозяином считает и охранять будет. В нём само время заключено. Много лет пройдёт, и ты встретишь молодого парнишку, похожего на тебя. Не спрашивай, в своё время поймёшь. Вот тогда отдай нож ему. Тебе он уже без надобности будет, а тот, кого ты встретишь, сквозь время пролетит, и в молодом теле старая душа поселится, чтобы мир спасти…
— После войны, уже в пятидесятых годах, был я в той деревне. Хотел с Серафимой ещё поговорить. Да только не было её уже там. Местные жители сообщили, что весной сорок второго ушла она из деревни, а куда, никто не знал. Рассказали, что она не только знахарка, но и ведунья, бог знает в каком поколении была. И мать её, и бабка, и прабабка — все такие были. Зла от них никто не видел. Только добрые дела творили. Людей и скотину лечили. Иногда прорицали.
— Я, когда тебя увидел, сразу предсказание Серафимы вспомнил, — полковник откинулся на спинку стула и пристально посмотрел мне в глаза, — ты это. О тебе она тогда говорила. Я старый чекист. Людей на раз раскусываю. А вот с тобой…
Он сделал паузу, окидывая меня взглядом рентгена.
— Внешне молодой. Ко мне с уважением. А всё равно я, как будто со сверстником говорю. Вроде мальчишка, а душа у тебя взрослая и глаза старые, много повидавшие.
Застыв на месте, я лихорадочно думал, как мне поступить. Рассказать правду полковнику?! А вдруг с его стороны это такая проверка. Начну говорить, а он только посмеётся, да и кто в здравом уме поверит, что я из будущего??
Повисшую тишину разорвал телефонный звонок. Валерий Петрович вышел в коридор и поднял трубку: «Алло. Да, это я». Послушав своего собеседника, ответил: «Хорошо. В 17:00. До встречи». Положив трубку, он пошёл в гостиную и, вернувшись на кухню, протянул мне что-то, завёрнутое в зелёную атласную ткань.
Аккуратно развернув, я увидел именно то, что ожидал — кинжал. Положил ткань на край стола и вытащил нож из чехла. Он был таким же, каким я его помнил по своему прошлому-будущему.
— Наливай на посошок, — Петрович поставил свою стопку возле моей, — у меня встреча наметилась.
Выпив, он продолжил:
— Нож дай мне. В чехол не клади. Руку протяни.
Не особо задумываясь, я протянул свою руку и тут же, ойкнув от неожиданности, отдёрнул её. А потом я поплыл… Вернее, на какое-то мгновение утратил связь с реальностью, чувствуя, как в моих жилах закипает кровь…
Я ощутил, как какая-то незримая сила соединила нас с кинжалом, он как будто сказал мне: «Я это ты. Ты это я. Мы одно целое.»
И сразу на меня обрушилась какофония звуков. Окружающая действительность выплеснула на мои уши всё, что составляет городской шум, только усиленный в десятки раз. Руки сами обхватили голову, лишь бы не слышать это ужасающий хаос.
Полковник подхватил меня под локоть и провёл на кухню, посадив на табурет.
— Старый дурак! Совсем забыл то, о чём тебе рассказывал! Ты главное, сейчас мысленно закрой свои ушные раковины перегородкой. Отгородись от всего мира и потом представь себе, что эта перегородка становится тоньше, пока не станет приемлемой для твоего восприятия. И закрой глаза. Твоё зрение само перестроится, и при необходимости ты сможешь регулировать его, как в подзорной трубе и микроскопе.
Он налил стакан холодной воды, выпив который, я почувствовал, как сила, вошедшая в меня, равномерно распределяется по клеточкам тела…
Придя в себя, увидел на большом пальце лёгкий порез. А на острие кинжала исчезала, будто всасываясь внутрь, капля моей крови. Нож то оказался с двойным сюрпризом. В моём прошлом-будущем на него не попадала кровь и к низу рукоятки я притронулся всего раз, тогда меня пронзило уколом и просто разбило на несметное множество мельчайших частиц, перенеся в моё прошлое…
— Отлично. Кинжал признал тебя. Теперь ты его владелец и хозяин. Забирай и пользуйся. Теперь его с тебя только с мёртвого снять можно будет, если только добровольно кому не подаришь.