Я не доезжаю до дома Нури, а выхожу за две улицы раньше. Местность для меня совершенно незнакомая, и я хочу осмотреться. В Канаде, правда, никогда не ходят пешком, повсюду ездят на машинах — и я делала раньше точно так же, но с тех пор как я сбросила шесть кило, я ощущаю такую легкость, что ходьба вдруг доставляет мне удовольствие.
Чувствую я себя потрясающе! Когда я куда-нибудь выхожу, я всегда ухожена до кончиков ногтей, светскую женщину всегда можно узнать среди прочих и потому, что она в любой момент может раздеться донага — и не опозориться. Поэтому я свежевымыта и отдраена, без единого волоска на ногах и под мышками. Я использовала французское масло для ванн, мягкое молочко для тела и безумно дорогие духи. Моя кожа шелковистая и благоухающая, на ногах — тончайшие чулки со швом, а новые туфли — просто мечта на высоких шпильках с очаровательными перепонками. Любая самая избалованная парижанка, увидев их, побледнеет от зависти. Это как раз те самые туфли, совершенно непригодные для ходьбы, в Канаде надеть такие было бы невозможно. Но в Париже они абсолютно уместны. Да, чтобы не забыть: мое платье с пуговками расстегнуто до третьего номера, а под ним у меня нет ничего, кроме соблазнительных надушенных трусиков из белого шелка и комбинашки.
Где же праздник? Выстукивая каблучками по старой булыжной мостовой, я с надеждой направляюсь к дому Нури. Здесь спокойно и, к сожалению, довольно непрезентабельно. Ни дерева, ни кустика, только темно-серые стены. Совсем непохоже на Париж. А уж сам тупик! Становится просто не по себе — да живет ли здесь вообще кто-нибудь? Ведь это заброшенная фабрика, а рядом — гаражи! Но вот и дом. Жаль. Значит, я не ошиблась адресом. Сличаю номера. Никаких сомнений, мне сюда. Краска на двери облупилась, весь фасад черный — мое настроение резко падает. Неужели Нелли это знала? Ютятся все арабы в таких чудовищных дырах, что от отчаяния там съедаешь вдвое больше, чем дома?
Поколебавшись, отваживаюсь войти в темный подъезд. Из дома доносится громкая восточная музыка. Стоит пряный запах национальной еды. Тут же открывается дверь, и Нури машет мне.
— Бонжур, моя дорогая! — На нем выцветшие джинсы и белая рубашка, расстегнутая до пояса. Хорошая фигура. Развитая грудная клетка. Не заросшая волосами — это мне нравится. Тяжелая золотая цепь — нравится уже меньше. Подбородок гладко выбрит, от него пахнет жасмином. Нури на полголовы выше меня.
Склоняется ко мне и целует в обе щеки, как это принято в Париже.
— Входи, ты первая! — Его духи пахнут одуряюще. Заявляя о своих правах владельца, он кладет руку мне на плечо. Эффектный мужчина. На вид ему лет тридцать. Или тридцать пять. Во всяком случае, моложе меня, против этого я не возражаю. В доме он делает радио потише и приносит мне стакан невыносимо сладкого мятного чая.
— У тебя очень красивое платье! — Собственно говоря, его акцент не так уж безобразен. — Ту куришь, Хофлила?
— Нет, спасибо. Но меня зовут Офелия, О-Ф-Е-Л-И-Я!
— Ты очень красивая! — Он меня совершенно не слушает. — Ты самая красивая из всех женщин, которых я встречал. У меня есть сестра, у нее тоже рыжие волосы, как у тебя. Она самая красивая девушка в Сфаксе. Хочешь попробовать? — Он протягивает мне тарелку с финиками. Они без косточек, липкие и наполнены марципаном. — Все сам делал. Угощайся, Офиля! Кушай! Тебе надо есть, чтобы из тебя что-то получилось!
Я пробую, чтобы его не обидеть, и осматриваюсь. Дом — развалюха, а квартира, по сравнению с моей, немногим лучше палатки. Правда, романтичная. Повсюду лежат красивые пестрые покрывала ручной работы: на старой латунной кровати, на двух диванах, весь пол устлан коврами, а сверху — толстые яркие подушки.
Очевидно, в этой квартире больше лежат, чем сидят, потому что стульев нет вообще. Может, мне сесть на кровать? Лучше не надо. Знаю я эти латунные кровати, они жутко скрипят при малейшем движении. У дивана рядом, правда, такой вид, что он сейчас развалится, но я все же рискну. Изловчившись, я сажусь — и тут же выясняю, что он продавлен!
— Садись ко мне, — зовет Нури, занявший место на красной подушке на полу и буквально пожирающий меня глазами. — Здесь удобней.
Я следую его совету, но сохраняю дистанцию. Кто знает, что готовит мне вечер. Скорее всего, вскоре появится его подружка (или жена с пятью детьми), а я не хочу никого обижать.
— Когда придут остальные?
Он нервно улыбается.
— Только в половине девятого. Тебе я сказал «восемь», потому что хотел поговорить наедине. Скажи, ты замужем?
— Нет! А ты?
Он чувствует явное облегчение.
— Я тоже нет. — Нури выразительно смотрит на меня. Потом его прорывает: — Три недели я думаю только о тебе! Каждый день я жду, что ты пойдешь по магазинам или придешь в кафе. Все утро до обеда я только и думаю: когда она придет? Почему ее еще нет? Вдруг она сегодня вообще не придет? Я схожу с ума, если в одиннадцать еще не вижу тебя на площади! — Он придвигается ближе, его лицо мучительно напряжено. Розовый соблазнительный язык облизывает пересохшие губы. Дыхание учащается. — Я люблю тебя! Три недели я не могу больше спать. Я в отчаянии. Я люблю тебя, моя красавица, мой цветок, моя дорогая…
— Сколько тебе лет? — прерываю я его, поскольку не привыкла к такому быстрому развитию событий, хотя мне это не неприятно.
— Двадцать пять. — Он хватает мою руку. — А тебе?
— Сорок один! — Я никогда не скрываю свой возраст. Пусть видят, ягнята, какой красивой и желанной сегодня можно быть в сорок лет. К тому же я не хочу из этого делать брачную аферу, и когда Нури широко раскрывает глаза, ловко отвлекаю его, спросив, почему он уезжает из Парижа, Это действует. Он тут же начинает рассказывать о себе. Его отец — самый крупный владелец отелей в Сфаксе. Летом он открывает новый отель, и надо многое подготовить.
— Поэтому, — с гордостью заключает Нури, — я буду работать с отцом. Я старший сын, и на меня он может положиться!
Он тяжело вздыхает и смотрит на меня из-под прикрытых ресниц.
— Но с тех пор, как я увидел тебя, я думаю только о тебе! — Его взгляд скользит по мне, надолго задержавшись на моих губах и пробежав по груди. Я улыбаюсь и молчу.
— Когда другие уйдут, вечером, после ужина, ты останешься? Потом останешься у меня? — Его грудь часто вздымается под белоснежной рубашкой, рука, не уверенно протянутая ко мне, дрожит. У него густые черные вьющиеся волосы и длинные блестящие ресницы. Я заражаюсь его настроением, но вида не показываю.
— Может быть, — говорю я многообещающе. После этого он больше уже не в силах себя сдерживать.
— Поцелуй меня, дорогая! Поцелуй меня! — Его шепот вибрирует от возбуждения, его рот возле моего уха, а рука обвивает мою талию. Его неожиданная близость и запах жасмина опьяняют меня.
Почему бы мне и не поцеловать его? Может мне кто-нибудь сказать? Я — молодая женщина. В расцвете сил. Я красива, желанна, свежевымыта и абсолютно свободна. К тому же изголодалась по нежности и ласковым прикосновениям. Да-да! Меня уже несколько дней мучают эротические видения. В самом разгаре работы, когда я сижу за письменным столом и разглаживаю корявые Неллины фразы, я где-то витаю.
Вдруг вижу перед собой голые тела, обнаженные ниже пояса. Тугие фаллосы, рвущиеся в бой! Мне нужен мужчина! Немедленно! Если бы Нури был парализованным, слепым и глухим, в моем состоянии он показался бы мне неотразимым. Наши губы сливаются в долгом поцелуе.
В полубессознательном состоянии я чувствую под спиной мягкий ковер, мы вдруг оказываемся на полу, жадно слившись друг с другом и тяжело дыша. Я закрыла глаза и чувствую, как язык Нури скользит от моей шеи вниз, к декольте, меж моих грудей.
— Охххх! — Он обнаруживает, что на мне практически нет белья. — Дорогая, ты сведешь меня с ума!
Он начинает расстегивать мое платье, его дыхание прерывисто, пальцы дрожат. Вот целует мои соски. Нури стонет и всхлипывает, страстно прижимается к моим ляжкам — и зачем, черт возьми, он пригласил гостей?
Эта мысль действует отрезвляюще. А вдруг они уже на подходе? Я беру себя в руки, поворачиваю его голову и заставляю посмотреть на меня.
— Гости могут прийти в любой момент!
Он меня не слушает. Глаза его раскрыты, но взгляд затуманен. Он вообще ничего не воспринимает, еще теснее прижимается ко мне, бормочет что-то по-арабски, пыхтит и конвульсивно подергивается. Не мужчина, а извержение вулкана. Наконец он успокаивается, и на голубой ткани его брюк проступает темное пятно.
Вот как бывает! Очевидно, он так же изголодался, как и я. Кто бы мог подумать?
— Ты останешься у меня? — Он все еще держит меня в объятиях.
— Останусь. Но нам надо вставать. Сейчас придут гости. Уже почти половина девятого.
Это действует. Нури вскакивает и помогает мне подняться. Мы обнимаемся и стоим, слегка покачиваясь. Жаркая волна зарождается у меня внизу и заливает меня всю до лица. Мои щеки пылают. В ушах звенит. Я едва дышу. Это изумительно! Я приподнимаюсь на цыпочках и обвиваю руками его шею. Да! Я готова ко всему.
— Ты останешься, мой цветок?
— Останусь.
— Мерси! — Он отпускает меня, окидывает себя взглядом и обнаруживает мокрое пятно. — Мне надо переодеться. Ты сводишь меня с ума, дорогая! — Он смотрит на меня, и как по команде мы начинаем смеяться. Потом целуемся снова. Наконец я освобождаюсь из его объятий.
Ты всегда так поступаешь со своими гостями?
— Только если у них длинные рыжие кудри и самая нежная кожа в мире, — поэтично говорит Нури и исчезает в соседней комнате.
— Минутку, — кричу я ему вслед, — где здесь можно помыть руки? Тут есть ванная? — Я чувствую себя растерзанной и хотела бы привести в порядок прическу.
— К сожалению, нет. Но в туалете есть большое зеркало. И умыться там можно!
— И где это?