— Привет, — услышал за спиной знакомый голос Алексей. Бормотание всплесков заглушило шаги, и он вздрогнул от неожиданности.
— Привет, — снизу вверх ответил он, и за явным удивлением она различила скрытое ожидание.
— Мечтаешь или грустишь? Я не помешала?
— Нет.
Лена села рядом. Ночной воздух наполнен неясностью форм и теплым дыханием невидимых волн.
— А почему ты не пришел на костер?
— Расплачиваюсь за послеобеденную лень.
Темнота. Цвета, смешавшись, спрятались в ней, но таящий лед звезд наверху и огни берега за спиной позволяют различать фигуры и угадывать лица.
— Глупости. Пришли все, кто хотел.
— Почему же ты ушла так рано?
Он не увидел, догадался — она пожала плечами.
В двух маленьких кармашках ее шорт два одинаковых предмета, но она так и не поняла, чем же ей нравится этот парень.
— Слишком много костров за последние дни. Тебе не кажется?
— Да, костров действительно многовато.
Она встала и, достав запаянный пакетик, расстегнула шорты.
Сквозь темноту он ощутил, как в ее теле появились и заработали новые пружины. Молния вжикнула над самым ухом.
— Ты не хочешь искупаться?
— Ты ненасытна, Лена.
Он тоже поднялся и снял маку и шорты.
В ее ладони свернулась упругая необходимость, а под ногами, в метре внизу, в миллион раз расчесанных водорослях блеснули морские светлячки.
— Ты не спустишь меня туда?
— Дай руку, но будь осторожнее — у раковин острые створки.
— Я знаю. Не эту!
Обхватив его запястье и не разжимая другой ладони, она осторожно спустилась вниз, сначала почувствовав, а затем примяв мигающие водоросли в немного шумящей воде.
Он помог ей опуститься на поросшую мягкими водорослями плиту, а сам сел на краю волнолома, слушая воду и угадывая в темноте ее движения.
— Их не поймать, — пожаловалась она на морских светлячков.
— А их и не надо ловить. Осторожнее, порежешь ноги.
В ее словах проступила игра, слух без спроса выделил волнующие нотки, а живот, и без того напряженный, кажется, загудел.
Она выпрямилась и мягко, боясь порезаться о края спрятавшихся в водорослях раковин, шагнула к сидящему на краю волнолома, как раз на уровне глаз. Его силуэт хорошо различим на фоне огней побережья. Оттянув поясок невидимых в темноте плавок, она быстро вложила пакетик.
Он вздрогнул, не понимая. Движение быстрой волной ударило по всему телу и вернулось к месту прикосновения, но упругий поясок шлепнул отрезвляющей пощечиной — и он не умер.
— И ты будь осторожен, — смеясь, посоветовала Лена и, сделав пару таких же мягких и осторожных шагов, ушла в черную воду. Не моча, естественно, волос?
— Компрачикосов!!..
Волны, лениво выбрасываясь из нефтяной черноты, ворочаясь и перешептываясь, с постоянством длинного маятника гигантских напольных часов накатывают на камни, пытающиеся блестеть в безлунной ночи. Они без углов, без цвета, без жизни, но живет вода, обдавая тела мужчины и женщины пахучей свежестью. Незагорелые места тоже пытаются блестеть и даже белеть близкой, странной и нереальной мутью.
— Не могу себе представить, что мы будем ходить с тобой, обнявшись.
— Болеешь утренним стеснением?
Они снова лежат в приятной ей границе волн. Ей нравится бесконечное бормотание и пенные гребни. Вспыхивая неярким светом, они тут же исчезают в надежной темноте, сгущенной близкой стеной волнолома. А обнявший ее мужчина, тот самый парень, о взгляд которого она так незаметно и неожиданно для себя споткнулась чуть больше недели назад, глаз которого и его самого почти невозможно рассмотреть, а только угадать, кажется частью этого черного тепла.
Как быстро она сдалась. Но по своему обыкновению, по праву красоты и своего женского достоинства сделав выбор, она все же не может избавиться от чувства, что она — это не совсем она. Все поступки сегодняшнего вечера, а что это ее поступки, а не его, она даже не задумывается, осознаны и объяснимы, но микроб несогласия все равно живет в ней. Каждое лето выбираясь на море, сначала на турбазу, конечно же, военную — с ними веселее, она привыкла наблюдать за жужжащей суетой вокруг себя. Действительно привыкнув к словам о красоте и им не веря, сегодня она услышала правду: "Ты путаешь красоту и смазливость". Алексей не врал, а она даже не удивилась, что только сейчас узнала эту простую формулу. Сегодня для нее соединились все черты банальной мечты: море, звезды, неисчезнувшее тепло дня, любящий и сильный и, наверное, неглупый, наверное, желанный мужчина, но микроб несогласия, несогласия с тревожащим непониманием, на время побежденный быстрым первым шагом, подбрасывает в почти неработающий по законам жанра мозг короткие искры своих микробных мыслей.
— Знаешь, я никогда не целуюсь на людях, — продолжил какую-то свою блуждающую мысль Алексей, не подозревая о существовании в ней вредных микробов, — мне кажется…
— Прохожие воруют поцелуи?
— Смешно?
— Нет. Сейчас тебе никто не мешает?
А Луны действительно нет, не время. После фокуса с плавками он долгую секунду оцепенения не мог пошевелиться, хотя внутри взорвался работой сложный механизм клацающих переключений. Он мог прыгнуть за ней прямо с волнолома и остыть в длинном нырке, но, подчиняясь причудливому желанию пройти по ее следам, осторожно спустился к мохнатым водорослям и острым раковинам. Вода не вскипела, а, возможно, он просто не заметил этого в темноте. Прижатый плавками эластичный кружок мягко прилип к коже. Он не жег и не холодил, но острые уголки упаковки кололи тело, и казалось, что это шевелится морской скорпион, пытаясь освободить запутавшееся в материи жало. А он еще что-то пытался сказать, но сила исполнения двух желаний не согласилась с глупостью слов и обдала волной соленых поцелуев. Волны моря мешали и смешили, а линия прибоя и ночная тень волнолома, неловко надвинувшись покатым дном, очертили угольным циркулем круг и скрыли от чужих глаз вспыхнувший мир упругих губ и встречных дыханий. Но в страсти перерыв, и чувствуя ее тело, он с удивлением вслушивается в ненужные, сказанные в упор движением близких губ слова, понимая их смысл соглашается с ними и ждет нового бегства сознания.
— Извини, а у тебя только один был?
— Я его украла. Догадайся, у кого?
Она вспомнила, как шарила в рюкзаке Игоря, в чужой и темной, едва подсвеченной снаружи палатке, подбадривая себя и пугая темноту громкими скрипами верных хозяину липучек. Она сильнее прижалась к Алексею — и микроб сомнения исчез, погас, как не расслышавший желания быстрый метеор, как забытая подсказка сна. Все хорошо, она как ночь верна себе, а промедлив лишь мгновение, в этом мгновении она заглянула в темноту закрытыми глазами — в приоткрывшуюся дверь, ведущую в никуда.
"Больше всего в тебе мне нравилась твоя недоступность", — ненужной мемуарной медузой всплыла фраза, в общем-то не так уж и давно высказанная любительницей препарированных абрикос, похожей то ли на длинноногого ангела, то ли на обхватившего колени ребенка. Но это если не вглядываться в глаза. Раньше он не понимал, потом удивлялся, потом недолго гордился, а со временем привык к этому своему качеству. Но сейчас они принадлежат друг другу по праву взаимности — а он все равно боится, что Лена заболела лишь синдромом преодоления этой самой недоступности, и эта боязнь подспудно выглядывает из темноты. Однако ожидания и нудные сомнения в пустоте вчерашних дней, изогнувшись в медленном натяжении лука судьбы и простоты, ойкнули тетивой предопределения, и несвободная в направлении полета стрела, как гарпун, уже пошла нанизывать зависимость событий, часто независимых ни от него, ни от нее.
— Как съездил, сынок?
— Хорошо, отец.
Они приехали вчера поздно ночью, и разговора не получилось, а сегодня утром мужчины собрались за столом, во дворе, где можно и должно говорить. Отец расспрашивает его, старшего сына, как бы не замечая Ису, младшего. Аслан знает, какими смешными иногда кажутся законы его народа русским, но они просто не понимают, что это противоядие — чистый инстинкт самосохранения в часто и разнообразно жестокой жизни. Они долго добирались домой, и подъем в горы — не главная причина задержки. Большое количество постов, сначала милицейских, с бетонными блоками и асфальтовыми, во всю ширину полотна валиками — "лежачими полицейскими", потом пошли попроще, но с большим количеством автоматов блокпосты, а в предгорье появились военные, без надолбов и бетона, но с врытыми по краям дороги "БТРами" и "БМП". Уставшим, а временами чумазым солдатам надоело быть подозрительными, машина была пуста, и они преодолели частые проверки без особых проблем, но потратили много времени и нервов, добравшись до дома только к ночи.