— Тетя Люю-дааа!
Требовательный детский голос злится, не соглашаясь, что ему не отвечают, не сдается, кричит упрямо и звонко, рычит выпустившим когти котенком. В голове сложилась картинка: веснушки на загорелом лице, выгоревшие, и без того светлые волосы заплетены в тугие косички, синие глаза и пыльные ноги. Наверное, она привстала на цыпочки и в нетерпении пытается заглянуть за высокий забор. При чем тут синие глаза? Далеко не все чечены черные.
— Теть Люю-даа-аа!
Случается, что человек сильно комплексует, споткнувшись о труп первого убитого им врага. Хорошо летчику или артиллеристу, бывает, они даже не видят разрывов, а он часто сталкивается с делами рук своих. Как и подавляющее большинство, в Афганистане он не испытывал никаких отвратных чувств к душманам, но воевал, не получая никакого удовольствия. Америкосы в своих фильмах любят посмаковать убийства — странный народ, кровожадные некрофилы. Русские же мочат по необходимости, часто придуманной, относясь с большим пониманием к врагам, чем к себе. Но первым он убил русского — так получилось.
— Тьть Люю-даа-аа!
Решили проверить один из кишлаков под Кабулом — сейчас это называется зачисткой. Он был тогда механиком-водителем и уже Конем. А в этот день из Союза прилетел самолет, и в роту из отпуска вернулся взводный, как раз третий. По фамилии Пасюк — любитель замков. Афганцы свои дома, сараи и дворы, все из глины, запирали на большие висячие китайские замки, а Пасюк любил перебивать дужки выстрелом из автомата — сейчас это называется фишкой. Дужка действительно отлетает, как в фильмах, но от замка так же отлетали осколки и время от времени попадали ему в ноги. Он не сдавался, но не сдавались и замки, а в отпуске, наверное, он хвалился, с солидной сдержанностью, множеством шрамов на ногах. Странно, почему ни один из осколков не попал ему, например, в яйца?
— Тть Люю-даа-аа-а!
А у него оставалось еще два дня отпуска, и никто его не гнал, наоборот, говорили: "Отдыхай, какого черта?". Но любитель стрельбы по замкам рассудил иначе и решил стать третьим взводным. Район, куда они выезжали, считался вотчиной тогдашнего кабульского правителя, а значит зажиточным, и Пасюку захотелось пошуровать — отвага так и перла из-под мухи. Конь за механика-водителя, выехали из Кабула, жарко, пыльно, внутри только он да его друг в башне. Остальные на броне, и Пасюк там же. Дома афганцев построены из глины, ее целыми карьерами вырезают вдоль дороги. Когда дождь — это непролазная грязь, когда солнце — почти камень и пыль, и ямы по обочинам.
— Ть Люю-даа-аа-аа!
Вот в этой пыли все и случилось.
— Я ничего не вижу.
— Вперед.
— Мне ничего не видно.
— Вперед, я сказал, — сверху, с люка прогудел в радиоушах Пасюк и вдруг дал очередь из автомата.
— Я ничего не вижу, — после того как подумал: "Ого!", снова повторил он, впрочем, не так уверено.
— Вперед, я приказываю.
"Вперед, так вперед — не душман, так кривой взводный подстрелит", — решил он и нажал на газ. Машина рванула прямо в пыль. То, что они перевернулись, угодив в одну из ям, он понял, когда уперся шлемом в твердое сверху, то есть снизу. Момента падения он не видел, даже не почувствовал, а шлем смягчил удар. Все произошло быстро, мгновенно, не больно. Все, кто был на броне, тоже ничего не поняли — их сбросила и спасла сила инерции… всех, но не Пасюка — ведь он был третьим взводным.
— ь Люю-даа-аа!
В фурнитуре был раздолбанный разъем. Он все время выскакивал из удлиненного, для брони, шнура, и перед выездом, подчиняясь командирскому недовольству, Конь замотал его изолентой. А когда все летели с брони, то разъем удержал шлем, голову и самого бравого третьего взводного. От него не осталось и мокрого места — сухая глина быстро впитала кровь, говно и мозги. Говорят, его потом опознавали по носкам, в которых он прилетел из Союза.
Следователи, а как же, копали недолго — друг Коня, тот, что в башне, почувствовав неладное, переключил переговорное на внешнюю связь, и разговор слышали многие. Это и спасло: он выполнил приказ и больше ничего, а то, что раздавило этого придурка, его совершенно не взволновало, хотя получалось, что он убийца.
— ь Люю-даа-аа-а!
Вот так первым мертвым врагом стал не душман. И кто знает, может быть в этом бою, пока что лицемерно и выжидающе прячущимся за тишиной, первой погибнет эта невидимая девочка? И тогда совершенно наплевать, черные у нее, или выгоревшие волосы.
— ь Люю-даа-аа-аа!
Как она злится! А в поселке накопано, в винограднике нет бетонных столбов — по идее, они должны там быть? Здесь явно не чисто!
— Вызывай, — сказал он радисту. — Как мне не хочется воевать сегодня!
У подвесного моста Иса нашел Мамуку и Расула. Эти двое сильно разнились между собой, но, видимо, эта несхожесть сблизила их, предоставляя повод для насмешек и не мешая дружбе. Длинный Расул, "большой человек", ленивый от природы и телосложения, но жилистый и сильный, таскающий с собой и на себе так полюбившийся ПК, весь в лентах, бритоголовый и бородатый, и изящный невысокий грузин Мамука, подвижный и эмоциональный — автомат в 5,45 был придуман для него.
— В чем дело, Иса?
— Выслали корректировщика, они идут прямо на Аслана.
— Опять в гору топать, — буркнул Расул.
— Сколько их?
— Шестеро.
— Надо топать.
Впереди топает, медленно разгибая ноги и таща на себе бронежилет и набитый железом "лифчик", щекастый солдатик с завидным, но демаскирующим цветом лица. За ним Алексей, за Алексеем радист с армейской радиостанцией, за ним легковесный старлей-летун с планшеткой и хитрой, летуновской же рацией, а за ним еще двое. Они поднялись довольно высоко по склону, к той самой высоте. В планшетке у старлея карта, но только по карте кажется, что до высоты ближе, чем до моста. Расстояние в горах — обманчивая вещь, так же как и цифровые обозначения высот. Позади шевельнул ушами радист.
— Стоп, — сказал Алексей. — Что там?
— Ротный.
В отличие от заграничных мыльниц, легких и удобных, родная, "люминевая", не шипит.
— Что скажешь? — прижал к уху наушник Алексей.
— Осложнения неизбежны, — услышал он голос Коня, — смотри в окуляр в оба глаза.
— А ты шумни.
— Приказа не было. Сижу и не высовываюсь. Я бы вообще не высовывался.
— Понял тебя. Конец связи.
— Конец. Не зевай.
Гарнитура вернулась на радиста, а пот, воспользовавшись передышкой, обильно выступил на лице и шее. Деревья высоки, солнце бросает сквозь листву прямые лучи, но густоты нет и просматривается хорошо. Во время подъема им попадалось немало пней, и совсем нет поваленных деревьев — ясно, что правоверные подчищают их на дрова. Но нет и растяжек, нет никого и ничего.
— Пойдем дальше? — спросил он непривычного к каске летчика, начальника этой, весьма неприятной экспедиции.
— А почему бы и нет? — бодро удивился тот.
— Действительно, почему?
Ха! Алла! Они вышли прямо на него — неприметное движение выдало их. Зеленые кроны залезли далеко вверх, оголив высокие стволы, выдавшие своей неподвижностью идущих. Взгляд, а значит и пуля, проникает далеко вглубь между деревьями, но, заметив снайпера, Мусса проверил планку. Справа и снизу к ним подбираются Аслан и Иса, слева Расул и Мамука, а ему нужно влупить прямо в лоб. Он один, но наверху, и одной удачной очередью положит на землю всех, а осторожно подбирающиеся к ним докончат дело. Все просто. Медленно покачивающиеся над мушкой фигурки остановились, и Мусса увидел, почти угадал, как в его сторону потянулся длинный ствол СВД. И он, опережая, нажал на спуск.
— Погоди-ка, — остановил идущего впереди себя краснорожего воина Алексей. Где-то на середине склона, после разговора по рации с Конем у него в животе прочно обосновался страх, здоровое предчувствие, что тягуче-спокойная опасность, как пластиковая упаковка лопнет свинцом, брызнет быстрой смертью, оттуда, из-за бесчисленных стволов, обступающих их со всех сторон. Повыше деревьев стало меньше, кое-где видна молодая, этого года поросль, но, в общем-то, просматривается хорошо. К тому же летчик-наводчик стал часто козырять биноклем, что бесполезно и нервирует. Алексей поднял винтовку — нужно и ему взглянуть вперед…
Не успел: впереди громыхнуло, тишина дристанула короткой, в четыре-пять выстрелов очередью и, падая на землю, он услышал рядом с собою удар и заметил краем глаза, как развернуло краснощекого, его выпученные от страха и боли глаза. Время остановилось, но лишь затем, чтобы он смог запомнить эту картинку. В следующий миг он уткнулся носом в сухие листья и какую-то труху. Шея сама собой повернула голову, и он бросил взгляд через плечо, вниз, куда отлетел и съехал обладатель вот только что завидной розовощекости. Все, кто шел за Алексеем, тоже распластались на земле, а радист даже попытался закрыться горбом радиостанции. Глаза старлея блеснули из-под каски бледным огнем — влип, крылатый. Но Алексей не увидел красного лица — впервые в жизни парень побледнел, испугался — а значит жив. Он проехал на спине пару метров вниз и уперся затылком в ствол, белое лицо, а подбородок врезался в грудь, пальцы вцепились в автомат, но глаза уже вернулись в свои орбиты, и в них непонимание. Но тут же красная волна пробежала по щекам — дошло, что к врагу он лежит сосем не лицом, ужасное предположение ясной мыслью мелькнуло в глазах — и мгновенно сомкнув раскоряченные при падении ноги, достойный и везучий наследник римских легионеров перевернулся, перетек на живот и быстро отполз за спасительный ствол. Бронежилет — не зря пыхтели.