– Господи, как же ты справляешься? Меня не обрадовало, что приходится работать в пятницу вечером, но я даже представить себя не могу на твоем месте. Но как же ты это терпишь? Почему ты позволяешь так с собой обращаться?
И этот вопрос застал меня врасплох: никогда еще никто не говорил мне дурного слова о моей работе. Я привыкла думать, что я единственная – из всех тех воображаемых девушек, которые готовы на что угодно ради такой работы, как у меня, – смею быть еще чем-то недовольной. И сейчас видеть шок в ее ясных глазах было ужаснее, чем день за днем замечать смехотворность моей работы; она смотрела на меня с такой искренней жалостью, что что-то во мне не выдержало и сломалось. Я сделала то, чего не делала ни разу за долгие месяцы работы в нечеловеческих условиях на бесчеловечную хозяйку, сделала то, что до сих пор мне как-то удавалось отложить до более подходящего времени. Я заплакала.
Илана пришла в смятение.
– Ох, голубушка, ну не надо! Прости, пожалуйста. Я не хотела тебя огорчать. Ты просто святая, раз до сих пор терпишь эту ведьму, слышишь? Ну-ка пойдем со мной. – Она взяла меня за руку и полутемными коридорами повела куда-то в глубину здания. – Ну вот, посиди здесь немножко и постарайся не думать о том, как выглядят все эти болваны.
Я шмыгнула носом и почувствовала себя ужасно глупо.
– И не стесняйся меня, слышишь? Я вижу, ты носила это в себе так долго, что тебе просто необходимо выплакаться.
Я оттирала со щек потекшую тушь, а Илана рылась в ящиках своего стола.
– Вот, – гордо объявила она, – я ее сейчас же порву, и тебе не поздоровится, если ты кому-нибудь об этом скажешь. Но ты только посмотри, какая классная фотка. Она протянула мне конверт с наклейкой «конфиденциально» и улыбнулась.
Я сорвала наклейку и достала из конверта зеленую папочку. Внутри была фотография – точнее, цветная копия с фотографии – Миранды, разлегшейся на диване в ресторане. Я сразу же узнала этот снимок – он был сделан одним из самых известных фотографов на вечере в честь дня рождения Донны Каран в «Пастисе». Он уже появился в журнале «Нью-Йорк» и, несомненно, появится где-нибудь еще. На нем Миранда была в бело-коричневом полупальто из змеиной кожи – я всегда думала, что в этом полупальто она похожа на змею.
И я явно не была одинока, потому что на этом снимке кто-то вместо ног очень искусно добавил к пальто хвост гремучей змеи. И получилась самая настоящая змея: локоть на диване, сложенная лодочкой ладонь подпирает точеный подбородок, тело вытянулось по всей длине дивана, хвост с погремушкой завивается полукругом и свисает вниз. Снимок был что надо.
– Ну как, здорово? – спросила Илана, глядя на фото из-за моего плеча. – Это мне сегодня принесла Линда. Она целый день проговорила с Мирандой по телефону, они решали, в каком зале устраивать ужин. Линда предлагала большой и красивый зал, но Миранде во что бы то ни стало надо было получить Египетский, рядом с которым находится магазин сувениров. Целый день тянулась эта волынка, и после нескольких отказов Линда все-таки выбила из администрации разрешение сдать Миранде этот зал. И вот она звонит ей, страшно довольная, и хочет сообщить новость… Угадай, что было дальше?
– Наверняка она передумала, – тихо проговорила я, чувствуя раздражение Иланы, – решила сделать все так, как ей предлагали. Просто сначала ей надо было заставить эту Линду вместе с дирекцией плясать под ее дудку.
– Точно. Да, я здорово разозлилась. Я еще не видела, чтобы музейное начальство так перед кем-нибудь стелилось – да, Господи, если бы сам президент Соединенных Штатов попросил у них этот зал для приема в честь главы иностранного государства, они и то бы не согласились. А твоя хозяйка думает, что может командовать направо и налево и вертеть нами как хочет. В общем, чтоб поднять Линде настроение, я и придумала эту симпатичную картинку. И знаешь, она сделала себе маленькую копию для бумажника. Тебе, похоже, хуже всех, но ты не одна.
Я снова положила картинку в конверт и отдала его Илане.
– Ты просто молодец, – сказала я, дотронувшись до ее плеча, – я очень тебе благодарна. Обещаю, что, если ты мне ее пришлешь, я никому не скажу, откуда она. Просто она не влезет в сумочку, но если ты будешь так добра и пришлешь ее мне домой… я этого никогда не забуду. Ну пожалуйста!
Она улыбнулась и записала мой адрес, а потом мы встали и пошли в фойе музея (я прихрамывала). Было как раз семь часов, гости могли нагрянуть в любую минуту. Миранда и Глухонемой Папочка разговаривали с женихом, при первом взгляде на которого становилось ясно, что он в прошлом большой любитель футбола, регби и хоккея на траве – в общем, всех тех видов спорта, где за игроком увиваются воркующие блондинки. Одна такая блондинка, девушка лет двадцати шести, его будущая жена, стояла рядом и с обожанием смотрела на него. В руках у нее был бокал шампанского, и она хихикала над каждой шуткой, которую отпускал ее жених.
Миранда держала Папочку под руку, лицо у нее расплылось в фальшивейшей из улыбок. Мне не нужно было слышать, о чем они говорят, – я и так знала, что она отвечает: в основном первое, что приходит в голову. Миранда не была сильна в светских любезностях и не терпела пустой болтовни, но сегодня явно настроилась лицедействовать. К этому времени я уже поняла, что ее «друзья» делятся на две категории. Одних она втайне считала «выше» себя и стремилась произвести на них впечатление. Этот список был невелик, но включал в себя таких людей, как Ирв Равиц, Оскар де ла Рента, Хиллари Клинтон, и всех наиболее известных голливудских звезд. Другие были «ниже» ее, и с этими людьми следовало обходиться покровительственно и высокомерно, чтобы они не забывались. В эту категорию входили все сотрудники «Подиума», все члены семьи, родители всех подружек ее дочерей – если они вдруг, по стечению обстоятельств, не оказывались в первой категории, – почти все дизайнеры и редакторы других журналов, а также весь обслуживающий персонал, с которым ей приходилось иметь дело – не важно, здесь или за границей. Меня всегда забавляли те нечастые случаи, когда Миранда пыталась произвести впечатление на окружающих ее людей, – может, оттого, что она была напрочь лишена естественного обаяния.
Я почувствовала, что приехали первые гости, прежде, чем их увидела. В фойе вдруг возникло такое напряжение, что его можно было потрогать пальцами. Припомнив лица на снимках, я бросилась к прибывшей паре и приняла у дамы меховое манто.
– Мистер и миссис Уилкинсон, мы так рады вас видеть. Будьте добры, я возьму ваше манто. Это Илана, она проводит вас к коктейлям. – Я надеялась, что не слишком таращусь на них, но зрелище и вправду было из ряда вон. На прежних вечеринках Миранды я, бывало, встречала женщин, одетых как шлюхи, и мужчин, одетых как женщины, и манекенщиц, вовсе не одетых, но никогда еще не видела, чтобы люди одевались так. Я и не ожидала ничего похожего на стильную нью-йоркскую публику, но думала, что они будут напоминать персонажей «Далласа», а они скорее смахивали на лесных дикарей из старого фильма «Избавление».
Даже брат мистера Томлинсона, импозантный мужчина с серебристой шевелюрой, допустил ужасный промах, надев белый фрак – и это в конце апреля! – причем аксессуарами ему служили клетчатый носовой платок и бамбуковая трость. На его невесте было наверчено что-то ужасающее из зеленой тафты. Это что-то пузырилось, топорщилось и вздымало кверху ее силиконовые груди так, что, казалось, она вот-вот задохнется, не вынеся их величины. С ушей свисали бриллианты размером с голубиное яйцо, и еще один, гораздо больший, сверкал на безымянном пальце левой руки. Волосы, выжженные пергидролем, белизной сравнялись с мелом, а каблуки были такими высокими и тонкими, что она ковыляла на них, как многократно травмированный ветеран американского футбола.
– Да-ра-гие мои, я так рада, что вы нашли время для нашего скромного вечера. Что за пре-е-елесть эти вечера! – фальцетом тянула Миранда. Будущая миссис Томлинсон находилась в полуобморочном состоянии от восторга. Прямо перед ней стояла единственная и неповторимая Миранда Пристли! Ее ликование всех несколько смущало, и почтенная публика под предводительством Миранды Пристли решила двинуться в Египетский зал.
Продолжение вечера не слишком отличалось от его начала. Я узнала всех гостей и сумела-таки не ляпнуть ничего особенно оскорбительного. Парад белых смокингов, шифона, пышных причесок, огромных бриллиантов и женщин, многие из которых были еще почти девочками, скоро перестал производить на меня впечатление, но снова и снова мои глаза обращались к Миранде. Она была настоящей леди и объектом зависти всех приглашенных женщин. И хотя они понимали, что ни за какие деньги в мире нельзя купить ее вкус и ее элегантность, все они страстно жаждали этого.
Я улыбнулась с искренней признательностью, когда она отпустила меня с половины вечера, как обычно, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания» («Ан-дре-а, сегодня вы нам больше не понадобитесь. Можете идти»). Я поискала глазами Илану, но она уже улизнула. Машина подъехала через десять минут после того, как я ее вызвала. Я было вначале хотела поехать на метро, но не была уверена, что мое платье и мои ноги это выдержат. Усталая, но спокойная, опустилась я на заднее сиденье.
Когда я шла мимо Джона к лифту, он извлек откуда-то из-под своего стола конверт.
– Только что получили. Написано «срочно».
Я поблагодарила его и присела в углу вестибюля. Интересно, кто это пишет мне в десять вечера в пятницу? Я вскрыла конверт и достала записку.
Дорогая Андреа!
Было так приятно сегодня с тобой познакомиться. Встретимся как-нибудь на следующей недельке, сходим в суши-бар или еще куда-нибудь? Я завезла это тебе по дороге домой, подумала, вдруг тебе понадобится поднять настроение после такого вечера, как сегодня. Всего доброго.
Внутри была фотография Миранды-змеи, Илана лишь немного ее увеличила. Несколько минут я внимательно рассматривала фото, растирая онемевшие ступни, заглянула в Мирандины глаза. Она была все такая же наводящая ужас стерва, какую я видела каждый день. Но сегодня она вдруг показалась мне еще и грустной, одинокой женщиной. Я могу добавить эту фотографию к моей коллекции и посмеяться над ней с Алексом и Лили, но мои ноги не станут от этого болеть меньше и это не вернет мне потерянный пятничный вечер. Я порвала фотографию и побрела к лифту.
– Андреа, это Эмили, – раздался в трубке хриплый голос.
Давно уже Эмили не звонила мне домой среди ночи. Должно быть, что-то стряслось.
– Привет. Ну и голос у тебя. – Я села в постели; в голову сразу пришло, что не иначе как Миранда сделала ей какую-нибудь гадость. В прошлый раз она звонила так поздно, когда Миранда в одиннадцать часов вечера в субботу заставила ее заказывать для них с мистером Томлинсоном чартерный рейс из Майами, потому что рейс по расписанию отменили из-за плохой погоды. Эмили как раз собиралась уходить на празднование своего собственного дня рождения и перезвонила мне, умоляя, чтобы я взяла это на себя. Но я получила ее сообщение только на следующий день, и когда перезвонила ей, она все еще плакала.
– Я пропустила свой любимый праздник, Андреа, – причитала она, – не пришла на собственный день рождения, потому что должна была искать ей самолет!
– Они что, не могли переночевать в гостинице, как все нормальные люди? – спросила я, пытаясь уложить происшедшее в рамки здравого смысла.
– Думаешь, я это ей не говорила? Уже через семь минут после ее звонка я зарезервировала пентхаусы в «Шор-клубе», «Альбионе» и «Делано» – я и представить себе не могла, что она и вправду хочет, чтобы я заказывала ей чартер, ведь это была ночь с субботы на воскресенье. Ведь просто невозможно заказать чартер в ночь с субботы на воскресенье.
– Она, похоже, думала по-другому? – спросила я мягко, искренне жалея, что не смогла помочь, но и радуясь, что не на мою голову выпало такое страшное испытание.
– Да, еще бы. Звонила каждые десять минут, спрашивала, почему я копаюсь, а я как раз разговаривала с нужными людьми, и мне приходилось переводить их в режим ожидания, а они обижались и вешали трубку. – Она судорожно всхлипнула. – Это был кошмар.
– И чем все закончилось? Даже спрашивать страшно.
– Чем закончилось? А как ты думаешь? Я обзванивала все частные авиакомпании штата Флорида, и они не отвечали на мои звонки, ведь, сама понимаешь, была ночь с субботы на воскресенье. Я звонила пилотам, работающим по частному договору, звонила в компании Нью-Йорка, чтобы узнать, нет ли у них каких-нибудь рекомендаций, я даже дозвонилась до какого-то ночного диспетчера международного аэропорта Майами. Сказала ему, что в ближайшие полчаса мне нужен самолет для отправки двух пассажиров из Майами в Нью-Йорк. И знаешь, что он ответил?
– Что?
– Он засмеялся. Захохотал как ненормальный. Говорил, что я не иначе как террористка или перевожу наркотики. Сказал, что мне легче увидеть без зеркала собственные уши, чем в такое время получить самолет с пилотом, и ему было плевать, сколько я готова за это заплатить. Сказал, что если я еще позвоню, то он будет вынужден сообщить о моей настырности в ФБР. Представляешь! – Она уже кричала. – Нет, ты представляешь?! В ФБР!
– Миранде это наверняка не понравилось?
– Нет, ей еще как понра-а-авилось! Двадцать минут она отказывалась верить, что достать для нее самолет невозможно. Я убеждала ее, что это не оттого, что все самолеты уже расхватали, а оттого, что просто ночь с субботы на воскресенье – неподходящее время.
– И что же дальше? – Я уже знала, что ничего хорошего.
– В половине второго она наконец смирилась с тем, что этой ночью она домой не попадет – страшного в этом, конечно, ничего не было, потому что девочки были со своим родным отцом, да и Аннабель могла подъехать в любое время, и тогда она велела заказать билеты на первый утренний рейс.
Странное дело. Если ее рейс отменили, авиакомпания сама должна была отправить ее первым же утренним рейсом; памятуя о ее супер-пупер-статусе и тех сотнях тысяч миль, которые она уже проделала самолетами этой авиакомпании, я в этом даже не сомневалась. Я так и сказала Эмили.
– Да, «Континентал» предоставила им места на первый же рейс, в шесть пятьдесят утра. Но Миранда где-то услышала, что кто-то полетит «Дельтой» в шесть тридцать пять, и пришла в ярость. Назвала меня некомпетентной идиоткой и снова и снова бубнила, что раз я не могу сделать даже такой пустяк, как заказать частный самолет, значит, я никуда не годная секретарша. – Она всхлипнула и глотнула чего-то, наверное, кофе.
– Господи, я знаю, что было дальше. Скажи мне, что ты этого не делала!
– Я сделала.