Глава пятьдесят третья
В июле, когда Лиана получила письмо от Мулена, Ник был на островах Фиджи в составе вооруженных сил, которые готовились к наступлению на Гвадалканал. Японцы построили там взлетную полосу, а контрадмирал Флетчер располагал тремя авианосцами. Они должны были во что бы то ни стало занять эту полосу. "Энтерпрайс", "Уосп" и "Саратога" готовились к бою. После того как затонул "Лексингтон", Ника временно перевели на "Йорктаун", а через несколько недель на "Энтерпрайс", где он участвовал в координировании действий военно-морских сил. На корабле было лишь несколько морских офицеров его ранга, остальные летчики. После битвы в Коралловом море его произвели в подполковники.
Шестого августа 1942 года "Энтерпрайс" подошел к Соломоновым островам, а на следующий день американцы атаковали их. Они захватили взлетную полосу и переименовали ее в Хендерсон-Филд, но битва за Гвадалканал продолжалась: японцы уступили пока лишь взлетную полосу. Американские военно-морские силы понесли большие потери, но "Энтерпрайс" держался, хотя и был сильно поврежден. Ник оставался на борту, когда в начале сентября корабль пошел на Гавайи для ремонта.
В глубине души он очень не хотел идти на Гавайи. Он предпочел бы остаться на Гвадалканале с войсками, но он был нужен на борту изувеченного авианосца. На Гавайях он прохлаждался на базе Хикеме и страстно желал вернуться назад всякий раз, когда слушал новости с фронтов. Американцы несли слишком большие потери в битве при Гвадалканале, моряки погибали на песчаных отмелях острова. В течение пяти месяцев, с тех пор как Ник уехал из Сан-Франциско, он не видел ничего, кроме военных действий: в Коралловом море, на Мидуэе, на Гвадалканале, - и лишь краткие передышки между ними. Это помогало ему не думать о Лиане. Он ведь и пошел в армию, чтобы сражаться за свою страну. Получив то письмо от Лианы, он был потрясен. Чувство вины полностью овладело ею уже после его отъезда, и теперь Ник ничего не мог ни поделать, ни сказать. Он несколько раз принимался писать ей, но каждый раз рвал письма. Она снова сделала свой выбор, а ему оставалось лишь согласиться с ним. Шла война, которая как-то отвлекала его от душевных мук, но по ночам он часами не мог заснуть, вспоминая счастливые дни в Сан-Франциско. На Гавайях стало хуже. Здесь ему нечем было заняться, он сидел у моря и ждал, когда "Энтерпрайс" снова будет готов к бою. Он писал длинные письма сыну и чувствовал себя таким же бесполезным, как в Сан-Франциско. На Гавайях стояло чудесное лето, но на юге Тихого океана бушевала война, и он рвался туда. Чтобы как-то сократить время, он пошел добровольцем в госпиталь. Ник подолгу разговаривал с ранеными, шутил с сестрами. Он казался всем добродушным, веселым человеком, нравился сестрам, но ни одну из них никуда не приглашал.
- Может быть, он не любит женщин, - сострила одна из них. И все рассмеялись, на такого он тоже не был похож.
- Может быть, он женат, - предположила другая. Она накануне долго говорила с ним, и у нее сложилось впечатление, что у него на сердце какая-то женщина, но он ничего не сказал об этом. В разговоре он употребил местоимение "мы", и она поняла, что у него кто-то остался дома. Но она также почувствовала, что на душе у него тяжело. И этой боли он никому не открывал, ведь никто не мог исцелить ее. Он всех держал на расстоянии. Ник стал постоянным предметом разговоров у женщин на базе. Он был привлекательным и общительным, он много рассказывал о своем сыне, мальчике по имени Джонни, которому уже исполнилось одиннадцать лет. Про Джонни уже знали все.
- А ты знаешь, кто он такой? - шепнула однажды сиделка медсестре. - Я имею в виду в мирной жизни? - Сама она была фермершей с холмов Кентукки, но и она слышала о "Стали Бернхама". Она догадалась об этом по каким-то его намекам. Тогда она начала расспрашивать всех вокруг, и один из офицеров подтвердил, что это "Сталь Бернхама". Сестра скептически посмотрела и только пожала плечами.
- Ну и что? Он на войне, как и все мы. Его корабль затонул. Сиделка кивнула, но она выжидала и, когда он был в отделении, представилась ему. Он разговаривал с нею точно так же, как со всеми остальными.
- Боже мой, к этому парню не подступиться, - пожаловалась она подруге.
- Может быть, его кто-то ждет. - Но такие соображения останавливали далеко не всех.
***
В госпитале Окленда о Лиане говорили иначе.
- У вас на войне друг? - спросил ее как-то молодой парень. Он был ранен, его трижды оперировали, но так и не смогли вынуть из его живота все осколки.
- Муж, - улыбнулась Лиана.
- Один из тех, кто был в Коралловом море? Она говорила с ним об этом, когда он только поступил, и он понял, что ей многое известно об этой битве.
- Нет, он был во Франции.
- Что он там делал? - Молодой человек удивился.
Это как-то не вязалось с тем, что он знал о ней и что он слышал от нее самой.
- Он боролся против немцев в Сопротивлении. Он француз.
- О! - Молодой человек удивился еще больше. - Где же он теперь?
- Его расстреляли.
Последовало долгое молчание. Она осторожно поправила одеяло у него в ногах. Она ему нравилась, ведь она такая красивая.
- Извините. Мне очень жаль. Она повернулась к нему и с грустной улыбкой сказала:
- Мне тоже.
- У вас есть дети?
- Две девочки.
- Они такие же хорошенькие, как их мама? - Он улыбнулся.
- Они намного красивее меня, - ответила она с улыбкой и подошла к другой кровати. Она часами работала в отделении, выносила судна, держала руки и головы тем, кто бился в судорогах. Она почти не говорила о себе. Говорить было не о чем - жизнь кончилась.
В сентябре дядя попытался вытащить ее на обед - с трауром пора было кончать. Но Лиана только покачала головой.
- Я так не думаю, дядя Джордж. Мне завтра рано на работу и... - Ей не хотелось извиняться. Она не хотела никаких развлечений. Она ничего не могла делать, только ходить на работу, возвращаться, сидеть с детьми, а потом ложиться спать.
- Тебе полезно переменить обстановку. Нельзя же только ходить в госпиталь и обратно. И так каждый день.
- Почему бы и нет? - Ее взгляд говорил: "Не нужно меня трогать".
- Ты ведь не старуха, Лиана. Ты хочешь жить, как старуха, но ты молодая.
- Я вдова, а это то же самое.
- Черта с два!
Лиана начала напоминать ему брата, когда тот остался вдовцом, а мать Лианы умерла при родах. Это какое-то безумие. Лиане всего тридцать пять, она не может похоронить себя вместе с мужем.
- Ты знаешь, как ты сейчас выглядишь? Худа, как жердь, глаза ввалились, одежда висит, как на вешалке.
Она посмеялась и покачала головой.
- Хорошую же картину ты нарисовал.
- Смотрись иногда в зеркало.
- Я стараюсь этого не делать.
- Послушай меня, девочка. Черт возьми, перестань размахивать черным флагом. Ты еще жива. Очень жаль, что Арман погиб, но сейчас многие женщины оказались в твоем положении. Они же не сидят с постными лицами, делая вид, что они тоже умерли.
- Нет, не сидят. - Ее голос приобрел странное ледяное звучание. - А что они делают, дядя Джордж? Ходят на вечеринки. - Она тоже туда ходила. До того как погиб Арман. Люди умирают повсюду, по всему миру. А она делает все для тех, кто остался в живых.
- Но ведь иногда можно пойти в гости. Что в этом плохого?
- Я не хочу.
Он рискнул снова коснуться запретной темы.
- Ты слышала что-нибудь о Нике?
- Нет. - Она замкнулась, голос ее стал ледяным.
- Ты писала ему?