- Тридцать лет стажа! - рыдала женщина. - Грамоты, благодарности, премии и... уволили...
Таня с облегчением перевела дух: так вот оно что! Нет органики, ну и ладно. Она дала женщине выплакаться - пусть поплачет, ей станет легче, тем более что в коридоре никто не отсвечивал, - а потом встала, подошла к больной, положила на плечо руку.
- Тамара Петровна, - сказала тихо. - Это горюшко - не горе. Что-нибудь, да найдется. Надо только взять себя в руки. Сегодня в больнице я смотрела одного пациента. Вот где горе-то настоящее.
Оказывается, она все думала о том старике - где-то там, в подсознании, для себя незаметно. Мудрые советы мамы впрок не пошли.
- Кому я нужна, пенсионерка? - всхлипывала женщина.
- Еще как понадобитесь! - обнадежила ее Таня. - Если, конечно, возьмете себя в руки. А вот если решите, что старая и больная, тогда, конечно! Поймите, ничего серьезного у вас нет. Понервничали и расстроились. А ЭХО все-таки сделайте.
- До свидания, доктор. Спасибо!
- Всего доброго. До свидания. Вы тоже идите, Ниночка, у меня тут...
Ничего толкового не придумав, а потому не закончив фразы, Таня уткнулась в бумаги. Ниночка упорхнула, как птичка, улетучилась моментально, и Таня с облегчением спрятала бумаги в стол. "Все! Надо привести себя в порядок". Она вынула зеркальце, попудрилась, подмазала губы помадой, щеточкой с черной тушью провела по ресницам. Эх, жаль, давно нет духов: хорошие не по карману, а дешевка - зачем? "Что он там говорил про мои волосы?" Таня, изогнувшись, умудрилась понюхать длинную прядь. "Подумаешь, - пожала она плечом. - Ничего особенного!" Но она лукавила: волосы в самом деле пахли приятно, и это был их природный запах. К тому же, встав пораньше, Таня вымыла голову ароматным шампунем - тем самым, розовым, чей запах прельстил накануне Женю. "Не придет - так и буду, как дура, ходить с чистыми волосами", - хмыкнула Таня и, посидев еще минут двадцать, решилась наконец выйти из кабинета.
Почему она так робеет? Ну не придет, так и ладно! "Это все, матушка, из-за отсутствия практики, - упрекнула себя Таня. - Когда в последний раз ходила ты на свидание? Уж и не вспомнить..." Таня все замедляла и замедляла шаг, готовя себя к неизбежному: никакого Жени у дверей поликлиники, конечно же, нет.
- Таня! А я все боялся, что вас пропустил! - Он ринулся ей навстречу, старомодно прижал ее руку к губам. - А почему так поздно?
- Больные...
Не могла же она признаться, что сидела в пустом кабинете и тянула время? Он взял из ее рук тяжелую сумку.
- Завтра еду к своим, на дачу, - объяснила Таня.
Женя весь подобрался.
- Свои - это кто?
- Мама и дочка.
Женя остановился и остановил Таню, обнял, не выпуская сумки из рук, прижал к себе.
- Что вы, - шепнула Таня. - Это же мой район, здесь мои больные.
- А разве врачу нельзя целоваться? - пробормотал Женя и тихонечко поцеловал Таню.
Но и от этого осторожного поцелуя поплыло все вокруг. "Что со мной? растерянно подумала Таня. - Ведь нельзя же так, сразу..." Она оторвалась от Жени, быстро пошла вперед. Не спрашивая ни о чем, он догнал ее, взял под руку, и они пошли вместе. Он не смел поверить себе - неужели Таня ведет его домой? - он досадовал на себя, что явился, болван, без цветов, без конфет и шампанского, - но он же не знал ничего! - боялся неосторожным словом или движением остановить Таню, что-то разрушить, и поэтому шел молча, изредка поглядывая на Таню. Но она на него не смотрела и, казалось, о чем-то думала. У подъезда остановилась, вынула ключи из сумочки.
- Вы меня, случайно, не убьете? - как-то слишком серьезно для шутки спросила она.
- Насмотрелись ужастиков? - улыбнулся Женя. - Телевизионщики у нас что-то совсем озверели... Нет, не убью, честное пионерское!
- Тогда входите. Будем пить чай.
Значит, на кухню. Оно и к лучшему: можно не снимать, как это принято в Москве, обувь. Невозможно - в тапочках на свидании!
Женя сидел на табурете и смотрел, как Таня ставит на плиту чайник, режет хлеб, сыр, колбасу. Ладно, он будет покорно пить чай и съест что-нибудь, лишь бы она успокоилась, не нервничала, не боялась его! И вдруг ему показалось, что будет чудовищной, непоправимой ошибкой, если он сейчас же, сию минуту не сделает первого шага. Ведь он мужчина - какой уж там чай!
- Таня! - Женя встал. Его шатало от волнения, у него дрожали руки. Танечка!
Она стремительно повернулась к нему, и он увидел, как вспыхнуло от радости ее лицо.
- Я знаю, что так не принято, - бормотал он, целуя ее волосы, расстегивая одеревеневшими пальцами пуговицы на блузке, - но я не могу, и не надо...
Кровь болезненно пульсировала в затылке, казалось, вот-вот он потеряет сознание, в то же время Женя четко сознавал, что нужно делать. Одним движением он разложил диван, накинул поданную Таней простыню, бросил в изголовье подушку, подумал обо всем, о чем следовало думать, - даже о том, чтобы вовремя выйти из Тани.
- Сегодня можно было бы до конца, - шепнула она.
- Да? - возликовал Женя. - Сейчас, сейчас...
Таня, приподнявшись на локте, лукаво заглянула ему в глаза, и от этого взгляда больших зеленоватых глаз мгновенно и бурно снова восстала его плоть. Какая, оказывается, в нем сила и мощь! Как он жаждет эту женщину! Она ни о чем никогда не пожалеет!
На этот раз они были вместе долго и нежно, ласково и почти спокойно.
- Господи, как хорошо! - сказали они вместе, с совершенно одинаковой интонацией.
- Представляю, что ты обо мне думаешь, - положила голову ему на плечо Таня.
- Нет, не представляешь, - обнял ее Женя. - Да я ничего и не думаю, только чувствую.
- И что же ты чувствуешь?
- Счастье. Любовь.
- Так не бывает. Мы ведь едва знакомы.
- Да. - Женя осторожно касался ее волос, легкими поцелуями покрывал лицо. - Я тоже когда-то так думал.
- Когда?
- Давно. До встречи с тобой. Знаешь, ведь я не верил в любовь с первого взгляда, - смущенно признался он. - Считал, выдумки.
- И я! - воскликнула Таня. - Я тоже! Да и теперь - не смею себе признаться. Может, нам только кажется?
- Нет, не говори так! - Женя опустился на Таню, заглянул ей в лицо. Можно? Ты не устала?
- Нет, не устала, - шепотом ответила Таня и послушно раздвинула ноги.
Если б он только знал, как она безудержно счастлива! Запах мужчины она его сразу вспомнила, - его сокровенная суть, заполнившая ее до краев, руки, так бережно касающиеся ее груди...
- Ты меня теперь не прогонишь? - спросил он, когда где-то там, за стеной, часы пробили двенадцать. - Может, ты хочешь, чтобы я уехал?
- Нет, не хочу.