Глава 29
Не знаю, что напишут корреспонденты газет про наше награждение, но — про мою речь, упомянут точно. Это была полнейшая импровизация с моей стороны. Слова сами возникали в голове. И тогда, мне это казалось правильным. Сейчас пытаюсь их вспомнить и не могу. Непонятно что произошло — я растерялся из-за того, что забыл все приготовленные слова и, в этот момент, внутреннее сознание само нашло своё решение. Стал говорить уже не прораб, а детдомовец Вилор. Говорил правда сумбурно, забыв подготовленный текст, поражённый роскошным видом Свердловского зала и торжественной обстановкой, но — от души. Поэтому, кроме общих фраз про Сталина и партию, ничего не могу вспомнить и всё тут. Зато, хорошо помню, как все, кто находился в зале, мне аплодировали стоя. Это — да, это помню. Ладно, завтра в газете, если напечатают, прочитаю и вспомню. Аж самому стало интересно — чего я такого наговорил?
По идее, после награждения должен быть банкет. Но, в этот раз, ничего подобного не было. Был фуршет, но очень мизерный. Выпили по бокалу шампанского, посмотрели на красивые колонны, потом сфотографировались на их фоне и разошлись. Я присоединился к небольшой кучке награждённых, которые решили сходить, посмотреть на Мавзолей. Сходили, посмотрели и пошли дальше, просто гулять. Совершенно неожиданно все, кто сначала решил уйти, опять встретились в сквере, где в будущем будет могила неизвестного солдата. Тут все награждённые, раз уж так получилось, решили пойти в ресторан. Я сразу отказался. Меня ждут в Московском горкоме комсомола. Сейчас сижу на лавочке и решаю какой подарок купить жене и тёще. Всё равно мне идти мимо ГУМа, почему бы не зайти?
Не получилось зайти в ГУМ. Только я встал с лавочки, как, откуда не возьмись, нарисовался Ерасыл. Улыбающийся казах это отдельная картина, а улыбающийся Ерасыл-Азик, который наконец-то нашёл меня это что-то невообразимое. Оказывается он с машиной меня ждал, возле центрального входа, а мы вышли через служебный или ещё какой-то — не в курсе как он называется.
Я примерно представлял, что будет в горкоме. Да и казах прямо-таки намекал, своим хитрым прищуром, что надо бы обмыть награду. А я и не против. Деньги есть — можно неплохо посидеть вечерком. Тем более машина в полном нашем распоряжении — грузи продукты и выпивку, да вези куда хочешь. Короче, погнали мы закупаться.
Почти коренной москвич казахской национальности показал магазин с хорошим ассортиментом. Мне на выпивку было пофиг, но раз уж обещал, то закупил поболее, чем в прошлый раз. Ну и съестного всякого-разного, чтобы на всех хватило тоже не забыли приобрести. Машину загрузили под завязку. А всё что не вошло в багажник, впихнули в салон, на заднее сиденье. Еле-еле сами вместились. И всё бы ничего, но… Ерасылу захотелось музыки. Мои доводы, о патефоне в кабинете Крапивина, на него не действовали. Пришлось потратить полчаса, чтобы заехать в какую-то общагу, и ещё минут двадцать, пока казах там пропадал. Зато результат был впечатляющий. Да и Ерасыл сиял как солнышко, когда показывал мне… квадратную балалайку с двумя струнами!
— Домбыр!
— Сам такой! — не понял я.
— Это домбыр! — пояснил Ерасыл, протягивая мне этот инструмент.
— А я думал, что ты ругаешься, — спохватился я и взял в руки, то что мне усиленно пихали.
— Друг дал на вечер, — всё объяснил Ерасыл и добавил, — завтра вернуть надо. Очень ценный. Наследство от дедушки.
Ну — это понятно. Всё что связано с наследством, это всегда актуально: что у казахов, что у любого другого человека.
— Только нам оно нафиг? — спросил я.
— Я петь буду! — уточнил Ерасыл.
— А кто играть будет? — усмехнулся и посмотрел на казаха, — я не умею.
— Я умею, — обиженно засопел Ерасыл и отобрал у меня инструмент.
Понимаю. Обиделся человек. Но я, в этот момент, краем глаза наблюдал за машиной милиции, что остановилась буквально в десяти метрах от нашей. Поэтому отвечал невпопад. Ничего, Ерасыл не обидчивый и быстро забудет про наш разговор, а вот милиция это посерьёзнее будет. Милиционеры вылезли из машины и идут к нам. Как назло казах со своей балалайкой никак не может поместиться на заднем сиденье. Ругается по своему и перекладывает свёртки туда-сюда. А там всё продуктами завалено и навалено. Да и я, как осел стою и жду чего-то — нет, чтобы сесть и поехать. А милиционеры не спешат — идут потихоньку. Я прямо вижу, как они внимательно отслеживают каждое наше движение. И что интересно, водитель милицейский не пошёл вместе со своими товарищами, а стоит и наблюдает. Слава богу, что никто за оружие не хватается — это успокаивает и даёт надежду, что происходит какое-то недоразумение.
Я прямо представляю, какую картину видят милиционеры: стоит парень рядом с машиной как столб и молчит, а рядом с заднего места машины торчит задница и ругается по казахски. Конечно же они мимо не пройдут. Обязательно остановятся и спросят — чего и что тут происходит? Идти-то им всего-ничего, а время как будто замедлилось. Меня аж тряхнуло всего. Но и никаких действий, я не стал предпринимать. Стою и жду.
Уф! Не дошли милиционеры до нашей машины. Не успели. Казах наконец-то уместился на сидение и, с громким хлопком закрыл дверь. Ещё и крикнул, чтобы я побыстрее тоже залезал. Тут-то меня и отпустило. Я в одно движение: впрыгнул в автомобиль и закрыл дверь. Водитель сразу стартанул с места. Что там с милицией, я не видел и даже не оглянулся, чтобы посмотреть. Ну нафиг… Приключение, блин.
В горкоме было шумно. Когда мы подъехали, то оказалось, что народ нас уже ждал. Понеслись обнимашки и похлопывания. Девчонки всего зацеловали и запоздравляли, а ребята чуть не оторвали руку предварительно отбив плечи. Забрав продукты и напитки из машины мы прошли в здание. Шумной толпой прокатились по коридорам и лестнице. Всем не терпелось послушать о награждении. В кабинете нас всех ждал Крапивин.
Вот только выглядел он совсем не по-праздничному. Я бы даже сказал, что он был — хмур, серьёзен и мыслями был далеко отсюда. Ребята и девчата начали накрывать на стол. А я подошёл к Сергею Вадимовичу, чтобы понять причину его такого настроения.
— Поздравляю, Вилор, — без тени эмоций и лишь слегка улыбнувшись сказал Крапивин, — когда домой собираешься? Ты, не подумай ничего, — тут же добавил секретарь, — я билет хочу тебе заказать. А то потом забудем. Или всё-таки решил в Москве остаться? Я буду рад!
— Нет, Сергей Вадимович, — я поспешил откреститься от такого предложения, — в Москве хорошо, а дома жена и тёща ждут.
— Так ты что? — изумлённо воскликнул Сергей Вадимович, — обженился что ли?
— Есть такое дело, — согласился я.
— Вот и повод отличный отметить…
Я, в полном офигевании, смотрю на Крапивина и кое-как спрашиваю:
— А моё награждение — это не повод?
— Да повод, конечно, — согласился секретарь горкома Москвы, — но, видишь ли какое дело. Тут, звоночек один был… из ЦК ВЛКСМ… попросили сегодня не проводить праздничных мероприятий. И, если что-то такое будет, то о всех таких случаях сообщать.
— Но это же НАГРАЖДЕНИЕ! — возмутился я, — как можно не отметить?
Тут я, наконец-то, понял почему отменили праздничный банкет после награждения в Кремле. Значит в правительстве уже всё знают и начинают принимать меры. Траур и похороны, всё такое и вроде этого. Из задумчивости меня вывел голос Крапивина:
— Что-то наверное случилось? Вот и рассылают распоряжения. А свадьба — это не политика. Её можно даже во время войны праздновать. Как-то так! Понимаешь?
Я молча кивнул. Махнул рукой и пошёл к ребятам. Может помочь чем-то надо? Но — как и всегда собственно, единственная помощь которую меня попросили оказать — это расставить всё на столе. Да и то, потом, девушки всё равно всё поставили по своему. А и ладно. Лишь бы на пользу пошло.
Застолье началось с просьбы Крапивина — не сильно шуметь. Ага! Это оставалось актуально только до третьей рюмки, а потом уже никто ни на что не обращал внимания. Меня поздравили с наградой и женитьбой. Потом с тем, чтобы я на этом не останавливался. А когда я переспросил — на чем именно? Все начали натурально ржать. В конце концов договорились: не останавливаться ни на чём, кроме единственной жены. Ерасыл отрывался по полной программе со своим домбыром. Пел зажигательные песни — в основном на казахском, но и некоторые песни на русском у него тоже неплохо получались.
Фиг его знает, чего я вдруг решился исполнить эту песню. Настроение наверное такое было. А впрочем, чего уж там переживать-то. Спел и спел — теперь уже назад не повернёшь. Началось всё с того, что я попросил у всех минутку внимания и предупредил:
— Петь я не умею. Но если вам понравится то вы подхватывайте. Вместе оно будет лучше смотреться.
Откашлялся и бодренько зарычал:
— Много на свете профессий самых важных,
Только есть одна, только есть одна,
Тысячи людей объединяет разных,
И зовут их просто — мастера.
Строители — вы создаёте города,
Строители — гордится вами вся страна,
Трудитесь в зной и в холода,
Строители — призванье навсегда,
Строители — вы создаёте города,
Строители — гордится вами вся страна,
Трудитесь в зной и в холода-да-да,
Строители, строители, строители — призвание навсегда!
Смелые проекты воплощайте в жизни,
Стройте на века, стройте на века,
И трудитесь так, чтобы в родной отчизне,
Люди были счастливы всегда!
Строители — вы создаёте города,
Строители — гордится вами вся страна,
Трудитесь в зной и в холода,
Строители — призванье навсегда,
Строители — вы создаёте города
Строители — гордится вами вся страна!
Трудитесь в зной и в холода-да-да,
Строители, строители, строители — призванье навсегда!
Народу понравилось и все дружно подпевали. Ерасыл тоже подключился и выдавал на своём инструменте бодренький мотивчик в стиле марша. Короче, всё прошло гораздо лучше чем я мог себе представить. Хотя, я стопроцентно не умею петь, но — людям понравилось. А что ещё надо, когда сидишь за столом? Вот и все.
Где-то через час, притащили патефон и устроили танцы. Девчонок было больше и поэтому медленные танцы как-то больше запомнились. Меня приглашали все девчата и не по одному разу. Устал танцевать, как на стройке смену отработал. К завершению банкета, я еле ногами двигал. Тут сказалось и присутствие алкоголя в крови. Хотя, я и не усердствовал, и предпочитал пропускать чем выпивать. А если всё-таки народ настаивал, то наливал себе чуток, на один глоток. Что поделать — праздник есть праздник. И портить его я не собирался. Крапивин несколько раз отвлекался на телефонные звонки. Не понимаю почему, только все, на время затихали и выключали патефон в этот момент. О чём там шла речь, было непонятно. Но — каждый звонок, добавлял мрачности в настроение секретаря. Сергей Вадимович ничего не говорил, но и не мешал другим веселиться.
Закончилось всё тоже, как-то неожиданно. Вдруг все стали собираться и убирать со стола. Буквально минут пятнадцать и вся наша компания испарилась из кабинета. Остался только Крапивин, который взял с меня слово, что я его дождусь с утра. Он хочет сам меня проводить на поезд. После такой просьбы, да и ещё сделанной таким мрачным тоном, я дал слово комсомольца, что никуда из этого кабинета не уйду. Собственно всё. Крапивин ушёл последним. Нам с Ерасылом идти было некуда. Да и не привыкать к такому. Хотя и очень не хочется. Поскорее бы оказаться в Калуге и наконец-то заняться производством кирпичей. Надоело всё!
Утром нас, как всегда разбудили уборщицы. Так как я вчера не сильно много употреблял алкоголь, то и самочувствие у меня было нормальное. Так, небольшая сухость во рту и чувство сочувствия самого к себе. Я это легко вылечил разминкой и пробежкой. А окончательно пришёл в порядок, после завтрака.
Сергей Вадимович пришёл к семи часам, когда мы с Ерасылом уже вовсю записывали слова "Гимна строителей". Казаху понравился текст и он решил сохранить его себе в тетрадку, на память. Мне не жалко, к тому же я не претендую на авторство. А так, глядишь и зазвучит этот гимн на несколько десятков лет раньше.
Крапивин, после того, как поздоровался долго молчал, сидя в своём кресле. Потом всё-таки решился и легонько стукнув по столу, привлекая наше внимание, предупредил:
— То что я вам скажу — это секретная информация. Так что прошу не распространяться, а лучше сразу забыть, как только выйдете из этого кабинета.
Мы с Ерасылом посмотрели друг на друга и молча кивнули соглашаясь с секретарём.
— Я хочу извиниться перед тобой, Вилор. Скорее всего ты не сможешь выехать из Москвы в ближайшее время. Я конечно сделаю всё возможное, для этого, но — надежды, на благоприятный результат почти нету. Собственно поэтому, я и хочу вам кое-что рассказать.
Крапивин ненадолго замолчал, что-то решая и, наконец-то решившись, начал говорить:
— Сразу хочу сказать, что подробностей, пока, мне не известно… — секретарь опять замолчал. Видно было, что слова даются ему с большим трудом, — значит так…
Рассказ занял минут пятнадцать. Если убрать все междометия и ругательства, то вкратце выходило, что произошла железнодорожная катастрофа. В которой, по предварительным данным, погибли несколько человек из ЦК ВКПб. Ведётся расследование, где задействованы лучшие специалисты МГБ. Билеты на поезда из Москвы можно приобрести только по специальным мандатам и разрешениям. Доступным осталось только пригородное сообщение. Да и то, если есть соответствующая прописка в паспорте. Для меня Крапивин может сделать бумаги, подтверждающие мою командировку в Калугу. Но — лучше обойтись без этого и подождать некоторое время. Скоро всё успокоится и я уеду обычным порядком.
Настроение в кабинете было траурным. Сергей Вадимович переживал по своему. Ерасыл сидел и смотрел в одну точку на стене и ни на что не реагировал. А я понимал, что нужно тоже как-то показать своё переживание — этому сообщению. Но — ничего не мог с собой сделать. Меня прямо-таки грела мысль, что у меня всё получилось. Теперь я свободен от обещания и могу заниматься своими делами. Которых у меня до фига и больше. А эту задержку в Москве, я переживу. Ждать я умею. Главное не выдать себя, а там как-нибудь прорвёмся. На ум пришли слова песни из фильма "Бумбараш" и я решил её спеть. Там не требуется хороший голос. Вообще-то это строевая песня и исполняется толпой народу во время ходьбы строем. Так что ничего сложного. А впрочем, сейчас и в моём исполнении будет в самый раз.
Я попросил Ерасыла изобразить, что-нибудь ритмичное на его домбыре. Минут пять мы потратили на то, чтобы подобрать что-то похожее на марш. И я начал рычать, в своей обычной манере(ну не умею я петь):
— Дрожи, буржуй, настал последний бой,
Против тебя весь бедный класс поднялся,
Он улыбнулся, засмеялся, все цепи разорвал
И за свободу бьется как герой!
Ничего, ничего, ничего!
Сабля, пуля, штыки — все равно!
Ты, родимая, ты дождись меня,
И я приду!
Я приду и тебя обойму,
Если я не погибну в бою
В тот тяжелый час, за рабочий класс,
За всю страну!
Бедняк-трудящий с нами завсегда,
У нас один повсюду враг заклятый!
Весь черной злобою объятый, кровавый капитал, —
Он не уйдет без боя никогда!
Ничего, ничего, ничего!
Сабля, пуля, штыки — все равно!
Ты, родимая, ты дождись меня,
И я приду!
Я приду и тебя обойму,
Если я не погибну в бою
В тот тяжелый час, за рабочий класс,
За всю страну!
Мы победим, — за нас весь шар земной!
Разрушим тюрьмы, всех врагов — богов разгоним!
Мы наш, мы новый мир построим свободного труда
И заживем коммуной мировой!
Ничего, ничего, ничего!
Сабля, пуля, штыки — все одно!
Ты, родимая, ты дождись меня,
И я приду!
Я приду и тебя обойму,
Если я не погибну в бою
В тот тяжелый час, за рабочий класс,
За всю страну!
Смотрю, а Крапивин и Ерасыл сидят, слушают с суровыми лицами. Не знаю, что там у них в голове. Но — надеюсь, что спел я не зря.
Тишина в кабинете прервалась — зазвонил телефон. Крапивин резко поднял трубку и стал слушать, отвечая короткими "да" и "нет". Когда разговор закончился он посмотрел на нас и сказал:
— Несчастный случай на стройке. Кто-то из наших пострадал на воскреснике. Я уезжаю разбираться. Ерасыл остаешься на телефоне. Будешь сегодня за диспетчера. Всё важное записываешь в тетрадь. Я приеду и почитаю.
Я аж подпрыгнул, когда услышал о происшествии. Блин! Я прораб или где? Встаю и громко говорю:
— Товарищ Крапивин, разрешите с вами!
— А что ты там будешь делать? — спросил Сергей Вадимович.
— Как что? — искренне возмущаюсь я, — в конце концов это мой долг, как комсомольца, быть впереди, вставать грудью на защиту и первым идти в атаку. Ну и так далее…
Кое-как уговорил этого непробиваемого секретаря. Десять минут уговаривал. Даже Ерасыл и тот меня поддержал, а Крапивин молчал и думал. Только последний довод — моя награда, всё-таки сломила упёртость комсомольского вожака. Я так и сказал, что так просто такую висюльку на грудь не цепляют. Значит я могу участвовать и должен! Вот! Короче, побежали мы ко входу. Там нас ждала машина с водителем. Уже выбегая я услышал вслед вопрос Ерасыла:
— Вилор! А слова дашь переписать?
— Потом напомни, — мне только и оставалось, что крикнуть это, — когда вернёмся.
Почему я вызвался? Так тут всё просто. Это лучший способ не привлекать к себе внимание органов. Будут спрашивать, а я им: — «Работаю я, вместе с секретарём горкома комсомола Москвы и всё тут! Отстаньте и не мешайте, и вообще: займитесь делом в конце концов». Конечно, я утрирую, но — примерно причина в этом. Мне нужна движуха и именно в местах, где меня многие могут увидеть и запомнить. Ну — как-то так!
На стройке было всё грустно. Я всегда говорил и буду это постоянно повторять, что устройство лесов и их демонтаж должен проводить специалист в этом вопросе. По идее это равнозначные по сложности работы. Даже, скорее всего, демонтаж травмоопаснее. А тут поручили это дело комсомольцам, которые пришли помогать в воскресенье. Ничего не имею против энтузиазма молодых парней и девушек, но есть какие-то нормы и допуски. Они должны были помогать, а не конкретно заниматься этим. Так и получилось. Недоглядели, потому что не знали, чем всё может закончиться. Вот и прилетело парню куском бруска по голове. Хорошо, что в вязаной шапочке был и шлеме каком-никаком, а так бы насмерть убило. Отделался тяжёлым сотрясением и больничным на пару недель. Разобрались быстро. Всех причастных немного поругали, а всех ответственных наказали. Болявому сделали последнее предупреждение и отлучили от добровольной помощи на месяц.
Я стоял на стройплощадке, смотрел на то, как идёт работа и честно завидовал ребятам. Крапивин ушёл в прорабскую, чтобы созвониться с Ерасылом — узнать последние новости. Мне же оставалось только наблюдать и заодно слушать, о чём идут разговоры. Может кто-то упомянёт о железнодорожной катастрофе, а может и ещё чего. Но — ничего похожего слышно не было. Не знаю хорошо это или плохо. Потом разберусь.
Вернулись в горком не сказать чтобы уставшие, но и радости не было никакой. Сергей Вадимович сразу засел за телефон. Мы с Ерасылом стали записывать текст песни. Очень уж она понравилась казаху. Где-то час ничего не происходило, а потом началось…
Воскресник — это большая головная боль любого начальника. Крапивин об этом знал и поэтому всегда собирал у себя в кабинете самых спокойных помощников. Выездов в этот день больше не было, но — по телефону пришлось многое высказать. Причём команда Крапивина работала как часы. Кто-то ругался по телефону, а кто-то вёл записи, а кто-то уже составлял планы на следующую неделю. Работали с огоньком и утихомирились часов в шесть. По идее ребята и девчата готовы были работать и дальше, но — Крапивин всех распустил по домам, отдыхать.
Я предложил сходить в кино. А что? Тут в горкоме сидеть — что ли? Но, опять, встрял Сергей Вадим ович и попросил нас не выходить на улицу. Во избежание так сказать. Ну и ладно, раз начальник просит, то кто мы так и сделаем.