Уселись, коряга крепкая была, всех выдерживала. Сбоку, с противоположной стороны спуска, вынырнула группа женщин. Самая молодая и красивая стрельнула черным глазом на ребят:
Столько женщин без мужчин ходят, а вы двое возле одной крутитесь.
Такая женщина...- ответил Сергей.
Женщины на Свету посмотрели. Хорошо, что Света губы от черноты оттерла, но губная помада съедена, знает Света, что поблекла она без накрашенных губ, но не закомплексовала, смотрит доброжелательно на женщин, улыбается. А чего ей комплексовать, когда двое красивых мужиков рядом. А девчонка опять не отстает:
- Так ведь один из вас зря время теряет, все равно одного кого-то выберет.
- Вот пусть и выбирает,- небрежно ответил Сережа. Прошли женщины, что-то между собой стали говорить,
но уже не слышно. Света приблизительно представила, о чем они сейчас говорят и сколько критики обрушили на ее голову и на головы недальновидных ребят, но ей это было все равно.
С другой стороны из кустарника воробей выпорхнул, сел на дорожку недалеко от коряги, покрутился туда-сюда, головенку задрал кверху, обратно упорхнул.
- Ой, ребята, я вам расскажу, как у меня целый месяц воробушек жил. Шла я мимо деревьев перед окнами пятиэтажки, гляжу - совсем желторотый воробушек скачет, видно, из гнезда выпал, а с другой стороны уже кошка прицеливается, с лапки на лапку переступает перед прыжком. Я скорее кошку отогнала и воробушка поймала, летать он совсем не умел, только скакал. Зажала его в руке, несу домой: пропадет ведь. У него сердечко так сильно стучит: просто молот - о наковальню. Несу, думаю: "Обязательно выпестую". Принесла, стала мух ловить - хорошо, что завелось с десяток. Рот ему открыла и муху засунула, он проглотил и уже сам рот открывает. Накормила я его, пустила на пол, он под тахту забился.
Какое-то время прошло, проголодался, вылез из-под тахты, стал чирикать и под ногами вертеться. "Ага,- говорю,- опять есть захотел". Я - его ловить, а ему и хочется, чтоб его поймали, потому что знает уже - тогда накормят, и не хочется - боится. Крутится под ногами, а начинаю ловить -в сторону скачет, изворачивается, а потом опять под ноги лезет. Все ж поймала я его - опять мухами накормила. Дня три так он у меня мухами питался, всех мух в квартире переловила, стала за мухами к соседям ходить. Как наестся под тахту, как проголодается - так мне под ноги. А потом клевать научился, стала ему крошки хлебные и пшено сыпать на подносик. Сделала ему гнездо из старой шапки. Шапку на цветочную подставку у окна положила - не понравилось ему, летит на книжную полку. Поняла я, что не нравится ему возле окна, надо, чтоб хоть одна сторона защищала - прикрыта наглухо была. Положила я шапку на книжную полку, и стал он на ночь там устраиваться. А днем понравилось ему на конце тахты сидеть и скакать. Как приближаюсь, он - раз и за тахту прячется. А потом перестал прятаться, совсем смелым стал. Летать уже хорошо научился по комнате. Сначала я форточку и балконную дверь закрывала, чтоб не улетел. А потом, гляжу, научился летать неплохо, и форточку, и балконную дверь стала открывать и даже на ночь оставлять открытыми. А как раз у балконной двери, под телевизором, у него подносик с кормом стоял, и когда ему хотелось - он подлетал и клевал корм, однако даже и не глядел на открытую балконную дверь. Не хотел улетать! Так и жил в доме. Уборки мне, конечно, прибавилось, так и ходила за ним, собирала удобрение для домашних цветов. Меня совсем перестал бояться. Сижу на тахте, вяжу, рядом столик журнальный - он подлетит, сядет на самый угол столика, поближе ко мне и вертится туда-сюда, чирикает. Ну, я его не ловила, жил он самостоятельно, ел все, что ни насыпешь, и дверью открытой не соблазнялся. Так он у меня месяц прожил, наверное, так бы и жил, но приехала ко мне подруга из Подмосковья. Он сразу притих, под тахту спрятался и носа не показывает. Сообразил, что чужой человек, и кто его знает, чего от него можно ожидать. Подруга ночевать осталась, кресло-диван я для нее разложила посредине комнаты. Балконную дверь на ночь закрыли. На воробья мне уже некогда было внимания обращать. Думала, что он, как всегда, на ночь в шапку забрался. Рано утром слышу, он зачирикал - не пойму откуда, вроде как с балкона. "Ну это - чужой",- думаю и
опять заснула. Потом, когда встали, опять нам не до воробья было, а потом глядим - нет его нигде, и я поняла, что утром с балкона-то он чирикал, значит, или с вечера, или утром в форточку вылетел - не понравилось ему соседство чужого человека. Значит, все время знал, что означают открытая форточка и открытая балконная дверь, да улетать не хотел, а здесь - испугался. На балконе его уже тоже не было. И кажется мне, что неделю спустя увидела я его сидящим на железной перекладине балконного ограждения, но не знаю, он это был или не он, а больше - все, больше я его не видела, но часто вспоминала: такой интересный воробьишко был.
А нас-то вспоминать будешь? - шутливо спросил Сережа.
А как же, ребята, обязательно. В жизни не забуду, как вы меня черникой накормили прямо с лесных угодий, даже и обедать не хочется, но пора идти уже, как раз к самому обеду успеваем, а то заговорила я вас.
- Мне лично нравится, когда ты что-нибудь рассказываешь,- сказал Сережа,- у тебя интересно получается, я этого воробья с твоей подачи, как живого, вижу. Ну ладно, пойдем.
Встали, опять вниз стали спускаться, до обеда уже совсем мало времени оставалось, а всем еще в палату надо было подняться, чтобы себя малость в порядок привести. Но все успели. После обеда посидели немного на "круге" и разошлись по этажам, договорившись встретиться в пять часов на том же месте, у скамеечки.
- Где это ты пропадала все утро? - спросила Елена Ивановна, когда они стали укладываться на послеобеденный отдых.
Гуляли втроем в лесу: с моим застольником и его другом. Неплохие ребята оказались.
Ага, все же "закадрила" молодого?
"Закадрила", Елена Ивановна. Тридцать шесть ему, на год ошиблась.
Ну, а свой-то возраст можно и не говорить, - посоветовала Елена Ивановна. - Ты на него все равно не выглядишь.
А вы чем занимались, Елена Ивановна?
А я тоже "кадрилась", только вам, молодым, что ли? Сидела я на скамеечке, и подсел ко мне моего же возраста полковник в отставке, вдовец, как оказалось, да еще и земляк, тоже в Ленинграде живет. Иваном Ивановичем зовут. Вот мы сначала поговорили немного, а потом он меня пригласил до "Голубого Дуная" прогуляться.
А что такое "Голубой Дунай"?
Да магазинчик, что на той стороне шоссе стоит. Раньше
он, говорят, голубой краской был окрашен, и прозвали его "Голубым Дунаем", хотя теперь он уж весь облупился и серый стал, а не голубой, но название привилось, так и зовут его "Голубым Дунаем", несмотря на то что там "Продукты" написано. Но, в основном, туда мужчины за спиртным ходят, поэтому и "Дунай голубой".
- Понятно. Ну что ж, Елена Ивановна, я вас поздравляю с необходимым в санаторном бытии знакомством. Понравился он вам?
- Ничего мужчина, серьезный, очень интересно рассказывает, я заслушалась.
- Я рада за вас. Отдыхать без мужчин все же скучно. Где положительные эмоции черпать, которые Леонид Васильевич рекомендует, как не в общении?! Ой, кислородом надышалась - в сон тянет. Все - я отключаюсь,- Света только глаза успела закрыть, как погрузилась в фантастический мир сновидении.
Проснулась она в самом лучшем расположении духа, отдохнувшая и даже поздоровевшая, так ей казалось. По крайней мере, хорошее самочувствие давало основание, чтобы так думать. Вышла на "крут", ребята ее уже ждали, сидели на полюбившейся скамеечке. Светлана села рядом:
Ворон считаете? Или воробьев? Такой у вас праздный вид...
Давай в шашки сыграем,- предложил Сергей.
Давай,- согласилась Света - вечерами шашечный столик почему-то всегда был свободен, играли больше утром.
Когда-то Светлана неплохо играла в шашки, хотя не имела ни малейшего представления о теории шашечной игры. Просто в первом классе она впервые села за шашечную доску со своим двоюродным братом, не имея никакой практики, кроме знания правил игры, и к концу седьмого класса они оба научились неплохо играть, используя свои собственные открытия более удачных шашечных ходов и не очень сложных комбинаций. Она играла всегда по наитию, не имея знаний ни о теории дебютов, ни о каких-то там системах, не умела она и заглядывать вперед больше чем на три-четыре хода. А иногда ее невнимательность и рассеянность оборачивались потерей позиционного преимущества в самом начале игры, но ей всегда удавались окончания партий, и, защищаясь, она умела сводить проигрышные партии к ничьей. Поэтому она могла показаться неплохим игроком, когда ей попадались слабые партнеры, но перед разрядниками, знающими сложные комбинации, умеющими их строить,
она пасовала или в лучшем случае с трудом сводила партию к ничьей.
И сейчас ей интересно было померяться силами с Сережей, проверить свое умение играть после длительного перерыва. Однако Сережа оказался совсем неопытным игроком, и Света все время его обыгрывала. Наконец у них получилась ничья, и на этом они решили пожать друг другу руки.
- Молодец, Светка,- сказал Сережа.- Хорошо соображаешь, придется мне у тебя учиться.
Гена от игры в шашки отказался, сказал, что не умеет, но Света подумала, что он просто боится проиграть, это было бы для него неприятно, он все воспринимал не так легко, как Сережа.
Они опять решили прогуляться по старому маршруту, поднялись наверх, сели за столик. Солнышко пыталось дотянуться до верхушек далеких сосен. Они сидели и разговаривали на отвлеченные темы. В основном говорили Света и Сережа. Сережа рассказывал охотничьи истории, происходившие с ним и его друзьями, когда они иногда делали вылазки в глухие сибирские леса. Гена больше молчал.
Разные они были, очень разные, Света сейчас уже это видела. Очень не похожи друг на друга. Даже одеты они были совершенно по-разному. Гена - в белую рубашку и серый костюм, с однотонным голубовато-серым галстуком, а Сережа - в черный водолазного типа тонкий шерстяной свитер, сверху которого теперь уже, вечером, он надел серый шерстяной вязаный пуловер с глубоким угловым вырезом. Темно-синие, довольно-таки поношенные джинсы дополняли его спортивный облик. Гена был весь, как живая красивая игрушка, с утонченными чертами лица, нежненький, стройненький, неторопливый, молчаливый, такой благополучный и в то же время неуверенный в себе мальчик. А Сережа по-мужски сильный, живой, ловкий, непринужденный в общении, словоохотливый и непоседливый, казалось, что ему обязательно все время нужно быть в движении, статическая поза была чужда ему совершенно. У него была такая же спортивная фигура, как и у Гены, но менее красивая, он был чуть пониже, и еще можно было подумать, что он с утра до вечера качает свой пресс и достиг в этом феноменальных результатов, ибо живот у него начинал прирастать к спине, но не как у доходяги, который бывает худ от недоедания, а как у хорошей и сильной гончей, которой приходится бегать
часто и много. И руки у него были длинноваты для его фигуры. Но это были только едва заметные штрихи, в общем-то он был довольно-таки хорошо сложенный парень, и красота глаз и улыбки могла поспорить с красотой глаз и улыбки миловидного, безукоризненно пригожего Гены, но Гена был голубоглазый или, скорее, зеленоглазый шатен, а Сережа - жгучий брюнет с черными живыми глазами и с черными волосами, зачесанными назад. И по характеру они тоже были очень разными. Сережа был весь как на ладони, бесхитростный, раскованный, умеющий ухаживать за женщинами, а Гена был неопытен, застенчив и в то же время скрытно самолюбив: независимость в нем присутствовала, несмотря на некую скованность, и эта противоречивость характера бросалась в глаза.
Короче, Света понимала насколько Гена сложнее Сережи, но пока в его сложность и неоднородность нрава Света доступа не имела. И несмотря ни на что, он нравился ей гораздо больше Сережи, наверное, потому, что все сложное всегда притягивает к себе больше, чем простое и понятное, и то первое впечатление, которое он на нее произвел, сыграло не последнюю роль в ее отношении к нему.
Но то, что они оба были индивидуальны и личностны в самом высоком смысле их неординарности и незаурядности, не подлежало сомнению. Свете было интересно с ними общаться, легко и просто, ей не нужно было что-то из себя изображать, она была сама собой, раскрепощенной и свободной в любом своем слове и поступке.
Подул легкий ветерок, и Сережа тут же снял свой серый свитер и, несмотря на Светины вопли и протесты, натянул его на нее, как на маленького капризного ребенка, не желающего закутываться в лишние одежды.
Ну не холодно же мне, Сережа.
Ничего. Жар костей не ломит. Можно простудиться, совершенно не заметив, что тебе холодно.
Спасибо, Сережа,- ей, конечно, нравилась такая забота, но она всякий раз, когда Сережа совершал подобные поступки, замечала, каким мрачным становилось лицо у Гены.
Может быть, он думал, а почему я не догадался этого сделать, а может, его просто раздражало это лишнее внимание Сережи к женщине, с которой все же Геннадий познакомил Сережу как друга, а не наоборот, и которая нравилась и ему. Скорей всего, Гена просто ревновал. Во всяком случае, он не мог не чувствовать, что приобрел
соперника в лице своего друга, и теперь только сама Света могла, сделав выбор, развязать этот тройной узел. И хотя у Светланы выбор был сделан с самого начала, но ей нравилось быть центром внимания двух парней, и, пожалуй, даже не это было главным, почему она не собиралась бесцеремонно отодвигать в сторону Сережу -ей казалось, что молчаливость Гены тоже сделает ее молчаливой и скованной, а в компании, которая у них образовалась, было гораздо интереснее и веселее проводить время. Быть может, она была немного эгоистична, но ей не хотелось вмешиваться в ход событий: пусть все идет так, как идет, пока ее все устраивало. К тому же бесцеремонной она умела быть только с наглыми, беспардонными людьми, которых переносить рядом было неприятно, а это был совсем не тот случай.
А еще,- стал продолжать свои рассказы Сережа,- четыре года тому назад у нас в лесах неурожай был на ягоды и орехи, и появилось много медведей-шатунов, которые не залегли в берлоги, так как не отъелись за лето, и стали появляться у нас прямо на окраине города, собак задирать и даже умудрились в соседний с городом совхозный коровник проникнуть, четырех коров задрали. Потом этих шатунов всех перестреляли, потому что они очень смелыми становятся, когда голодные, могут и на человека напасть. Такой у нас переполох был, люди на окраине, чуть стемнеет, ходить боялись.