Увы, в эпистолярном жанре я не силен, и время летит быстрее, чем мне хотелось бы. Поэтому вынужден сворачиваться, но думаю, что завтра снова черкану тебе пару строк. До встречи! Твой Андрей".
Наталья три раза перечитала письмо от начала и до конца. А потом сохранила отдельно от деловой корреспонденции в специальной папке, чтобы всегда иметь возможность взглянуть на него, как и на предыдущие два. И занялась накопившимися за рождественские каникулы делами, улыбаясь про себя, как чеширский кот.
Пролетело почти два месяца. Андрей все так и торчал в своей командировке, с каждым днем его письма становились все отчаянней. Он уже всерьез подумывал о том, чтобы самому уволится, и через письмо спрашивал мнение Натальи по этому поводу. Она уговаривала его подождать, не рубить сплеча. Еще чуть-чуть — и он вернется в Москву, они будут вместе и все будет просто прекрасно. Андрей же ревновал ее к Павлу и рвался домой, потому что боялся, что Наталья передумает и останется. Честно говоря, Наташка боялась того же самого. Но совсем не по той причине, которой опасался Андрей.
Уж неизвестно, что именно сказал Паша своей матери, но пропажа вещей прекратилась, порядок в комнате наводила сама Наталья или Павел, с Мишей «тонкие» воспитательные беседы больше никто не вел. Правда, лицо Зинаиды в то время, когда дома была Наташа, напоминало собой маску старой брюзги: тонкие, поджатые губы, гримаса, как после целиком съеденного лимона. Формально Наташа добилась своего: к ней и ее сыну больше никто не лез. Но с другой стороны: разве это может называться уютным семейным очагом? Когда все вместе собирались за одним столом, кроме как «передай горчицу, пожалуйста», иными репликами не обменивались. Павел, поневоле находящийся между двух огней, выглядел ужасно: осунулся и даже стал слегка заикаться, чего Наталья раньше за ним не замечала.
Вдобавок ко всему прочему пришла еще одна беда: Павла уволили с работы, когда заметили, что он спит на посту, что было строжайше запрещено. Это было подобно грому с ясного неба: такого не ожидал никто. Переживал Пашка страшно, ни о чем другом даже думать не мог. Наталья успокаивала его, ободряла, предлагала ему помощь в трудоустройстве — с ее связями это было проще пареной репы. Павел твердил одно и то же, как заведенный: сам потерял — сам и найду. Уволили его в начале февраля, сейчас уже был март, но дальше покупки газет «Ищу работу» Павел не шел. Да и объявления просматривал как-то вяло, без особого интереса. Наталья как-то раз сама обвела кружочком все подходящие вакансии: получилось порядка пятнадцати штук. Пашка позвонил только по двум. Его попросили выслать свое резюме по факсу, после чего он окончательно потерял к этим фирмам всяческий интерес.
Наталья, когда узнала об этом, сначала долго пыталась выяснить причину, по которой Пашка столь лихо отбраковывает потенциальных работодателей. Дело оказалось в том, что у Павла не было ни резюме, ни факса под рукой. О том, что факс есть на любой почте, да и у жены на работе, он даже не подумал. Наталья тогда решила взять ситуацию под свой контроль: по всем правилам искусства делопроизводства составила резюме, которое и отправила сразу в десяток организаций.
Но результат ее инициативы оказался прямо противоположным ожидаемому. Павел начал ныть, что ему целый день названивают, не пойми кто, спрашивают о его трудовой квалификации, предлагают прямо сейчас подъехать на другой конец города на собеседование — никакой личной жизни. У Натальи голова пошла кругом. Какого ляда ему тогда надо?
Серьезного разговора не получилось. Как только она поставила вопрос ребром и потребовала определиться со своими планами на будущее, Пашка… расплакался. А потом наговорил такого! Что он не может вести себя с работодателем так, как Наталья, у него всего лишь ПТУ за плечами, он совершенно теряется, когда на него давят, а Наталья именно этим и занимается, и он все равно не сможет получать такую зарплату, как у нее, а получать меньше жены ему стыдно. И так далее, и тому подобное.
После его слов Наталье стало так противно, как никогда в жизни. Омерзительное чувство жалости забило собой даже простое человеческое уважение к Павлу. Так жалеют бомжей и алкоголиков, детей, настырно просящих милостыню в метро, и бездомных собак. Но не любимых. Как можно любить человека, который только что признался в зависти к тебе и еще рассчитывает на то, что ты пожалеешь его, бедного?
И все-таки, что-то делать надо. Ведь в том, что происходит сейчас с Павлом, есть и ее вина. Это она повесила на себя все заботы по дому, взяла на себя полную ответственность за все, что в нем происходит, вместо того, чтобы оставить часть дел Павлу, дать ему почувствовать себя хозяином в доме. Он и раньше-то не сильно ориентировался в том, как строить жизнь, а теперь и вовсе разучился это делать. Растерялся и повесил руки. Что дальше? Как теперь найти выход из этой ситуации?
В критических обстоятельствах голова Натальи работала двояко: либо все становилось предельно ясно и само собой появлялось решение, либо начиналась такая каша, из которой приходилось вылезать долго и мучительно. Как правило, когда случался аврал на работе, то здесь Наташке не было равных по разрешению любых конфликтов: коллеги впадали в ступор или паниковали, она же чувствовала себя, как рыба в воде и спокойно излагала шефу возможные варианты выхода из создавшегося положения. А вот с личными проблемами, увы, все обстояло с точностью до наоборот. Наталье казалось, что она сходит с ума в тщетных попытках вырваться из порочного круга. Павлу нужна помощь, но он не хочет принимать ее от нее, а она, в свою очередь, не может уйти к Андрею, когда Пашка находится в таком состоянии.
Дашкин звонок застал ее как раз во время очередной медитации на тему «что делать».
— Привет, мать! Куда пропала? Как «Дашка, прикрой», — так она первая, а в гости заехать и рассказать — это уже слабо, значит?
— Дашка, не ворчи. У меня совсем все из головы вылетело.
— Раз вылетело — заведи склерозник и веди записи. Ладно, хватит просто так трепаться. На все — про все у тебя ровно пятнадцать минут собраться, и еще сорок пять, чтобы доехать. Я тебя жду, никакие оправдания не принимаются. Если через час не будешь трезвонить мне по домофону — пеняй на себя. А — отомщу, Б — жестоко отомщу!
— Слушай, но я же…
В трубке уже неслись гудки отбоя. Пришлось оперативно освободиться от домашнего халата, напялить на себя джинсы и свитер, поручить Мишку заботам Павла и Зинаиды, и лететь к Дашке. Эта ведьмочка действительно могла «жестоко обидеться» и «отомстить». Да и слегка развеяться от всей этой каторги тоже не мешало бы. Пашка пытался было поныть, и «упасть на хвосты» — пойти в гости вместе с ней, но Наташка решительно объявила сегодняшний день «днем ящерицы» в плане обрубания хвостов. Только у Дарьи его постной физиономии еще не хватало видеть. И так уже все жилы у нее вымотал.
К Дашке Наталья все-таки опоздала. Ровно на десять минут. За что и была наказана штрафным бокалом мартини со льдом. На все попытки добиться Дашкиного снисхождения и хотя бы разбавить мартини соком, коварная бестия отвечала отказом. Тем более что сама любила пить мартини и вермут в чистом виде и всех приятелей агитировала именно за такое его употребление. Пришлось пить, как есть.
— Ну, а теперь рассказывай, мать, кого подцепила!
— Фи, отвратительное слово. Познакомилась, Даша, познакомилась. Разницу чувствуешь?
— Как хочу, так и говорю. Впрочем, суть дела от этого не меняется. Рассказывай, что за мужик увлек тебя настолько, что ты наконец-то забыла про своего малахольного.
— Пашка не малахольный, но еще чуть-чуть, и я не знаю, что с ним сделаю!
Наталья рассказала всю свою «дорожную» эпопею, включая переписку с Андреем, поведала о том, что сейчас творится дома, о том, как трудно ей поступить так, как хочется. Дарья внимательно выслушала ее, не забывая обновлять содержимое бокалов, а потом выдала краткое и хлесткое резюме:
— Вот и я тебе давно говорю — плюнь на все это дело, и уходи. Самое лучшее, что ты сможешь сделать для себя и для остальных. Сама подумай: чем быстрее ты уйдешь, тем раньше твой малахольный найдет себе новую девушку и успокоится. Это тебе в голову еще не приходило?
— Но он же зависит от меня буквально во всем! Что будет, если я его брошу?
— Это его проблемы. Он сам для себя выбрал роль недотепы и подкаблучника. И, в конце концов, у него есть мама, которая вряд ли позволит ему роскошь длительного пережевывания сопель. Наверняка быстро кого-нибудь подсунет из всяческих племянниц старых подруг или молоденьких соседок. Да что я тебе рассказываю, ты сама знаешь, как это делается!
— Слушай, я вот только никак допетрить не могу: с чего это я раньше, когда была нищая и раздетая, у нее в любимицах ходила, а как только на работу вышла — тут у нас первые накладки и понеслись? Ей же вроде наоборот: должно быть легче оттого, что в доме дополнительный источник доходов появился. И весьма нехилый, я бы сказала. Не надо голову ломать, чего бы на ужин сварганить, в чем зимой ходить, чем за квартиру платить.
— Ой, как была ты тундрой беспробудной, так и осталась. А ответ на поверхности, между прочим, лежит. Раньше хозяйкой положения была Зинаида, поскольку домом управляла исключительно она. А с появлением тебя, наглой, вести себя по-прежнему уже не получается. Ты же свое мнение к себе в задницу не прячешь, как раньше — не прячешь, то-то же. Если что не так — сразу голос подаешь. Да и на себя посмотри: стильная мадам, холеная и изысканная. И Зинаида рядом с тобой: мочалка из мочалок. Пашка на твоем фоне просто дуб деревенский. Если ты этого замечать не хочешь, то со стороны-то это прекрасно видно, уж поверь мне. Вот ее это и бесит: как так? Когда в дом брали, была тихая серенькая мышка, а сейчас в такую акулу вымахала!
— Ой, ну ты скажешь, в акулу!
— А что, разве нет? Ты меньше, чем за два года поднялась до зама генерального. И еще считаешь, что это — так, ерунда? По-моему ты эту должность никак не за красивые глазки получила, хотя уж с твоими глазищами точно могла бы. Из всего нашего потока только ты, да Сашка Шепелев так высоко взлетели. Он вообще свою фирму открыл, насколько я поняла. Но там папины деньги здорово посодействовали. А тебе никто не помогал. Сказать откровенно, я тебе завидую по-черному.
— Ты — мне? Вот даешь! Это с чего?
— Мать, ты всегда получаешь в жизни то, что заслужила. Нет, не перебивай меня, я хочу поточнее оформить свою мысль. Ты всегда знала, чего хочешь, и что должна отдать за то, чтобы это получить. В итоге ты корпела над учебниками за свой красный диплом, пахала на работе, чтобы сделать карьеру, и у тебя все вышло. Даже ребенком успела обзавестись между делом. Тебя любят мужики, любят беззаветно и готовы на любые глупости, лишь бы добиться взаимности. А у меня все как-то по-дурацки. Вот ведь знаю, что могу устроиться на любую работу. Просто приду и скажу: а я могу! И меня возьмут. Такое у меня нахальное счастье.
— Так в чем же проблемы?
— А в том, что потом проходит от силы месяц, и все видят, что я — никто и ничто. Ноль без палочки. Пустота. Бездарность. Им требовались профессионалы, а пришел дилетант. Начинаются всякие сложности, интриги. Меня начинают тыкать носом в мои ошибки. В итоге я плюю и ухожу. Даже трудовую книжку не забираю — пусть подавятся. Месяц страдаю фигней и опять все заново. Я за прошлый год уже пять мест работы поменяла — не хило, а?
— Так за чем дело стало? Устройся куда-нибудь, наберись опыта, а потом и иди, куда хочешь.
— Ты меня не поняла. Я не могу «набираться опыта», как это делаешь ты. Не могу сидеть на одном месте, не могу подчиняться глупым распоряжением начальника, особенно, если эта чудила сначала пытается меня склеить или облапать в темном уголке. А я смотрю на его самодовольную харю и думаю: да я тебя с потрохами вместе с твоей вонючей фирмой купить могу, было бы желание. А ты тут выеживаешься, как не пойми что. Одному даже по морде пришлось съездить. Не представляешь, какое наслаждение я испытала в этот момент, когда его глаза увидела. Его! И по морде! Пусть радуется, что не веником и не табуретом.
— Слушай, а чего ты вообще на работу рвешься? У тебя же нет необходимости зарабатывать на жизнь, так на хрена тебе это все сдалось?
— Мне скучно. Откровенно скучно. И я хочу в этой жизни стать еще кем-то помимо девочки Даши, дочки своих родителей.
— А ты не пробовала устроиться в какую-нибудь другую сферу? Не связанную напрямую с бизнесом?
— Что ты имеешь в виду?
— Говоря по правде, тебя трудно представить скучающей в офисе и готовящей кофе кому-либо, кроме себя, любимой. Ты же яркая, как комета! И такая же неуловимая. Короче говоря, богемная девушка в лучшем смысле этого слова. Раньше бы ты была музой какого-нибудь прославленного художника, звездой литературного салона или кем-то в этом роде. А сейчас я тебя иначе, как актрисой не вижу.
— Поздняк метаться, ушел поезд. Раньше надо было думать про театральный. А теперь это все пустая болтовня, не более. Да и по актерским меркам я уже старуха. Кому я нужна?
— Слушай, а ты про телевидение не думала?
— Быть журналистом? Ну, уж нет. Пить с этими ненормальными — это куда ни шло, но стать одной из них, это уже чересчур даже для меня.
— Ты не поняла. Помимо тележурналиста на телевидении есть еще масса профессий. Из разряда тех, что до поры до времени остаются за кадром. Всякие сценаристы, редакторы, администраторы. Кто тебе мешает попробовать себя таким образом? А там глядишь — чем черт не шутит, и понравится.
— Слушай, ты не подруга, ты — шайтан. То есть — шаман. Мне буквально позавчера позвонил старый отцовский приятель и как раз предложил по знакомству место администратора в какой-то новой студии развлекательных программ. Я обещала подумать, но слово «администрация» всегда навевало на меня уныние, поэтому я как-то пропустила это мимо ушей. А может быть, действительно попробовать? Тем более что еще и ты об этом заговорила. Не бывает же таких совпадений просто так, это ведь наверняка какой-то знак!
— Так вперед, кто тебе мешает? В крайнем случае, ты всегда успеешь сделать им ручкой, если что-то не понравится. Только работка там из адских, сразу говорю. Будешь носиться, как в жопу раненая рысь, говорить по трем телефонам одновременно и спать четыре часа в сутки.
— Как раз по мне! Ну, все, уговорила. Завтра же звоню и договариваюсь о собеседовании!
— А кто мешает сделать это уже сегодня?