Но с Лешкой теперь придется разбираться долго и всерьез. И за родительскими спинами ему, как в детстве, не отсидеться. За свои поступки надо отвечать. Насчет того, чтобы Мишку забрать — это он для красного словца ляпнул, паскуда, лишь бы покрасоваться. Урод недоношенный. Как его еще Наталья на месте в лоскуты не порвала или глаза не выколола, это отдельный вопрос. Как она на него кинулась! Сразу вспомнились волчицы, которые за своих щенков готовы костьми лечь. Хотя физиономию она Лешке располосовала на славу, долго будет царапины залечивать.
Перед родителями Лешка так хорохориться уже не будет. Отец им еще в четырнадцать лет каждому сказал: мы своих детей не бросаем. А если их не хотим, то просто не делаем. Поэтому Леха ото всех и скрыл, что от него девочка забеременела. С глаз долой — из сердца вон. И ведь надо же: когда Наташка рассказывала о своей жизни, Андрей, не задумываясь, был готов набить морду отцу ее ребенка, который с такой легкостью отказался и от нее, и от малыша. А вот сегодня нежданно-негаданно он это осуществил. Обработал фейс брательника по полной программе. Хорошо, если еще ребра целы остались.
М-да, клин, говорят, вышибают «Клинским», а у него в организме, как назло, даже намека не осталось, что там до этого плескалось, по меньшей мере, литра два с половиной пива. Разве что запах остался. Может, забуриться куда-нибудь в ночной кабачок, хряпнуть пару стаканов водки под соленый огурец и мисочку оливье? А потом залезть на диван в родной волжанке и заснуть, как последний забулдыга. Или вызвать такси? Нет, все не то.
Как там, интересно, Наташка? Переживает, наверное. И мобильник, как нарочно, дома остался. Зря он, конечно, так сорвался. Ее-то вины в случившемся нет. Просто роковое стечение обстоятельств, и все. А какие у нее глаза были, когда он уезжал! Огромные, черные, потерянные. Он ведь уже в пути сообразил, какую глупость сморозил: взял и ляпнул: «не жди»! Он-то имел в виду, чтобы не ждала допоздна, и ложилась спать без него, но ведь фразу-то эту можно понимать по-разному, да еще и в такой ситуации. Она, наверное, решила, что он собирается ее оставить. Обиделся и уехал. Эх, что ж мы все задним умом сильны, что ж за жизнь такая непутевая! Все, надо домой ехать, волнуется же!
Андрей прибавил скорости. Сейчас он шел по крайнему правому ряду, с легкостью и даже изяществом обгоняя идущие в других рядах машины. Ползут еле-еле, дождя испугались. Пускай. Каждый выбирает по себе. Надо бы, конечно, в левый ряд выбраться, ну да ладно. И так неплохо.
Покрутив ручку магнитолы, Андрей поймал «милицейскую волну». «Песни, которыми мы жили», — радостно объявил юный голос ди-джея, и из динамиков раздалось секретовское «мой приятель — беспечный ездок». Ну, надо же, — хмыкнул про себя Андрей, до максимума прибавив громкость. Как знают, черти полосатые, когда и чего ставить. Ведь просит душа полета, просит! И он еще притопил педаль газа.
«Мой приятель — беспечный ездок. И асфальт он привык растирать в порошок…»
Спидометр уже перешел за отметку сто двадцать. Стрелка, плавно покачиваясь, упорно ползла дальше. Наступающие сумерки и проливной дождь здорово затрудняли видимость, но еще не настолько, чтобы ехать наощупь.
«Газ до отказа — он непобедим, сначала газ до отказа, а там поглядим…»
Волга — тяжелая машина. Чтобы ее поставить на водяную подушку, когда колеса несет по собственной прихоти, и автомобиль становится неуправляемым — надо немало постараться.
«И кто его знает, где шаг через край? Газ до отказа, одной ногой — в рай!»
Андрей представил Наталью, как, приехав, обнимет, прижмет ее к себе. Мысли Сталкера были далеко, там, с любимой, и машина, словно поняв, как хочется ему поскорее очутиться рядом с ней, все быстрее и быстрее несла его домой, оставляя за собой длинный водяной шлейф, как у крейсера.
Впереди замерцала желтая стрелка объезда. Ремонтные работы. Опять, наверное, обочины благоустраивают, новые водостоки кладут. Хорошо успел вовремя заметить, можно уйти в соседний ряд, хотя скорость уже сбрасывать поздно.
Он уже начал маневр, когда услышал странный хлопок. В мозгу мелькнула мысль: «Глушитель? Непохоже». Но тут времени на размышления разом не стало, потому что Волгу дернуло и потащило вправо, прямо на щит со стрелкой. Испуга не было, вообще никаких чувств не было. Андрей до последнего пытался выправить несущуюся не туда машину, играя педалями и рулем. Но тяжелая машина не хотела уходить со своей траектории, неумолимо летя прямо на барьер.
Ну, давай же! Ну, еще на метр влево!
Андрей был настолько поглощен этой единственной задачей, что когда Волга сбила щит а затем дернулась, налетев на бетонные блоки, поставленные строителями сразу за щитом, даже не понял, что пробил собой ветровое стекло и вылетел, подобно пушечному ядру, из салона. Дальше была ПУСТОТА.
— Слушай, я тебя все-таки вот этими самыми руками придушу! Ты хоть понимаешь, что я за ту ночь едва не поседела!
— Поседела бы — был бы повод опробовать краску для волос, только и всего! Кстати, я думаю, что ты эффектно смотрелась бы в амплуа блондинки. Этакая Мэрилин Монро, только более соблазнительных форм. Между прочим, жду — не дождусь, когда снова смогу нормально обнять тебя без этого гипсового панциря! Ты хоть понимаешь, какие муки я здесь терплю в ожидании этого сладостного момента?
— Ты — невыносим. Большего эгоиста, чем ты, я в своей жизни не видела.
— Еще скажи, что ты меня не любишь!
— Я тебя не-на-ви-жу! Понял! Тебе бы лишь повыпендриваться! Поди, еще думал, красиво ли ты разбился! Что, угадала?!
— Значит, замуж за меня не выйдешь?
— Выйду.
— Вот-те раз! А чего это ты вдруг передумала? Это неспроста. Наверняка какие-то меркантильные интересы посетили эту чудную умную головку. Ага, я все понял! Ты надеешься, что все-таки обретешь статус молодой вдовы! Ха-ха! Не получится! Я коварный, я тебя обманул. Ты думала, что осчастливишь собой умирающего человека, и жизнь твоя супружеская будет недолгой, а я вовсе не собираюсь торопиться на тот свет. Ну, что, съела?!
— Ну вот, даже помечтать нельзя…
— Слушай, а если серьезно?
— Я задумала. Если я увижу тебя живым, если самая страшная беда нас минует, то мы больше не будем расставаться и терять время по пустякам. Это как знак свыше. Понимаешь?
— Я же вечный! А ты боялась, что я погибну?
— Да. Очень.
— Странно. Почему бы это?
— Считай это предчувствием, интуицией, внутренним голосом. Чем угодно. И еще скажи, что я ошибалась! Что волноваться было не из-за чего! Ключицу раздробил, руку сломал, ногу сломал, сотрясение заработал, тело — сплошной синяк! Я тебя, когда в первый раз после аварии увидела — думала, в обморок упаду. Даже тошнота к горлу подкатила. А врач заметил, потрепал меня по руке и говорит: «Да вы не волнуйтесь! Муж у вас в рубашке родился. Можно сказать, легким испугом отделался». Ничего себе — «легким испугом»!
— Ой, да это мелочи. Особенно по сравнению с мировой революцией. У меня все быстро заживает, как на собаке. Уже ведь хожу! Сам! Вон, даже до скверика этого зачуханного с твоей помощью добрался, а по коридорам так вовсе самостоятельно передвигаюсь!
— Ага, при этом напоминаешь Никулина из «Бриллиантовой руки». Только у него все по очереди ломалось, а у тебя вместе. И рука, как крыло у самолетика торчит на этом нелепом упоре.
— Что ж поделать, крепкое у меня панорамное зеркало было. Рука послабже оказалась. Зато теперь могу по-гусарски за дам пить: что с локтя, что с плеча. Спать, правда, слегка неудобно, но это ерунда, потерпим.
— Нет, я все-таки стану молодой вдовой. Потому что не удавить тебя — выше моих женских сил. Ты хоть понимаешь, что запросто мог умереть!
— Знаешь, на самом деле я уже умер.
— ???
— Я когда пришел в себя — там, на куче всякого строительного мусора, то понял, что нахожусь в пограничье. На пороге. Словно на весах качаюсь от жизни к смерти и обратно. И ведь при этом точно знаю, что стоит мне хотя бы чуть-чуть пошевелиться, как взвою от такой невыносимой боли, перед которой не сравнится ни одна боль, которую я испытывал до этого. По мне дождь хлещет, стекает под меня, а я понимаю, что должен чего-то найти, что я чего-то еще не сделал, чего должен был. Скашиваю глаза в сторону и вижу яркое пятно. Фокусируюсь на нем, потому что знаю почему-то, что именно там разгадка всего. А потом как вспышка, мысль: это же моя ласточка горит! То есть она там, на обочине умирает, истекает бензином и маслом, а я здесь, на этом дурацком щебне, в луже воды и крови. И я решил, что мы как бы параллельно с ней уходим. Помню, что начал прощаться со всей своей жизнью, думать, что успел натворить, чего не успел. Потом отключился.
— А дальше?
— Снова пришел в себя. Уже гаишники вовсю вокруг меня суетились. Я буквально метрах в трехстах от их стационарного поста разбился. Так что они на месте раньше врачей оказались. По-моему, мне пульс щупали. А, нет, в глаза фонариком посветили, на реакцию зрачков посмотреть. Точно. Я и очухался. Парень, что около меня сидел, молоденький совсем мент, еще заголосил так радостно, мол, живой, живой! А я снова в ту сторону гляжу, где моя волжаночка полыхает. Яркое такое зарево было…
— Слушай, но ведь дождь нехилый шел, неужели не погасил ее?
— Когда машина горит, так, как моя занялась, ее потушить практически невозможно. Пока вся не выгорит, можно даже не стараться. После всех кульбитов, что она проделала, наверняка сорвался и разбился аккумулятор, да и бензопровод, скорее всего, пробило. Так что искра встретилась с бензиновым ручейком, и понеслось. Хорошо, еще не взорвалась, а то бы еще тот фейерверк получился. Бак-то почти пустой был! Но разговор не о том. Так вот, лежу я, и знаешь, даже обижаюсь слегка. Как так, я же уже с жизнью попрощался, к смерти готов как пионер к выносу знамени, а меня снова обратно выдергивают, уйти нормально не дают. Совсем замучили, гоняют туда-сюда, как шарик на резинке. И тут изнутри словно голос, причем, самое смешное, мой собственный. Говорит: дурак ты, Андрюха! Рано тебе еще на вечный покой отправляться. Попрощайся с ласточкой, которая тебя спасла, помяни ее добрым словом и живи дальше. Затем Анна пригрезилась. Тоже головой покачала, мол, рано тебе еще ко мне, и пропала. А потом уже слабо помню. Какие-то обрывки из «скорой», приемный покой вообще из головы вылетел, впрочем, перевязки тоже. Наверное, лекарствами успели напичкать. Впрочем, я на это совсем не в обиде. Так что умереть я успел. Но, как видишь, все равно вернулся. К тебе и к Мишке.
— Ты меня больше так никогда не пугай, ладно?
— Постараюсь, лапушка!
— Ты не постарайся, ты лучше мне пообещай!
— Извини, солнышко, хотел бы, но не могу: все мы под Богом ходим. Вот скажи, кто мог знать, что у меня колесо на ходу разорвет?
— Так все дело было в этом? А я почему-то считала, что ты из-за дождя с управлением не справился, и машину занесло.
— Понимаешь, я шел слишком быстро. Я же к тебе торопился! Дождь тоже, конечно, слегка подгадил, но если бы не колесо, то все еще обошлось бы. А так получилось просто хрестоматийно: приличная скорость, тяжелая машина, потерявшая управление и несущаяся, считай, на трех колесах, да безнадежно короткое расстояние до препятствия. Вот и приплыли. Хорошо еще рулевую колонку и руль я в свое время спортивные воткнул, иначе точно бы хана была.
— А при чем здесь это?