— Да где же такое может случиться, если не в Советском Союзе! Сколько же надо выпить, чтобы крыша у тебя — туту — так съехала?! Надо же, — она снова стала материться через слово, — отец сбежал из морга, любовника закопали — все равно объявился! Какие мужики пошли бессмертные! Второй случай подряд — ох, не к добру все это. Или врачи у нас остались в стране только такие, что даже не могут отличить покойника от живого? И так мужиков настоящих нет, до пенсии не дотягивают, так их, выходит, еще живьем отправляют на тот свет?!
И завершила гневную тираду мыслью: «Ведь заплатила же коновалам, чтоб все тип-топ было, без брака, наверняка…»
— Сама догадалась или подсказали? — задал странный вопрос гость, стаскивая с себя камуфляж.
— С вами вообще чокнешься! Помоешься — ложись на диван. Устала, как собака. Да и сплю я ни с бывшими, ни с настоящими, а исключительно с будущими покойниками! Учти это, — предупреждение она почему-то произнесла с угрозой и закрыла дверь.
Ему было решительно плевать на ее угрозы: главное — он в Москве, а не в каком-то Лимитграде, стало быть, среди своих, а поэтому все образуется и наладится.
Жизнь пошла хуже, чем всухомятку. Народ праздновал якобы свою победу и оттягивался, что называется, по полной. Пили везде, где вздумается, поскольку милиция стала как шелковая, побаивалась, стервоза, нетрезвого населения, которое, истосковавшись по пьяному разгулу во времена минерального секретаря, теперь пило буквально все, что пьется. И все это происходило без участия Степки Лапшина, у которого за алкашные подвиги даже кличка была — Стопка. В честь него даже магазины обещали под таким названием открыть и в Бутове, и в Теплом Стане…
«За что мне все дырки законопатили и наглухо законтрили, за что?» — терзался вопросом Степка Лапшин, подозревая свою жену и дочь Варвару в наведении на него порчи. Оставался под сильным подозрением и сосед Аэроплан Леонидович Около-Бричко — тот тоже мог сглазить запросто, от него, активиста трезвеннического движения, любой подлянки ожидать можно.
Разумеется, Степка не знал и знать не мог, что бывший Московский Лукавый сделал его как бы ходячим экспонатом по части претворения в жизнь лозунга партии и правительства о наиболее полном удовлетворении материальных и духовных потребностей трудящихся. Для этого запаял ему входные и выходные отверстия — только таким образом можно было достичь наиболее полного удовлетворения этих потребностей. Нет никаких дырок — нет и потребностей. По известной методе: нет человека — нет и проблем… Тут человек был, но ни есть, ни пить абсолютно не мог. Самое обидное — навели порчу в то время, когда вся страна гудела напропалую!
Из духовных потребностей он признавал только футбол. Мог иногда постучать и в домино. Однако эти духовные ценности Степка потреблял исключительно после поддачи, в раздельном виде ни материальные, ни духовные потребности его никогда не удовлетворяли.
Жена считала, что Бог его наказал, поскольку Степка, по ее мнению, давно выпил свою железнодорожную цистерну. И принялся дудлить из чужой. В гараже, когда вышел на работу, всё расспрашивали, как он после побега из морга расшнуровывал живот, как пытался опохмелиться с помощью спринцовки да еще снизу — и ржали, не веря по-прежнему ни единому его слову. Как и в том случае, когда он принес в гараж новость: у него объявился сосед, который железные кузова КамАЗам головой гнет!
Дело дошло до того, что он и на предложения сообразить на троих стал наотрез отказываться. Заполучить его в «тройку» было очень выгодно — платил наравне со всеми, но не пил ни капли. Впрочем, любил наливать собутыльникам вслепую, по булькам, но самым поразительным было другое — хмелел во время выпивки ничуть не меньше пьющих. По утрам даже голова стала болеть, и это не на шутку встревожило супругу, которая завидовала женам, у которых мужья страдали по утрам от головных болей. Теперь голова у него, как бы разламываясь на части, трещала и спасения от приступов странной болезни не было. «Наверняка в морге застудил», — решил он. Не давали похмельного эффекта даже водочные компрессы на лысину.
Теперь он отклонял бесчисленные предложения насчет «строить», и его стали принимать вначале за жмота, потом и за стукача, мол, гаражному начальству доносит, кто и с кем пьет. Надоели Степке косые взгляды бывших собутыльников, хоть увольняйся. И уволился бы, тем более что зарплата теперь не нужна была большая. Он ведь все равно ничего не пил и не ел. Одним «святым духом» питался да и то от телеящика, когда в нем Чумак какие-то пасы изображал. Садился Степка голой задницей поближе к экрану и подзаряжался. А однажды решил припасть, что называется, к источнику напрямую — отправился к останкинской телебашне. В кустах снял штаны, наклонился, прицелился на кончик телешприца. Пошла такая зарядка, что волосы в подмышках затрещали, ударило в нос паленой шерстью…
Но самое обидное было то, что никто не верил в его мечту: вернуться в ряды алкашей, стать обыкновенным человеком. Кто мечтал бросить пить, тому сразу верили, хотя и понимали, что это очень редко кому удается. Он же хотел пьянствовать снова, а ему не верили. И врачей таких, чтоб возвращали в алкоголики, тоже не существовало. У вас что-то не так, сказал ему терапевт и направил к «ухо-горло-носу», а тот, хотя у Степана в ушах был настоящий сквозняк, поскольку и дышал ушами, послал его к психиатру Тетеревятникову, который всего лишь неделю назад как из дурдома вышел.
И что характерно — Тетеревятникова, поговаривали, отправил в дурдом опять же его сосед. Послушал у него грудную клетку и то ли услышал, то ли не услышал там такое, что сразу же чокнулся. То, что Около-Бричко — зараза, Степка давно знал. Но ведь и какие-то пределы всему должны быть. А тут — никаких пределов. После августовского переворота Аэроплан стал каким-то невозможно большим начальником — разъезжал на черной иномарке с двумя охранниками, похвалялся соседям, что вскоре совсем переедет, поскольку ему дают на Кутузовском проспекте новую квартиру. Трехкомнатную на одного, чтобы не было стыдно перед иностранцами за то, что демократы в России плохо живут.
— Леонидыч, взял бы меня в персональные водилы что ли? — в такой странной форме попросился однажды Степка на работу к соседу.
— Вы слишком много пьете, — ответил тот и, повернувшись лицом к своей двери, зазвенел связкой ключей.
— Да я теперь даже есть не могу! — напомнил он о своей беде. — И «вы» — это я, да? — удивился Степка, поскольку раньше они с соседом были на «ты». Обычно с «вы» переходят на «ты», а тут наоборот.
— Вот именно: вы — это вы, Степан Николаевич, — бесстрастно подтвердил сосед, методично пощелкивая замками. — К тому же я скоро переезжаю на Кутузовский…
«Вот гад: если дурацкие ножевилки именовать ножичками и вилочками чудотворного Степана Лапшина, и деньгу на этом заколачивать, так тут сосед не пьет, а вот на приличную работу взять — сосед много пьет! Знает же, зараза, должно быть, он мне и верх, и низ запаял!» — возмущался Степка и решил все-таки навестить Тетеревятникова: пусть устраняет сплошную непроходимость или же справку дает о том, что он не может вообще употреблять по техническим причинам.
Для психиатра пребывание в дурдоме не прошло даром: очень странно повел себя, как только Степка порог кабинета переступил.
— Вы один? — с опаской спросил Тетеревятников и стремился кого-то узреть за спиной пациента.
— А я что — с родителями сюда должен являться? — в свою очередь спросил Степка.
— С какими родителями?! Вы же троицей ко мне, помнится, приходили. Около-Бричко, у которого блиндированная голова. Милиционер этот, у которого слуховые галлюцинации, он с их помощью получает цэу от начальства. Ну и вы собственной персоной. Вы за кого меня принимаете — я же все помню! Правда, у меня была еще одна встреча с ними, но без вас — прямо с этой встречи в Кащенко меня отправили. А теперь вот я имею счастье лицезреть и вас. Так что же ко мне привело? И что ожидать от вашего визита?
Степка как на духу выложил ему все, начиная с пьянки в квартире Около-Бричко и включая побег из морга.
— А как вы в морге оказались?
— А как вы в Кащенко угодили? — отпарировал Степка.
Тетеревятников едва не взорвался от гнева. «Да по твоей же милости и угодил! — хотелось ему прокричать. — Это же ты, любезный, нажрался осинового самогона так, что все функции отключились. Я посчитал тебя жмуриком и вызвал труповозку. И помчались мы с вечно галлюцинирующим участковым спасать второго собутыльника, знаменитого нынче демократа Около-Бричко. А когда я не обнаружил в его грудной клетке сердца, то меня сразу же и приодели в смирительную рубашечку…»
С точки зрения Степки психиатр вел себя совершенно несуразно. Он жаловался на запаянное наглухо горло, а Тетеревятников ему коленки простукивал. Он ему о том, что у него и заднего прохода почему-то не стало, а он: «Встаньте, закройте глаза, вытяните руки, а теперь найдите указательными пальцами кончик носа»! Ну, при чем тут кончик носа, если ни какать, ни писать, не говоря уж о сексуальных моментах, совсем нечем? Пропало все, как в машине искра пропадает — нету и все. Может, он полагает, что все это можно делать и носом?!
— А когда же вы горло мне будете смотреть? — поинтересовался Степка.
— Никогда.
— У меня же с горла фокусы все начинаются!
— Я не отоларинголог — что в горле понимаю?
— И задний проход и не посмотрите? — упавшим голосом спросил Степка.
— Тем более. В задницах вообще ничего не смыслю.
— А кто же тогда мне справку даст о том, что у меня ни горла, ни хлебала, ни конца, ни очка?
— Никто не даст. В науке ничего подобного не описано, значит, быть этого не может, — объяснял Триконь и при этом издевательски ухмылялся.
— Меня в капитальный ремонт пора или вообще списать надо по причине отсутствия важных узлов и агрегатов! В ушах сквозняк и пузо совсем пустое! Кончай травить про науку — взгляни на факты! — разошелся Степка, расстегнул сорочку и продемонстрировал, как у него пупок с позвонка на позвонок перепрыгивает.
— Плевать на факты! Я вот послушал грудную клетку твоего дружка, не успел даже заикнуться, что он совершенно бессердечный, как меня сразу же в дурдом… И ты хочешь, любезный, чтобы я после этого еще подписался и под тем, что у кого-то полорганизма вообще отсутствует? Инвалидность дают также по показаниям. Найди мне в любом законе или постановлении правительства, в любой инструкции Минздрава такие указания на показания, как у тебя. Например, ты дышишь не носом, не ртом, а ушами? Где-то это прописано? Энергией подзаряжаешься напрямик от телевизора? Я что-то слышал о так называемых «хомо TV», но прости меня, пожалуйста: самую высокую комиссию, которая подтвердит все это, тут же замуруют в дурдоме…
— Так что же мне делать? — совсем сник Степка.
— А я откуда знаю? Кто тебя сделал таким — туда и валяй. Один без сердца, а этот вообще без ливера. Мутанты какие-то!
— Да если бы я знал, кто меня так уделал, разве пришел бы в нашу поликлинику?
— А в вашу? — ухватился за ниточку Тетеревятников.
— Моя поликлиника — эта поликлиника. Согласно прописке…
— Не уверен. Скромничаешь, любезный. У тебя набор нетрадиционных показаний, стало быть, тобой должна заниматься нетрадиционная медицина.
— Экстрасенсы что ли? У меня Аэроплан Леонидович всем экстрасенсам экстрасенс, — похвастался соседом Степка и тут же вспомнил, какой он ему от ворот поворот нынче показал.
— Тебе же не кузова головой выпрямлять, — мягко упрекнул Тетеревятников. — Тебе капремонт требуется. Есть у меня один телефончик…
После всех злоключений Ивану Где-то в гостях у Варварька и спалось, и не спалось. Казалось бы, спал как убитый всю ночь и целый день, но в действительности все это время занимался делами своего астрального тела, которое оказалось совершенно неугомонным. Только «во сне» до него дошло: этот тип, который настаивал, что именно он — Иван Петрович Где-то, и есть его собственное астральное тело. Нигде не слышал и не читал ничего подобного: он мог с помощью астрального тела перемещаться в пространстве и во времени со скоростью мысли, мог смотреть на самого себя глазами его глазами, более того, мог наблюдать, как два Ивана Где-то спорят друг с другом. Тут уж не двоилось, а троилось.
Первым делом он направил астрального Ивана в свою прежнюю московскую квартиру, но не в Лимитград, где по такому же адресу обосновался тамошний этотстранец Около-Бричко. В прежней квартире заканчивали евроремонт — не только стены, но и полы, и окна заменили. Иван-астрал представился работником бюро технической инвентаризации, сообщил работягам, что есть жалоба на них, поскольку они умудрились снести несущую стену и воздуховод. Несущая, естественно, была на месте. Хозяином квартиры, как оказалось, был один из молодых рабочих.
— У вас документы на квартиру есть? — с нескрываемым недоверием спросил астрал.