Собеседник вздохнул тяжело и продолжал выговаривать Ивану Петровичу:
— Полагаешь, что ты наказал Зло? Если бы так… Сейчас беглецов преследует другая смена охраны. Тетка твоя, Мокрина Ивановна, попадет им в лапы и вскоре умрет в подвалах ведомства Сучкарева. Василий Филимонович Триконь вернется в Москву. Поскольку его уволили из милиции, пойдет ночным сторожем в магазин. На пару с бывшим майором Семиволосом. Спустя два месяца их убьют грабители. Ромка вместе с женой и ребенком доберется до Абхазии, будет воевать за ее независимость, потом окажется в Нагорном Карабахе, где его и убьют. От шальной пули погибнет и его молодая жена. А Ваню, твоего внучатого племянника, купит семья из Нью Голд Орды. Он забудет родной язык. Станет Джоном, не помнящим своего родства. Его воспитают в духе ненависти к своей Родине, фактически он станет ньюголдордынским янычаром.
— Картина впечатляет. Но пусть умрут свободными и непокоренными, чем будут прозябать в постыдном рабстве.
— Ты свой выбор сделал.
— А почему ты в своем обзоре не упомянул друзей моих заклятых — Около-Бричко, Варварька?
— Извини, ошибку исправляю, — и двойник предложил взглянуть на Лобное место.
Иван Где-то повернул голову к храму Василия Блаженного. В лучах утреннего солнца он был особенно величественным и прекрасным. Залюбовался им, однако надо было смотреть на Лобное место. Там стоял огромный столб из серого гранита. Подошел ближе. «Волей граждан России на вечные времена предаются позору», — было начертано на его основании. Обошел Столб позора и прочел выбитые на нем черными буквами имена: «Ленин (Ульянов)… Свердлов… Троцкий (Бронштейн)… Берия… М. Дойчев… Бобдзедун… Мордарь… Купон Первый… Чмочкевич… Чумейко-Чумайс… Около-Бричко… Грыбовик…»
— А почему Джугашвили нет?
— Большинство россиян на референдуме оценило его деятельность положительно.
— Вот уж поистине: чем больше людей на тот свет отправил, тем больше слава и величие государственного деятеля! Помилуй, а где мы находимся: в Москве или опять в Лимитграде?
— Москва побеждает в себе Лимитград. Не желаешь ознакомиться с предысторией Столба? Посмотри небольшой видеосюжет.
Иван Петрович в тот же миг оказался на площади перед знакомым зданием. «Да это же Вискули в Беловежской пуще!» — узнал он печально знаменитый особняк.
Вошел внутрь. Там звучали суровые слова.
Беловежский международный трибунал, основываясь на прецеденте Международного военного трибунала в Нюрнберге… опираясь на собранные неопровержимые доказательства, обвиняет… в подготовке и осуществлении заговора по уничтожению суверенного государства… в циничном попрании принципа нерушимости европейских границ, сложившихся в результате второй мировой войны… в жестоком обращении с населением бывшего Союза Советских Социалистических Республик… разграблении общественной и частной собственности… установлении для миллионов сограждан системы рабского или неоплачиваемого труда… в разжигании кровопролитных межэтнических конфликтов… геноциде народов…
На подиуме судьи в черных мантиях. Справа за кованой решеткой обвиняемые — практически весь августовский президиум, который на радостях в Лимитграде бацал «Мурку». Никто из подельников больше не защищал Бобдзедуна бронежилетом.
— Вы настаиваете, что это ваша настоящая фамилия? — спрашивал председательствующий одного из обвиняемых.
— Да, ваша честь, настаиваю.
— Извините, однако эта фамилия на родном языке одного из судей означает мошенник, жулик, плут, — объяснил судья.
— Но это моя родная фамилия!
— Защита протестует против попытки со стороны суда нанести оскорбление обвиняемому! — воскликнул один из адвокатов.
— Помилуйте, где защита усматривает попытку оскорбления, если фамилия с деда-прадеда такая? Протест защиты, если нет иного мнения у членов трибунала, — председательствующий обвел взглядом судей, — единогласно отклоняется.
Иван Петрович вернулся на Красную площадь.
— Опять желаемое за действительное? — с иронией спросил он двойника.
— Это реалии будущего. В соответствии с Божьим промыслом всякое зло неотвратимо получит наказание.
— Извини великодушно, только зачем мне картинки из будущего?
— Подслащиваю пилюлю. Чтобы было не так обидно покидать Землю. Тебя ожидает разговор с тем, чьи полномочия ты узурпировал. Вообще-то общение художников с Богом — дело обычное. Не поминай лихом, — двойник при этом участливо похлопал Ивана Петровича по плечу.
И вновь Иван Где-то оказался на лестнице, застланной чудесной ковровой дорожкой и ведущей в небо. Даже обрадовался тому, что будет идти и идти, поднимая со ступеньки на ступеньку миллионно тонные ноги. Все-таки они полегче, чем жизнь на одной шестой. Будет вечно совершенствоваться и подниматься к духовным вершинам. Ведь для российского интеллигента, а к таковым он себя причислял, более привлекательного занятия и не существовало.
Но не было прежней тяжести в ногах, бесконечности лестницы, своего рода аналога спирали развития. Не было ни облаков, за которыми, казалось ему в первый раз, засияет яркое земное Солнце. Лестница слишком быстро закончилась, и впереди на ее вершине в белой хламиде восседал Саваоф.
— Опять, Иван, к нам пожаловал?
— Не по своей воле, всемогущий и милосердный Боже.
— Но по своему злому умыслу. Давать тебе волю оказалось опасно. Пустил в распыл охрану лагеря и всю стройку, пусть она тысячу раз неправедная. Не прошел главного испытания: не воздержался от применения силового могущества, которым я тебя наделил. А духовным могуществом пренебрег. Не окороти тебя, ты такой тарарам на планете устроишь! Ты же спишь и видишь: обитателей Кремля — под ноготь, Нью Голд Орду — туда же. Суть же моего замысла в том, чтобы Зло само подошло к своему уничтожению. Иначе оно будет выглядеть страдающей стороной, вызывать сочувствие.
— Опять социалистический реализм, — не удержался Иван Где-то.
— Как и встарь — дерзишь, — заметил Саваоф, но миролюбиво. — Русская интеллигенция — этим всё сказано. Откуда у вас блажь на прогресс так называемый? У каждого своя правда, свой поиск и свой модный писк? Все и всё на особицу. Даже мне мозги запудрили — а ведь это оттуда, от Лукавого! Кстати, для интеллигенции, в честь ее особых заслуг в деле сбивания народа с панталыку, черти открыли в аду VIP-отделение. Там грешники из числа неисправимых умников, глупее которых мне нигде не встречались, не только кипят в смоле, но еще и борются друг с другом. Орут, витийствуя, обсуждают и осуждают, шлют заявления, то бишь коллективные доносы, Сатане. А то и попросту, перекрывая кислород, хватают друг дружку за кадык. На потеху обслуживающему персоналу. Может, и твое там место?
— На всё воля твоя, Господи.
— Это лишь кажется, что на всё. Служат Сатане, а на меня уповают. А где твоя воля?
— Сегодня ее проявил, и вот я здесь. На ковре.
— Твоя правда. С волей ты перегнул, дошел до самоуправства. Пришлось остановить тебя — во избежание непоправимой беды. Хотя многое из наблюдений за тобой было интересным. И пригодится в моем хозяйстве. Ты был самым могущественным человеком за всю историю существования планеты. По силе своего духа ты приблизился к богочеловеку! — Саваоф при этом воздел палец ввысь. — Могущество какой-нибудь Нью Голд Орды в этом смысле по сравнению с твоим — тьфу! Мы оценили то, как ты не поддавался многим искушениям. И то, что не стал на родной земле пришельцем, инопланетянином. Но грешил опять, да еще как! Раскрою секрет: никакого суперкомпьютера у тебя не было. «Кобир» был пуст, его вообще не существовало. Ты пользовался не суперкомпьютером, а силой своего духа, мощью человеческого интеллекта.
Иван Петрович уже без удивления заметил, что Саваоф не говорил, как это делают люди — шевелят губами, а нередко для убедительности сказанного используют мимику, размахивают руками. Нет, Всевышний задумчиво и неподвижно восседал на своем облаке, и его мысли вливались в сознание поэта. Не было нужды отвечать ему вслух — Саваоф читал его мысли. При этом в сознание Ивана Где-то вкладывалось огромное количество информации, которое он не без труда усваивал.
— В России до самого последнего времени не было более высокого звания, чем звание истинного поэта. Поэтому мы и остановились на твоей кандидатуре. Пусть поэты — великие грешники, простим их, но они ближе всех к человеку будущего. Новые русские — согласись, проект Лукавого. Подвергнув страшным испытаниям страну, мы еще больше стали ее уважать и ценить — за долготерпение, мудрую стойкость, веру в лучшее, веру в Спасителя, в конце концов. В стране ой как много грязи и всякой мрази. Но твоими стараниями даже Около-Бричко заболел русскостью, — тут Саваоф позволил себе тихонько, в просторную белую бороду, засмеяться. — Даже киборг нечистого не выдерживает атмосферы России, являет собой нечто человекообразное.
— Я здесь не при чем. Около-Бричко — машина-хамелеон. Ее постоянно модернизируют, наделили способностью к самосовершенствованию.
— Спасибо, просветил старика. Но что же делать с тобой, куда определить? Задал мне задачу Иван Петров! И вот так всякий раз, когда поступают сюда души твоих соотечественников. Посмотришь — вроде бы принадлежала православному, который, во всяком случае, когда гром гремел, хоть через раз, но крестился. Присмотришься лучше — язычнику, а еще внимательнее приглядишься — атеисту. И все это, как нынче говорят, в одном флаконе. Так куда тебя определить — в ад или рай?
— Господи, устал я от бесконечного и бесполезного выбора. Между шилом и мылом. Наверное, лучше было бы попасть в рай. Но, если честно, мне все равно. И в аду души живы.
— Откровенность похвальна. Понимаю тебя так: строили рай на Земле, а устроили ад. Поэтому никуда и не хочется, — объяснил Саваоф и при этом печально кивал головой в знак согласия с собеседником. — А ведь люблю я Русь Святую и Великогрешную! Которая испокон веков выбирает не то, что ей нужно. Или не так выбирает. Где еще, веруя истово в Христа, в глубине души остаются язычниками? Где многовековую мечту человечества о справедливости, названную в последние столетия коммунизмом, смогли так скомпрометировать и извратить? При этом народ, как и христианство, так и коммунизм, приспособил к своим нуждам, переварил в себе. Более того, они запечатлелись в генетическом коде народа. И вдруг — долой Бога! Затем — долой коммунизм! А ведь это отторжение, умерщвление части себя, своей истории и сущности. Своей души, наконец. Если христианство было, есть и будет, то коммунизма никакого не было. Долой тогда — что?
Можно еще согласиться, что конечная судьба всех империй — распад. Хотя ресурсы российской, особенно советской, шли на развитие, так сказать, колоний. Это была империя наоборот: колонии стали метрополиями, а метрополия — колонией. Но как можно было единую и неделимую Русь, триединый народ, разрубить на три части? Как можно было, что называется, на ровном месте, в мирное время, превратить могучую страну в нищенку? Объяснить это можно лишь всенародной погоней за посулами Лукавого. Все свое испохабили, все свое лучшее, временем проверенное, отринули, а позаимствовали у соседей самое гадкое и мерзкое. Сейчас у вас якобы демократия. Какая демократия — как властвовали чиновники, так и властвуют! Только теперь чиновники богатые, поскольку то, чем управляли, приватизировали. Опираются чиновники на бандитов — иначе как народ удержать в повиновении?
Раньше цари, короли да императоры считали себя моими помазанниками. Ради хоть какого-нибудь порядка на Земле на это можно было закрывать глаза. Потом стали утверждать, что всякая власть от Бога. Не спорю. Но кто посмел утверждать, что власть М. Дойчева, Бобдзедуна, Мордаря и иже с ними — моя власть? Только Лукавый и его осатанелые слуги. И демократию тоже ведь скомпрометировали. На самом деле она в принципе невозможна. Всегда были лидеры, вожаки, предводители, руководители, начальники — от слова начало, кстати. Речь может идти лишь о степени демократичности общественного устройства, политической системы. Демократия, то есть власть народа, не может не быть властью Бога. Ибо этой единственный путь к гармоничной, счастливой жизни. Пока же в вашей стране власть от Лукавого и его присных.
Поэтому Русь Великогрешная и похожа на самоубийцу, который решил повеситься, надел на шею петлю, а потом раздумал. И сбросить петлю не может, и жить дальше хочется. Вот и стоит на цыпочках, ни туда и ни сюда. Поскольку ты поэт, выразитель бед и чаяний народных, я, пожалуй, тебя определю в свои нештатные помощники. Прости великодушно, однако ты будешь символом своей страны — висельником, которому жить хочется, но и петлю со своей шеи скинуть не может.
Иван Где-то почувствовал, как под ногами оказался кусок неустойчивой тверди, а на шее — грубая и колючая веревочная петля. Чтобы она не удушила его, пришлось стоять на цыпочках. Попытался освободиться от петли — куда там. Веревка спускалась откуда-то сверху и, как он ни силился приподняться на цыпочках, слабина немедленно выбиралась. Иван Петрович даже подпрыгнул, оттолкнувшись от зыбкой тверди, но напрасно.
Между тем Саваоф, у которого под бородой шевелилась загадочная улыбка, обошел вокруг него и остался довольным собственной выдумкой. Потом положил сухонькую, едва весомую, но очень теплую, руку ему на плечо и сказал сочувственно и проникновенно:
— Не суетись, Ваня. За тобой остается выбор — ад или рай. Я возвращаю тебе могущество, которым ты не воспользовался. Могуществом Добра и Созидания. Могуществом Зла и Разрушения тут тебя искушать некому. Будешь влиять на судьбу своей страны и своих соотечественников — иначе, зачем же я когда-то отметил тебя талантом? Силе твоего духа вновь подвластно гиперпространство, следовательно, ты можешь одновременно находиться во множестве мест. От твоих успехов зависит, будет ли кусок тверди подниматься, удаляясь от преисподней, приближаясь к раю. Заслужишь освобождение от петли и предашься там вечному блаженству. Даша, между прочим, твоя там. Умертвили бедняжку бесы, а тебе суррогатную подсунули. Если же дела твои пойдут хуже некуда, в итоге ухнешь вниз, где грешники, кипящие в котлах, с аплодисментами встретят тебя в VIP-отделении.