.... - Ох-ох-ох.. Не легко нам, аномальщикам, приходится - столько интересного происходит, - выслушав не слишком убедительный рассказ о преследовавших Трошина загадочных персонажах, Севан достал мобильный телефон. - Возьми-ка вот это. Как ценному агенту в служебное пользование даю, а то связь с тобой держать трудновато. Умный аппаратик. Инструкции к пользованию вот тут в блокноте. Контачить, полагаю нам предстоит, плотно. Есть у меня соображения, но о них потом, когда совсем оклемаешься. Звони, если что ещё вспомнишь. - Севан поднялся и огляделся. - Небогато живешь, Нострадамус.
- Постой... - Филя упрямо замотал головой. - Люк был. Пар был. Тамару надо искать там. Севан, я знаю. Я уже видел смерть. Сейчас я расскажу тебе все до конца. Все, что хотел скрыть даже от себя, закопать в памяти. Сядь и не перебивай. Пожалуйста!
Севан вновь опустился на придвинутый к дивану стул и прикрыл глаза. Теофил не нуждался в свидетеле, он должен был выговориться и смотрел не на собеседника, а в угол с этажеркой, на которой его воображение проецировала давнее, совершенно невероятное происшествие.
Этого Филя предпочитал не вспоминать, никому никогда не рассказывать и почти сумел убедить себя, что увидел во сне или придумал в полете воображения ту давнюю лунную ночь.
Луна стояла полная, от которой не спится и лесорубу, а тем более, едва оклемавшему от горячки впечатлительному аспиранту. Нет, не ушел он в село после встречи на тропинке с Золотой девушкой, решил переночевать у деда, что бы двинуться в путь поутру чуть свет. Проснулся от луны и сразу понял, что в доме один. Ведь понял же! Поднялся, вышел на белесый от небесного света луг и побрел наугад - именно так, как шел утром к источнику и золотой поляне. Поляну он увидел издали - смутное лунное мерцание исходило от нее, пробиваясь между деревьев. Плеск и легкий звон оглашали тишину, словно гномы ударяли в хрустальные наковальни крошечными молоточками или феи чокались праздничными бокалами. И смех... Он осторожно приблизился, прячась за валунами. Вода в источнике, совершенно серебряная и словно светящаяся из глубины уходящего в недра каменного конуса, заворачивалась воронкой, как в гигантской раковине. Среди кружащего серебра, то сливаясь с ним, то вновь вырываясь к свету, мерцало узкое тело девушки. Длинные волосы струились за резвящейся русалкой. Тея плескалась и хохотала, а на валуне сидел, улыбаясь черными блестящими губами, пес. Он повернул к Филе большую голову, задрал морду и легонько подвыл на луну, как бы объясняя происходящее.
- Молчи, Мой. Не подпускай его близко, нельзя. Скоро полночь. Тучи идут. Плохо будет чужому.
Фил задрал голову и увидел темную флотилию облаков, хищно двигавшихся к луне. Вскоре они проглотили бледный диск и волшебство померкло - погасло серебро, тьмою подернулась черная вода, умолк колокольчатый смех.
- Ты где, Тея? Эй, что случилось? - крикнул соглядатай, замирая от охватившего его страха.
- Уходи! Уходи! Тебе... нельзя... Уходи! - прозвучал прерывающийся слабый голос. Фил понял - девушка захлебывается, тонет! Он вскочил на камень, нависающий над водой и увидел, какой черной и страшной стала засасывающая воронка источника. В центре её, то исчезая, то выныривая, виднелась голова Теи. Пес бросил на Фила полный мольбы взгляд и жалобно всхлипнув, кинулся в воду. Он звал, звал на помощь! Теофил окаменел, парализованный противоречивыми порывами.
"- Я не смогу спасти ее! Это самоубийство. Хищный источник ждет жертв!"
"- Я не смогу жить, если позволю ей утонуть!"
Он бесконечно долго, целую вечность, твердил это заклинание, а когда рванулся вперед, оступился на скользком валуне, упал, сбивая локоть и не успев уберечь от удара голову.
Когда "спасатель" очнулся, в небе стояла луна, спокойно, как озеро на сцене театра, лежала водяная гладь. Ни девушки, ни пса не было и в помине. Стоило, наверное, вздохнуть с облегчением и принять любую вполне оптимистическую версию - девушка ушла, девушки вообще не было промелькнувшее видение - плод неокрепшего после малярийной горячки сознания. Но Теофил заклацал зубами и сжался в комок - то, что видел он, что переполняло сейчас ледяным ужасом его мозг и дрожащее тело, можно было выразить лишь словом СМЕРТЬ. Он рванулся в чашу, что бы навсегда покинуть эти места.
- Знаешь что мучает меня больше всего? - рассказчик устремил на Севана мрачный взгляд: - Даже в самом искреннем признании, я не могу определить наверняка, куда так стремительно рванулось мое тело - к озеру, чтобы вырвать из взбесившегося водоворота девушку, или прочь - в спасительную тьму леса. И почему я упал? Ведь не нарочно же? Или все же... Ах, ты не веришь... Я не выдумываю, клянусь... Иногда я знаю точно, знаю со всей последней убежденностью, что не отступился бы, если даже из меня по капле выпускали кровь... Я знаю - было мгновение, когда я не думал о собственной шкуре, я рвался спасти ее...
- Верю. Ох, как хорошо я понимаю тебя, герой. Печальный конец вышел у твоей сказки, - Севан улыбнулся с горьким сожалением, сжал руку Фили и повернул к себе ладонь:
- Ну-ка, глянем на предначертания судьбы.
- Ты и в хиромантии разбираешься? - Филя протянул обе руки. - У меня на правой и левой рисунки сильно не сходятся.
- Я так, маленечко что-то секу, - Севан присмотрелся к линиям и с улыбкой сложил ладони больного. - Порядок! Жить будешь. А способности у тебя экстраординарные зафиксированы. Глубокая линия воображения.
- Благодарю, - кривя губы, выдавил Теофил. - Намек понял.
- Крепись, парень, - Севан поднялся.
- Ты прав... Мне надо отдохнуть. Спасибо, что заехал. Захлопни за собой дверь, - повернувшись к стене, Филя уткнулся носом в пыльную диванную спинку. - Стыдно, стыдно, ой, как же все хреново у тебя выходит, Моцарт... И холодом пронизывают мозг наступающие в с металлическим лязгом слова... Никелированной луной.., ой... ой... вещь, вещь...
Никелированной луной
ландшафт очерчен жестяной,
сквозной, холодный и зловещий.
охвачены молчаньем вещим
бессмысленные стынут вещи.
Души не видно ни одной.
Во всяком случае живой.
лишь Торичелли пустотой
металл отточен ножевой.
Лишь грязь бестрепетно сверкает.
Два цвета - измеренья три.
И все. И лучше не смотри,
как в переулках до зари
глазищ голодных упыри
с округи четкой не спускают.
И вот он - черный, черный дом.
И в черном зале в доме том,
под черным чертовым сукном
пречерный-черный гроб таиться.
А в нем, о Боже правый, в нем...
Не надо! Не хочу! Потом!
Нет, нет! ведь это только сон
мерещится, морочит, снится!...
Как бы не так! Взгляни в окно:
никелированной луной
ландшафт евклидов жестяной...
Молчи, не смей пошевелиться.
Покуда сам ещё живой,