Он чувствовал, как в нем растет ненависть, непримиримая и холодная.
«Мое решение поехать к отцу не направлено против тебя. Я делаю это по велению разума».
Слово «разум» он написал большими прописными буквами, чтобы подчеркнуть его значение.
Измучившись над этим предложением, он вернулся к Барбадосу. Остров, подобно одинокой лодке в Атлантике, лежал несколько в стороне от длинной гряды островов Малых Антилл. Матиас тоже хотел бросить якорь в стороне от всех, в какой-нибудь дальней, покинутой всеми бухте. У отца была яхта. Он еще ничего не знал ни о ее величине, ни о ее судоходных качествах. Наконец-то он примет участие в парусной регате. Может быть, они даже пройдут когда-нибудь мимо Гаити и он сменит узкое, тесное для него пространство на широкий простор, вырвется из этой вонючей провинции. Ходить под парусами, терпеть крушения — а крушения, конечно, тоже будут, — искать затерянные сокровища, кружить над заросшими ракушками обломками затонувших кораблей. Пассаты и белые полотна парусов. Путешествие на яхте от острова к острову. В этой части земли все движется, все вибрирует: краски, звуки, запахи, нравы пестрых рынков. Продвигаемся вперед на каноэ. Коралловые рифы, просвечивающие сквозь стеклянное дно баржи. Когда пьют пунш под названием «Ти»? Его пьют весь день, а приготовляется он так: стакан на одну пятую часть заполняют сахарным сиропом, потом добавляют четыре пятых рома и наконец дольку зеленого лимона. Лед убивает аромат, знатоки никогда не кладут его. Он тоже не будет класть лед. Его немного злило, что он все еще чувствовал на языке вкус обыкновенного шнапса и не мог представить себе вкуса пунша. Нищие и миллионеры. Сахар, ром и плантации. Калейдоскоп человеческих типов, рас, говоров. Хронология сплошной путаницы. Духовой оркестр. Карнавал на Барбадосе превосходит по своей пышности карнавалы в Рио и Ницце. Когда там проходит карнавал? К сожалению, только в середине января. Он очнулся и увидел, что сидит на школьной скамейке. После выпускных экзаменов он смог бы остаться там дольше, на несколько месяцев, может быть на год, кто знает.
Он устал, его клонило в сон, но письмо нужно было закончить. Однако он странным образом чувствовал себя прикованным к журналу и никак не мог оторваться от него. Женщины Карибских островов. В своих фантастических платьях немыслимо ярких расцветок, блестящая смуглая кожа креолок, тюрбаны. Они танцуют босые, эти женщины. Эта женщина. Он совсем забыл о ней. С этой женщиной он наверняка поссорится. Ему придется говорить, есть, пить, жить с ней под одной крышей. Вращаться в ее обществе, когда этого захотят его отец или она сама. Но у него не было к ней такой ненависти, как к Грегору. Потому что он не знал ее. Он был к ней равнодушен. Или все же нет?
Перед ним лежали два письма в одинаковых конвертах, отправленные на его имя в интернат. В этот год развелись его родители. С тех пор прошло лишь несколько месяцев. Один конверт был надписан его отцом и заклеен, на другом, открытом, почерк был незнаком Матиасу. В письме от отца было лишь несколько строчек: «Ты должен знать обо всем. Пожалуйста, прими все так, как есть, без лишних эмоций. Я не хочу прятаться от тебя». К письму прилагалось приглашение на свадьбу: «Мы рады сообщить вам… бракосочетание состоится…» В другом, не заклеенном, лежало только приглашение. Матиас, подавленный неотвратимостью, которая содержалась в этих сообщениях, на некоторое время отвлекся, задумавшись о том, кто и зачем послал второе приглашение. Позже он нашел у Ренаты в ящике для бумаг второй такой же конверт с тем же почерком, но без приглашения. Оно было, видимо, сразу же уничтожено. Он взял конверт с собой в интернат и сравнил его с тем, что получил сам. Почерки полностью совпадали. Только много позже он смог приписать этот почерк определенному человеку, которого он знал. С того времени он начал задумываться, как связаны между собой эти события.
«Следующее лето я обещаю провести с тобой».
Это была уступка, которую он мог себе позволить. До лета многое могло случиться. А если она будет чинить ему препятствия? Создавать трудности? Это нужно предупредить с самого начала.
«Так как я еще не достиг совершеннолетия, ты, наверное, будешь возражать против моего путешествия. Не делай этого. Я все равно поеду».
Два полюса. По одну сторону — мама, по другую — сын, отец в центре, здесь он враг, там — друг. Так, дальше, только не потерять нить.
«Я хочу сказать тебе всю правду. Может быть, тебе будет нелегко пережить это. Но мне тоже было трудно, когда вы разошлись».
Так, хорошо. Пусть она почувствует себя виноватой. Сейчас он уже знал то, во что долгое время не хотел верить: в разводе всегда виновны обе стороны. А сейчас давай пиши дальше, дорогой, больше дела. Не время поддаваться чувствам.
«Я еще зайду к тебе перед отъездом, до двадцатого декабря, чтобы забрать вещи. Приготовь мне, пожалуйста, джинсы, две футболки и теннисные тапки, красные с синим. Я думаю, тебе это будет нетрудно сделать. Привет. Матиас.
P.S. Где-то в моем шкафу должна быть камера».
Он аккуратно перенес текст на белую почтовую бумагу. Потом отыскал в путеводителе страницу с указанием авиарейсов. Барбадос: прямые полеты из Лондона самолетами британской авиакомпании. Из Амстердама через Мадрид на Барбадос рейсами датской авиакомпании. Из Люксембурга на Барбадос рейсами Международной Карибской авиакомпании. Может быть, отец закажет для него билеты из Люксембурга. Надо сказать ему, что он предпочитает Карибскую авиакомпанию. Это придаст особый вкус всему путешествию. Как добраться до Люксембурга, будет видно. Сначала нужно вырваться отсюда в Вену. «Му baby takes the morning train». Все самое трудное позади. Все улажено. Все решено.
Он встал, словно был в трансе. «Му baby takes the morning train». Все больше и больше отключаясь от реального мира, он начал сначала медленно, а потом все быстрее танцевать между столами под звуки своей любимой мелодии, представляя, как он обнимает загорелую девушку с бронзового Карибского пляжа, похожую на Шину Истон. Он танцевал, стараясь не дышать, полностью растворившись в наслаждении, пока не наткнулся на стул, который с громким стуком упал на пол. От этого звука он пришел в себя. Потом он запечатал конверт с письмом, написанным поздней осенью 1981 года.
— Камилла, что ты там делаешь? — спросила мама. Она сидела в кухне, читая журнал, в котором печатали дешевые бульварные романы. Она часто читала эти журналы по вечерам. Она клала их на кухонный стол, включала лампу, подпирала голову руками. Постепенно ее голова опускалась все ниже, пока не упиралась наконец на приподнятые кулаки. Несколько раз Камилла пыталась дать матери хорошие книги, но безуспешно.
Вопрос матери рассердил Камиллу. Она не хотела на него отвечать.
— Я занята, — сказала она и толкнула дверь ногой, чтобы уменьшить полоску света между комнатой и кухней.
— Ты в спальне? — спросила Мария Лангталер недоверчиво и подняла голову.
— Да, да, мама, я прибираюсь здесь, — сказала Камилла, открыла дверь шкафа и погремела ящиками.
Мать опять склонилась над журналом. Она очень хотела дочитать главу этого увлекательного романа, до того как приедут инженер с женой и потребуется ее помощь.
Камилла держала в руках белый пакет, на котором было что-то написано серебряными буквами. В нем хранилась драгоценность — пара шелковых чулок, светло-коричневых, с элегантно выделенной пяткой и носком и с великолепным швом, который поднимался от щиколоток и икр к плотному краю чулок. Эти чулки были единственной новой вещью Камиллы. Когда-то ей прислал их отец с оккупированной территории, где еще можно было достать нечто подобное. Сейчас Камилла собиралась в первый раз примерить их.
Вершиной модного совершенства в чулках была тонкая, нежная кайма шва. Камилла обращалась с ними очень осторожно и, чтобы не повредить их, предварительно сняла с руки тонкое серебряное колечко; закрепив их, она долго смотрела на свои ноги, которые показались ей такими стройными, что она с трудом узнавала их. Потом она достала из шкафа свои лучшие туфли. Они были синего цвета, без пяток, со скошенным каблуком. Верх и подметки сделаны из искусственной кожи, каблук — из дерева. В туфлях ноги опять выглядели по-другому. «Еще красивее», — думала Камилла. Она осторожно провела рукой по чулкам, чувствуя, как их шелк одновременно притягивает и отталкивает ее пальцы. Она очень жалела о том, что в этой тесной комнате нет зеркала, в котором можно увидеть себя в полный рост. В зеркале, которое висело над умывальным столиком, она видела себя только до талии.
Сгорая от нетерпения, Камилла стала искать вишневое платье, перешитое для нее из старого костюма матери Ренаты. За этот костюм шла отчаянная борьба между Марией Лангталер и Иреной Бухэбнер. Всякий раз, когда мать жаловалась, что Камилла из всего выросла и ей нечего надеть, а на эти идиотские карточки нельзя получить ничего приличного, Ирена говорила, что все, что у нее было, она отдала в фонд зимней помощи фронту или в утиль. По совету матери Камилла тайно сообщила о своем желании Ренате, Рената — отцу, а инженер уговорил жену отдать костюм.
— Это сплошные лохмотья, — сказала Ирена и бросила горячо желанную Марией Лангталер вещь на стул. Она специально сделала так, чтобы костюм соскользнул со стула и упал, так что матери Камиллы пришлось нагнуться, чтобы поднять его.
Баронесса сняла с Камиллы мерки и изготовила выкройку, по которой потом мать сшила Камилле платье. Юбка равномерно расширялась книзу, верх был сделан в виде блузы с тремя поперечными складками спереди, которые заканчивались тремя защипами. Защипы повторялись и на сборках коротких рукавов, которые теперь немного жали, так как материала все же не хватило. Но в общем платье вполне соответствовало идеям из журнала мод для немецких женщин под названием «Как сделать из старого новое», хотя там с сожалением отмечалось, что притязания немцев на ведущую роль в области моды нужно отложить на будущее. Камилла очень гордилась этим платьем. В нем она казалась себе взрослой.
Наконец она нашла его. Оно висело под пальто матери. Камилла поклялась, что, когда она вырастет, у нее для каждого платья будут свои плечики. Надев платье, она занялась прической. Волосы после слишком жесткой химической завивки, к счастью, уже отросли, стали опять мягкими и спадали плотной волной на плечи. Камилла сделала пробор, потом, приподняв волосы с левой стороны, скрутила их в небольшой узел и заколола шпилькой. На кончик шпильки она прикрепила маленькое украшение в тон платья. Камилла долго смотрела в зеркало. Она пыталась представить, как она выглядит в полном наряде. Ей это вполне удалось. Она быстро переводила взгляд со своего изображения в зеркале, где видела себя только до пояса, на ноги в шелковых чулках, которые там не помещались. Наконец она отошла от зеркала, села на кровать и теперь была счастлива по-настоящему. Она дождалась, когда подъехала машина и мать наконец ушла.
В кухне никого не было. На столе лежал раскрытый журнал. Камилла положила его на буфет, потом вытерла стол мокрой тряпкой и достала бумагу, которую она всегда расстилала на столе, когда делала домашние задания. Кухня была самым светлым помещением в доме, а Камилле сейчас был нужен ясный, яркий свет. Кроме того, в кухне стоял радиоприемник. Камилла хотела, чтобы играла музыка. Она расправила платье и села. Из тетради для домашних заданий по математике она аккуратно вынула, отогнув скрепки, двойной лист бумаги. Собираясь с мыслями, она на несколько секунд закрыла глаза. Только теперь, когда она сидела безупречно и красиво одетая, может быть даже хорошенькая, на что она очень надеялась, за этим чистым столом, перед нетронутым матовым листом бумаги, она отважилась начать это письмо, которое ждали и желали получить от нее.
Вверху справа — дата. Потом на расстоянии примерно в два пальца, чуть ниже слева, — обращение: «Дорогой Винцент!» Дорогой Винцент. Дорогой Винцент. Дорогой Винцент. Она несколько раз повторила это имя про себя и не знала, что писать дальше. Подкладка платья из целлюлозного полотна царапала кожу. Камилла подвигала плечами.
«Сегодня прекрасный день».
Так можно начать. То, о чем она собиралась написать, не имело никакого отношения к природе, речь шла о важности этого дня.
«От твоего отца я узнала, что ты сейчас где-то под Орлом, на Курской дуге. К сожалению, в атласе я нашла только город Орел, а о Курской дуге ничего не знаю, но мама сказала мне, что по радио часто говорят об этом. С сегодняшнего дня я буду следить за сообщениями».
Днем Камилла уже слышала, что к югу от Орла остановлено наступление превосходящих сил противника. Этой информации было действительно мало, чтобы думать, что ты разбираешься в этих вопросах. Она и раньше мало внимания обращала на сообщения о разведывательной, огневой и наступательной деятельности войск, а когда ходила в кино, без всякого интереса смотрела журнальное обозрение военных действий, с нетерпением ожидая, когда же начнется фильм. С сегодняшнего дня все будет по-другому.
«Как ты знаешь, твои родители и братья с сестрами живут хорошо. Госпожа баронесса, твоя дорогая мама, сказала мне сегодня, что ты ждешь от меня письмо».
Эту ложь она могла себе позволить. Ведь никто не узнает, что баронесса сообщила о желании своего приемного сына не самой Камилле, а ребенку. Рената не могла сказать ей неправду. Ей можно доверять. Девочка побоялась бы солгать. Сейчас к ней приехала мать, и Рената, наверное, оставит ее в покое. С завтрашнего дня она начнет обдумывать следующее письмо, но сначала дождется ответа Винцента. Это ожидание будет наполнено мыслями и желаниями, о которых никто не должен знать.
«Я тоже живу хорошо. От отца давно нет известий, но мы все равно надеемся на лучшее. Аттестаты зрелости будут выдавать во вторник, 6 июля. С учебой у меня все в порядке. За последнюю работу по математике я получила „очень хорошо“. Правда, я выписала все формулы на линейку, но этого никто не заметил. Я часто езжу в школу на велосипеде, трамваи ходят плохо из-за частого обрыва проводов. Инженер все еще ездит на собственном автомобиле».
Темно-красные вагоны трамвая неожиданно остановились, безжизненно опустив дуги проводов. Все пассажиры вышли, не зная, сколько может продлиться задержка. Многие отправились дальше пешком, а те, кто остался, в том числе и Камилла со школьными подругами, нерешительно стояли возле вагонов или присели на краешек фундамента ограды. Она узнала этот автомобиль еще издалека. Отделившись от остальных, она медленно подошла к краю тротуара и стала, якобы без всякого намерения, смотреть в ту сторону, откуда появился автомобиль. Инженер увидел ее и затормозил. «Садись, Камилла», — сказал он приветливо. Чтобы пропустить Камиллу на свободное место, его жене пришлось выйти. Короткое чувство превосходства над школьными подругами сменилось сознанием того, что ей предстоит защищаться от нападок Ирены. Так и случилось.
— Я в твоем возрасте не болталась по улицам и не ждала, когда приедет другой трамвай, — сказала Ирена, — на твоем месте я бы пошла пешком и давно была бы дома.
— Я не успела бы дойти до дома, — ответила Камилла, — потому что трамвай стоит только десять минут.
Эти слова не произвели на Ирену никакого впечатления. — Надеюсь, ты не часто прогуливаешь занятия? — спросила она, неподвижно глядя в окно.
— Я много занимаюсь, — упрямо ответила Камилла.
— Ну, это зависит от того, кем ты хочешь стать, — произнесла жена инженера, — если парикмахером или портнихой, то нет необходимости работать головой. Ты и так сможешь приносить деньги в дом.
— Почему вы думаете, что я буду парикмахером или портнихой? — спросила Камилла. Она побледнела. — Рената же не хочет ими быть.
— Не забывай, между вами все же есть небольшая разница, — холодно отозвалась мать Ренаты.
— Ирена, — укоризненно сказал инженер. Выходя из машины, он незаметно сунул Камилле одну марку. Она с удовольствием выбросила бы монету на садовую дорожку, но взяла себя в руки и, придя домой, опустила ее в копилку.
«У Пако тоже все в порядке. Сейчас, конечно, трудно прокормить собаку, особенно такую большую, как Пако, но мы достаем для него еду несмотря ни на что. В последнее время многие собаки стали пропадать. Я не знаю, что с ними происходит. В этом году много фруктов, но почти все нужно сдать на нужды фронта. Твоя мама присылает тебе какие-нибудь фрукты?»
Насколько она знала, баронесса постоянно отсылала что-то на фронт. Чтобы отослать такую посылку, нужны особые марки, которые выдавались военнослужащим в очень ограниченном количестве. Может быть, Винцент когда-нибудь пришлет ей марку и тогда она тоже сможет собрать ему посылку. Но этот вопрос она оставила до следующего письма, а пока решила собрать для посылки что-нибудь необычное.
«Недавно в школе собирали книги для солдат. Свои я туда не понесла, а купила, как советовала одна газета, книгу „Шутки из сундучка Шайбля“. Это карманное красочно иллюстрированное издание с подборкой самых лучших шуток. Книжка стоит довольно дешево, всего 50 пфеннигов. Если ты вдруг получишь ее в подарок, то знай, что это наверняка моя книга. В это лето мы с мамой опять остаемся в городе. Но я не расстраиваюсь, потому что по железной дороге от города можно уезжать только на сто шестьдесят километров. Кафе-мороженое наверху, у церкви, пока работает. Мороженое делают из обезжиренного молока, но зато его можно купить без карточек».