— Дружба дружбой, — сказала она мужу, — но я должна посмотреть на каждое украшение и подтвердить его наличие, иначе могут возникнуть неприятности.
— Мы сделаем это в следующий раз, — сказал Ганс Ахтерер, — важно, что наконец-то заберут станки. Я уже перестал спать из-за них. Что уж поделаешь, такими мы уродились. Занимаемся своими маленькими делишками и не очень обращаем внимание на дела поважнее. Я постараюсь не забыть о твоей просьбе.
На следующий день у Ганса, не желавшего забывать о важных делах, состоялся разговор с настоятелем монастыря. Они встречались иногда, чтобы поговорить и обменяться мыслями, которые подчас заставляли их тихо и тайно предпринимать нечто такое, в опасности чего они не отдавали себе отчета.
Грета Ахтерер очень хотела сгладить происшедшее и восстановить прежнюю дружбу своего мужа и Густава Бухэбнера. Она переборола себя и послала Ирене письмо, в котором еще раз просила отправить к ним Ренату. Она писала, что погода у них стоит хорошая и теплая, дети купаются в реке, поспевает земляника и недавно родились три маленьких теленка. Каждую пятницу они пекут слоеный пирог, а Петер обещал смотреть за Ренатой. «О войне мы почти не вспоминаем», — приписала она.
— Когда, мама, когда? — закричала девочка, узнав о письме.
— Пока я не буду точно знать, куда поеду сама, — ответила Ирена, не желая связывать себя обещаниями.
Шестого июля закончились занятия в школе, и Рената твердо решила провести это лето перед переходом в среднюю школу в деревне у Ахтереров и нигде больше. Она даже была согласна не видеться два месяца с Камиллой, хотя вершиной счастья для нее было бы поехать в деревню вместе с ней. Рената была уверена, что семья Ахтереров с радостью приняла бы ее подругу. Но Камилла почему-то на этот раз не хотела никуда уезжать, хотя раньше всегда завидовала Ренате.
Камилла и Рената в жаркий горячий полдень везли за собой маленькую, взятую у Вегерера тележку. Камилла опять пропустила нацистское собрание, и госпожа шарфюрерин строго разъяснила ей, почему нужно быть достойной лозунга «Утиль — это сырье» и зачем нужно участвовать в сборе макулатуры, тряпья и старых костей, организованном гитлерюгенд. Камилла сначала решила ничего не делать, но потом сдалась. Она попросила Ренату помочь ей, и девочка с восторгом согласилась, предложив взять с собой Пако.
Камилла сказала, что знает несколько домов, где перед их носом не захлопнут двери. Начать нужно с них, но она совсем не собирается выслуживаться перед этой зазнавшейся шарфюрерин. Рената со всем соглашалась, потому что теперь могла быть рядом с Камиллой. Она то шла рядом, то забегала вперед, потом нечаянно толкнула тележку так, что та ударилась о ноги Камиллы. Рената испугалась и тихо слушала, как Камилла ругала ее, пока ей в голову не пришла нелепейшая мысль — посадить Пако в пустую тележку. Она тотчас же хотела исполнить свое желание, но наткнулась на отчаянное сопротивление животного.
— Ты уже написала письмо Винценту? — вспомнила вдруг она.
— Когда кто-то хочет, чтобы я написала письмо, — ответила Камилла, — то почему бы мне это не сделать?
— Да, — сказала девочка и смутилась.
Камилла остановилась:
— Ты ведь сказала мне правду, Рената?
— Да, да, да, — ответила девочка, затем неожиданно подбежала к ближайшему дому и позвонила.
— Скажите, пожалуйста, у вас есть старые газеты, тряпки или старые кости? — выпалила она, облокотившись о косяк двери. Женщина ушла в дом. У нее было всего понемногу. От старых костей шел нестерпимый запах, что заставляло Пако с дикой радостью прыгать вокруг.
— Госпожа баронесса будет давать мне осенью уроки игры на фортепиано, — сказала Рената, когда они заворачивали кости в старые газеты.
— Я бы тоже с удовольствием этому училась, — сказала Камилла.
— Но ведь у тебя нет рояля, — произнесла Рената.
— Вот именно. Кроме того, я уже не подхожу по возрасту.
— Я буду играть для тебя, — сказала девочка, — хорошо?
— Хорошо, — ответила Камилла, — пойдем позвоним еще куда-нибудь.
Им везло, потому что они были первыми. Шарфюрерин явно не рассчитывала, что Камилла так легко справится с заданием. Скоро над тележкой возвышалась целая гора утиля. Тряпье пахло почти так же отвратительно, как кости, и Пако сходил сума от этого запаха. Девочки едва сдерживали смех. Колеса тяжело нагруженной тележки со скрежетом катились по асфальту, прохожие оборачивались, и если девочек спрашивали, что они везут, Камилла и Рената кричали: «Утиль — это сырье, утиль — это сырье!» Завидев патруль, они быстро свернули в боковой переулок и решили на этом закончить. Поблизости был луг, там они нашли тень, сели и выбрали для Пако лучшие кости. Было тихо и очень тепло, они лежали на спине и лениво отгоняли комаров. Тележку они откатили подальше.
— По карточкам «Р-7» детям сейчас дают двести пятьдесят граммов сладостей, — сказала Камилла. — Вы уже получали?
— Я не знаю, — ответила девочка, — продукты у нас получает фрау Бергер.
— Ты любишь сладкое?
— Да, очень, — ответила Рената, но тотчас же выпрямилась и спросила: — Хочешь, я отдам тебе свою порцию?
— Для себя мне ничего не надо, — сказала Камилла. — Я даже свою порцию не буду есть.
— Тогда для кого? — спросила Рената и наклонилась к подружке.
— Это тайна, — сказала Камилла и пощекотала Ренату травинкой. — Не спрашивай!
— Я люблю, тайны, — прошептала девочка, затаив дыхание. — Я знаю, кому ты хочешь отослать сладости. Ты ведь хочешь их отослать, да?
— Да, — ответила Камилла, — отослать далеко.
— Я тебе все отдам, — сказала девочка. — Фрау Бергер купит их и даст мне, а я отдам тебе.
— Ты очень хорошая девочка, — сказала Камилла.
Лицо ребенка залилось, краской.
— Тебе нужно что-нибудь еще? — быстро спросила она. — Может быть, что-нибудь еще принести для посылки?
— Мне много чего нужно, — ответила Камилла. — Я хочу собрать большую посылку, огромную.
— Я помогу тебе, — сказала девочка. — Это будет самая большая посылка, какую когда-либо видели.
И она стала описывать на голубом небе своими маленькими, короткими ручками большие круги, потом вскочила и стала подпрыгивать, стараясь прыжками сделать эти круга еще больше и обрисовать в воздухе такую посылку, которую не получал ни один солдат.
Камилла не смотрела на нее. Она думала о том, о чем в последнее время думала постоянно, днем и ночью. Она думала, что теперь смысл ее жизни в ожидании.
Камилла не знала, что письмо, которое она так жаждала получить, никогда не придет, потому что его некому было писать. Она не предполагала, что именно в эти дни на Восточном фронте с небольшим опозданием началась операция «Цитадель». Она не знала о директиве номер шесть, известной только командному составу. Адольф Гитлер задумал осуществить выполнение директивы 15 апреля, но потом из-за необходимости введения новых танков и орудий отложил ее проведение до лета, что сыграло роковую роль в ходе военных действий на Восточном фронте.
Камилла ничего не знала о содержании войскового приказа номер шесть, как ничего не знали о нем и солдаты, которых он затрагивал непосредственно. Так же, как и они, Камилла не поняла бы символического значения слова «Цитадель», которое означало, что из крепости под названием «Европа» начнется мощное и победоносное наступление.
Этому наступлению, писал Гитлер в директиве, придается решающее значение. Оно должно быть стремительным и мощным. Благодаря ему на весь летний период инициатива должна перейти в руки немецких войск. Цель наступления заключалась в окружении и уничтожении сосредоточенных под Курском вражеских сил массированным, беспощадным и быстро проведенным ударом одной из армий в районе Белгорода и к югу от Орла.
Камилла никогда не разобралась бы, даже если бы ей разъяснили, в планах полководца Гитлера, согласно которым операция «Цитадель» была задумана с целью объединить наступающие армии и затем сомкнуть линию окружения, прикрыв подошедшими из глубокого тыла боевыми клиньями фланги, чтобы штурмовые отряды могли пробиваться вперед. Враг, таким образом, не сможет ни разорвать кольцо окружения, ни подтянуть сильные резервы с других фронтов.
Ничего не понимающей в стратегии Камилле мало что сказал бы и такой важнейший аспект операции «Цитадель», как эффект неожиданности наступления. Тот факт, что русские 3 июля 1943 года, когда началась операция, уже давно знали о планах немецкого командования и соответствующим образом подготовились, вооружившись минометами, оборонительными укреплениями, фланговым прикрытием, противотанковыми установками, гранатометами и призывами «За Сталина!», привел бы Камиллу, если бы ей обо всем стало известно, в состояние секундного, неясного страха, но ничего не прояснил бы ей ни в отношении важности операции, ни в том, каким образом все это касается ее и прапорщика Винцента Ротенвальда. Камилла знала, что Винцент где-то на Курской дуге, но ей оставалось неведомым, что он служил в группе армий «Центр» в составе моторизованной пехоты и был причислен ко второму танковому дивизиону, который состоял в основном из венцев. Шестого июля, в четверг, безоблачным и сияющим днем, когда она получала ведомость с удовлетворительными оценками и, облегченно вздохнув, радовалась каникулам, именно эта танковая дивизия была брошена в бой в качестве одного из намеченных Гитлером штурмовых отрядов, вооруженного ста сорока танками, пятьюдесятью орудиями и относящимися к ней солдатами, среди которых был прапорщик Вин-цент Ротенвальд.
Прапорщик Винцент Ротенвальд также не догадывался, что происходило с ним и вокруг его имени. После нескольких недель позиционной войны, что в военных сводках обозначалось как отсутствие «существенных военных действий», он однажды среди прочей почты обнаружил письмо от девочки Камиллы и долго ломал голову над предложением: «Твоя мать сказала, что ты ждешь письмо от меня». Он никогда не высказывал такого желания. Это письмо он счел за маленькую хитрость со стороны баронессы, которая, видимо, думала, что оно внесет какое-то разнообразие в их семейную переписку, и порадовался этому посланию, хотя почти совсем забыл ту, что его написала. Он даже собирался ответить на письмо, но этому помешала операция «Цитадель».
Прапорщик моторизованной пехоты Винцент Ротенвальд из Вены благополучно пережил, прорываясь через поля пшеницы, ряды окопов, лабиринты танковых заграждений жаркий день шестого июля 1943 года. Он не знал, что в этот день нужно было взять высоту под номером двести семьдесят четыре. Он воевал так же 7 и 8 июля, проведя несколько бессонных ночей в окопах. Они шли на восток, на него пикировали бомбардировщики, он и его товарищи бежали между «тиграми», приникали к земле под шквальным огнем русских, и тогда он не видел перед собой ничего, кроме стены огня. Вернувшись назад, он нашел нескольких своих людей и, чтобы перевести дух, спрятался в разрушенной деревне. Девятого июля ему нужно было штурмовать высоту номер двести тридцать девять, но об этом ему тоже было не известно. Он знал только, что они должны пересечь минное поле. Это поле, буквально начиненное минами, тянулось по краю оврагов и болота далеко к горизонту. Для разминирования у них не было времени. Танки, широко рассредоточившись, двинулись вперед, прокладывая дорогу. Пехота следовала за ними под звуки лязгающего железа, огня и взрывов. Винцент Ротенвальд ни о чем больше не думал, не задавал никаких вопросов, не испытывал никаких чувств, кроме страха. Только где-то в глубине души жило еще безнадежное желание выжить. Он бежал шатаясь вперед, падал, полз на четвереньках, выпрямлялся и не знал, были перед ним свои или чужие танки. Он бросал ручные гранаты, не понимая куда, он стрелял, не видя перед собой цели. Лишь случайно 11 июля он узнал, что группа армий «Центр» вырвалась вперед на два километра. Но для прапорщика Винцента Ротенвальда это не имело уже никакого значения. В этот день он споткнулся и упал на рельсы одной из важных железнодорожных линий, за которую отчаянно боролись противоборствующие стороны. Он был тяжело ранен в левую руку. Винцент скатился вниз по откосу, долгое время лежал без сознания и потерял много крови. Когда он очнулся, то увидел рядом с собой подбитый немецкий танк, обуглившийся как факел. Вокруг никого не было. Он был один. Но тишина была ложью, это быстро обнаружилось. Вспышки залпов прочерчивали темное небо, зависали над окопами, освещали скорченные тела. Через некоторое время Винцент услышал, что приближаются русские. Они забрались, переговариваясь шепотом, в подбитый танк. Он не пошевелился. Через какое-то время они вылезли из танка, кто-то заметил его, грубо ударил сапогом по голове. Он до крови прикусил губы, не произнес ни звука и неподвижно лежал, ожидая смерти. Но смерть не наступала, только боль снова оглушила его. Потом он почувствовал, что его подняли. Запах лака и жженой резины ударил ему в нос, когда его запихивали в кабину одного из «тигров». Он не понимал, что происходит, когда его вновь достали оттуда. Несмотря на все усилия, ему не удалось отделить свои мысли от обломков танка, голосов русских, удара сапогом. Потом он оказался во фронтовом госпитале и не мог поверить, что теперь ему ничто не грозит. Винцент Ротенвальд так и не узнал, что двумя днями позже, 14 июля 1943 года, операция «Цитадель» — неудачная попытка с необратимыми последствиями — была прекращена.
Распоряжение о временном запрете на торговлю винами местного производства, которое действовало по 30 июня, было продлено до 31 декабря 1943 года. Вегерер уже не надеялся, что в следующем году что-то изменится, если продлится война. С начала июля потребителям старше восемнадцати лет было позволено выдавать по ноль семь литра вина, и Вегереру удалось добыть разрешение продавать своим покупателям, при предъявлении карточки под буквой «А», указанное количество вина. На этом можно было сделать кое-какие деньги и, кроме того, появлялась возможность продать с черного хода за хорошее вознаграждение хотя бы несколько бутылок вина надежным покупателям. В том случае если кто-то донесет на него, он скажет, что продавал вино в соответствии с официально установленной нормой. Вегереру разрешили продавать вино два раза в неделю, утром, с десяти до двенадцати часов. Покупателю следовало иметь при себе чистую бутылку.
Все соседи, естественно, захотели покупать вино у него. Теплым, но хмурым утром в конце июля во двор за домом Вегерера вошли, как и было уговорено, баронесса, Мария Лангталер и Ирена Бухэбнер. Баронесса и мать Ренаты сели на скамейку, в то время как Мария Лангталер, избегая Ирену, пошла на кухню искать Анну Вегерер.