Элоиза без колебания потянула бархатный шнур, висевший рядом с постелью. Надо заметить, что без особой надобности слуг среди ночи маркиза никогда не беспокоила. Она гордилась даром, которым наделил ее Господь, а именно крепким сном, и время от времени любила упомянуть об этом в присутствии супруга, обязательно бросив на него осуждающий взгляд. Этим самым она как бы намекала, что крепко спит ночью лишь тот, у кого чистая совесть. Отсюда следовало, что если уж она проснулась, значит, на то была причина. Элоиза слышала охи, а потом вскрик. Она была в этом уверена. Может быть, перед домом на улице кого-то ограбили? Если так, то их обязанность прийти на помощь пострадавшему. Она снова позвонила в колокольчик.
Наконец появилась растрепанная, заспанная горничная и сделала реверанс, по мнению Элоизы, весьма небрежно.
- Да, миледи.
- Я слышала шум, - буркнула маркиза. - Скажите Кэрролу, чтобы он немедленно проверил парадный вход.
Горничная снова сделала реверанс и исчезла. Элоиза откинулась на подушки и застыла, глядя на розовый балдахин, воздвигнутый над старомодной постелью. В ее голову закралась ужасная мысль. А что, если супруг привел сюда, в особняк Бранденбургов, женщину? Теперь, полностью пробудившись от сна, она осознала, что слышанное было похоже на женские стоны. Да, Элоиза отчетливо слышала, как женщина то ли охнула, то ли застонала. Почему-то некстати вспомнилось, как однажды у одной из горничных прямо в гостиной начались родовые схватки. Домоправительница дотом заламывала руки и заверяла госпожу, что девушка ей ничего насчет беременности не сказала, а она просто подумала, что та чуточку полновата. Но в гостиной тогда была герцогиня Бомонт, они пили чай. И тут такой стыд! Маркиза будет помнить это до смертного часа.
С герцогини Бомонт мысли перекинулись на Брэддона Четвина - ведь они уже почти родственники, а герцогиня доводилась Брэддону бабушкой. "Приятный молодой человек, с прекрасными манерами, - подумала Элоиза. - Остолоп, конечно, но какой мужчина не остолоп. К тому же у него такие знатные родственники. Состоять в родстве с герцогиней Бомонт будет очень приятно".
В спальню вновь скользнула горничная.
- О, миледи, там такая суматоха! Кэррол нашел в саду лестницу. Она была прислонена к дому. - Горничная сделала паузу.
Лестница была прислонена к окну спальни леди Софи, но природная интуиция подсказывала ей, что об этом пусть лучше сообщит сам дворецкий.
Элоиза быстро выбралась из постели, решительно набросила халат, в полном молчании прошагала через свою гардеробную, которая отделяла ее спальню от спальни супруга, и распахнула дверь. Она не сомневалась, к какому окну была прислонена лестница. Естественно, к окну супруга. Видимо, все зашло уже очень далеко, если он начал таскать к себе женщин по лестнице. Недалек тот день, когда Джордж устроит в этом доме бордель.
К ее удивлению, маркиз мирно спал, и притом один. Более того, окна его спальни были плотно закрыты. По тому, как супруг всхрапывал, Элоиза предположила, что перед тем, как отправиться в постель, он, видимо, изрядно принял, а стало быть, гостей не ждал.
Элоиза метнулась к супругу, схватила за плечо и энергично тряхнула:
- Джордж, проснитесь! В доме грабители!
Элоиза впопыхах не заметила, что называет мужа по имени. Милость, которой она не одаривала его уже многие годы.
- Что? Что случилось? Какие грабители?
Маркиз сел, с трудом продирая глаза. Элоиза чуть не ахнула "Боже, как Джордж постарел. А я только сейчас это заметила". В нее сонными глазами вглядывался усталый пожилой человек. Темные волосы с сильной проседью, но ноги еще довольно крепкие. Это она обнаружила, когда он спустил их с постели и схватил халат. Попутно выяснилось, что Джордж по-прежнему спит без ночной рубашки.
Элоиза молча последовала за ним в коридор. Воспоминания о первых месяцах их брака затуманивали последующие двадцать лет тусклой, бесцветной жизни. Она смутно помнила охватывавшую ее радость, когда из дверного проема, соединяющего их спальни, появлялся Джордж и быстро направлялся к ее постели. Абсолютно голый.
Самого Джорджа в этот момент ностальгические воспоминания не посещали. Он спешил вниз по главной лестнице. Оказавшись во дворе, маркиз решительным шагом обошел дом, направляясь к той его стороне, которая была обращена к саду. Здесь его встретил дворецкий Кэррол.
- Милорд. - Что-то в тоне Кэррола заставило Джорджа насторожиться. Лестница была направлена в сторону окна спальни молодой леди, милорд.
- Что значит - лестница направлена? - повторил Джордж, не понимая. Куда направлена? Черт возьми, Кэррол, почему вы не говорите по-английски, как все остальные люди?
Кэррол проглотил намек на свое французское происхождение и флегматично продолжил:
- Милорд, лестница вела в спальню леди Софи. Должен добавить, - это он сделал с некоторым удовлетворением, - что окно спальни открыто.
Джордж изумленно посмотрел на дворецкого:
- Окно ее спальни открыто?
- Открыто, - бесстрастно кивнул Кэррол. - Сдается, сэр, что она сбежала с возлюбленным.
- Сбежала?
Кэррол ограничился кивком, потому что в этот момент за спиной супруга возникла маркиза, и ему захотелось исчезнуть, прежде чем она узнает эту замечательную новость.
- Милорд, вам бы следовало проверить в ее комнате. Возможно, она оставила записку.
Кэррол попятился и скрылся в помещении для слуг, где сейчас царило бурное веселье. Чопорность Элоизы была общеизвестна, и слуги, узнав, что ее дочь сбежала в Гретна-Грин, буквально давились от смеха. Дворецкий строго наказал слугам не болтать об этом семейном позоре (на что надежды было очень мало) и приказал отправляться в постели, незаметно сосчитав, чтобы убедиться, что все семнадцать лакеев на месте. Дело в том, что любовниками молоденьких леди нередко становились именно лакеи, и если бы не дай Бог выяснилось, что леди Софи заинтересовалась одним из этих парней, Кэрролу бы никогда не удалось отмыться от позора.
Тем временем маркиз Бранденбург стоял как вкопанный в переднем холле, разглядывая плитки итальянского мрамора, которыми был вымощен пол.
Рядом с зажженной свечой в руке стояла жена. Ее приверженность традиции распространялась и на нижнее белье. Легких одеяний она не признавала и потому сейчас парилась в плотном изделии из грубой шерсти, закрывавшем тело от шеи до пят.
Начала маркиза довольно воинственно:
- Ну что?
Однако воинственности этой надолго не хватило, и через несколько секунд она растерянно произнесла:
- Джордж, что же все-таки произошло?
Супруг поднял голову.
- Произошло то, что наша маленькая Софи сбежала. Будем надеяться, что с женихом.
Лицо Элоизы скривилось как-то уж очень неэлегантно. Наверное, в первый и последний раз в жизни.
- Не может быть!
- Лестница прислонена к ее окну, и оно раскрыто, - грустно проговорил Джордж. - Полагаю, замять дело не удастся.
- Но это невозможно, - прошептала Элоиза. - Она не могла устроить нам такое. Ведь это же позор. Подумать только, дочь сбежала...
- Мне кажется, нам следовало бы относиться к ее поведению более терпимо. - На лице Джорджа отобразилось страдание. - Взять хотя бы ее наряды. Зачем было их осуждать? Вот, например, я наверняка просто отстал и в современной моде ничего не понимаю.
- Какая чепуха, - фыркнула Элоиза.
Она развернулась и сделала несколько шагов к лестнице, но, обнаружив, что супруг за ней не идет, оглянулась.
- Пойдемте же, Джордж. Нам нужно найти записку. Может быть, они не успели отъехать слишком далеко, и к вечеру мы их догоним.
Джордж понуро последовал за ней. Они поднялись на второй этаж и направились в сторону спальни Софи, не осознавая, что впервые за двадцать лет идут по этому коридору рядом.
Элоиза остановилась и после небольшой паузы решительно толкнула дверь спальни дочери. Так и есть, окно открыто. Этот неопровержимый факт подтверждал ночной ветерок, чуть покачивающий тонкие муслиновые занавески. В комнате было темно, но Элоиз смогла разглядеть у подоконника два черных пятна - очевидно, верхнюю часть лестницы.
- Ты видишь записку? - Джордж стоял позади нее, вглядываясь во мрак.
Элоиза подняла свечу и направилась к туалетному столику. Там записки не оказалось. Не было ее и на мраморной каминной доске. Она уже собиралась развернуться и оглядеть всю комнату, когда Джордж грубо схватил жену за плечи. Элоиза едва не вскрикнула. Свеча погасла, и теперь слабый свет проникал только из коридора.