На глазах вырастали загоны, сараи и конюшни; чуть позже - великолепный трек для выездки. Быстро строились небольшие кирпичные домики для рабов. Поля хлопка, овса, пшеницы, ячменя дали хорошие всходы. Куда ни кинь взгляд повсюду были видны следы большой работы. Имение Тысяча Дубов стряхнуло с себя сон и оживилось благодаря созидательной энергии Доминика.
Только дом Доминик решил сохранить в первоначальном виде. Мисс и мистер Томас, которых нанял еще Морган, уже несколько лет содержали его в чистоте и порядке; впрочем, это было нетрудно, все комнаты пустовали.
В свое время Морган проследил, чтобы дом был построен таким, как ему хотелось. Но он намеренно не закончил интерьер, чтобы жена получила удовольствие, выбирая вещи для него. В результате только кухня неподалеку от главного дома - в то время кухни строились отдельно из-за опасности пожара была обставлена полностью.
Слуги быстро приготовили две спальни для Доминика и Ройса, в длинной столовой поставили маленький стол и стулья, несколько дубовых кресел и письменный стол в комнате Доминика. Два холостяка, проводившие большую часть дня вне дома, и при такой скудной меблировке чувствовали себя прекрасно. Миссис Томас была великолепной поварихой, готовила вкусную еду, а ликер, который Морган хранил в винном погребе, был в избытке. Все это с лихвой заменяло отсутствие привычного комфорта.
Доминику было чему радоваться: он видел, как его мечты обретают форму, но в подсознании ощущалась некоторая неудовлетворенность. И хотя у него были все основания быть довольным собой и жизнью, он никак не мог понять, в чем дело. Неприятное чувство внутренней пустоты, которой он раньше никогда не испытывал, мешало ему радоваться происходящему в Тысяче Дубов.
Слэйд никогда бы не признался даже себе, что причина испытываемого им дискомфорта кроется в его одиночестве. Однако Ройс оказался прекрасным компаньоном, и они провели вместе много веселых часов, страстно обсуждая планы развития имения, охотились в лесах, полных дичи. Все шло так, как и хотел Доминик.
В скором времени в конюшне появились первые лошади, известные специалисты-коневоды присылали ему поздравительные письма и выражали интерес к прекрасных кровей животным, которых Слэйд собирался разводить в Тысяче Дубов.
Так откуда же у Доминика было это чувство, которое преследовало его.., преследовало... "Что именно преследовало?" - спрашивал он себя не раз. Разве он не делал то, что задумал? И хотелось ли ему чего-то другого в жизни? Ведь все шло так, как он планировал...
Да нет, все было вроде бы нормально. Разве что события развивались гораздо быстрее, чем он предполагал. Так откуда же это чувство душевной неудовлетворенности? Доминика раздражала странная пустота внутри. Чертовски раздражала! Не выходили из головы и странные чувства, связанные с воспоминаниями об этой мисс Мелиссе Сеймур.
К своему изумлению, он никак не мог расстаться с воспоминаниями о той ночи. Он не мог забыть вкус ее губ, все время ловя себя на мысли, что думает об уродливо одетой, странной мисс Сеймур. Осматривая только что построенные конюшни с широкими проходами и просторными свежевыбеленными стойлами, пристройку, заполненную дорогими кожаными седлами и другими принадлежностями, наблюдая, как суетятся аккуратно одетые мастера, быстро и четко выполняя порученное им дело, он чувствовал, что все это не идет ни в какое сравнение с обшарпанными конюшнями мисс Сеймур. Но по какой-то странной причине Доминик не испытывал удовольствия от этой разницы. Он видел, как напрягались мускулы на широкой спине одного из рабов, который лопатой выскабливал пол в новом стойле. И невольно Доминик вспомнил первую встречу с мисс Сеймур, ее хрупкое согнувшееся тело, когда она чистила конюшню в Уиллоуглене. В ярости он пытался избавиться от этого, ставшего навязчивым, воспоминания, к которому уже примешивалось сочувствие к борьбе за свое дело владелицы Уиллоуглена. "Эта девушка упряма и груба, слишком остра на язык, - напоминал он себе, - и, очевидно, вполне довольна своей судьбой". Ведь если бы она уступила ему Фолли и получила деньги, которые он готов был заплатить, она смогла бы значительно облегчить свою жизнь и ей не пришлось бы работать вместо служанки; но Мелисса с яростью отвергла такую возможность. Нет, она просто глупая маленькая зануда, не позволившая ему даже взглянуть на жеребца. Ну и пусть прозябает, если ей хочется. Доминик больше не будет думать о ней. Но легко сказать, да трудно сделать. По ночам, когда он ворочался без сна, его преследовали воспоминания о ее теплых губах, с такой страстью ответивших на его поцелуй, о том, как ее гибкое тело покорно приникло к его. Эти образы изводили и мучали его, и порой Слэйд начинал подумывать: может быть, и на самом деле существуют ведьмы, чары которых способны привораживать беспечных мужчин? А иначе почему, целиком поглощенный делами в Тысяче Дубов, он не в силах выкинуть это из головы?
Злясь, Доминик стремился направить свои мысли в другое русло... Необходимо продумать, как завершить преобразование Тысячи Дубов, а если уж ему так хочется размышлять о женщине, почему бы не вспомнить смешливую молоденькую девицу с легким характером, которую он посетил в небольшом домике в Натчезе?.. Улыбнувшись, Доминик подумал: да, Иоланда - это не демоническая мисс Сеймур.
В один прекрасный июньский вечер он и Ройс сидели на широкой галерее и, потягивая хороший портвейн, приканчивали остатки обеда, приготовленного умелыми руками миссис Томас.
Заметив отрешенную улыбку на лице Доминика, Ройс поинтересовался:
- Что означает эта твоя странноватая улыбочка?
Поставив стакан, Доминик весело ответил товарищу:
- Я вспомнил об одной голубке в Натчезе - не пора ли ее посетить?
Ройс хмыкнул, заметив знакомый блеск в глазах Доминика:
- Да, я заметил, что в последнее время ты ведешь весьма целомудренный образ жизни, чем немало удивлен. Может, ты дал какой-то обет? Насколько я помню, ты был всегда не прочь пообщаться с женщинами.
- Однако, насколько помню я, ты от меня не отставал. Вспомни хотя бы ночь в Ковент-Гардене и ту рыжую милашку, которую ты проиграл в карты.
Ройс расхохотался, и какое-то время пикантный разговор вертелся вокруг минувших дней в Лондоне. И все время звучали вопросы: "Ты помнишь?", "А ты помнишь?" Но вот воспоминания коснулись стычки Доминика с Латимером, и радость теплого вечера померкла: Доминик весь напрягся, как только услышал имя своего недруга. Однако он тихо сказал:
- Я рад, что ты завел этот разговор. Мне казалось странным, что ты так долго не упоминал о Латимере.
- Я знал твой горячий характер и не хотел, чтобы возникла новая дуэль, если ты узнаешь, что он здесь.
- А теперь, когда я узнал, что он здесь? - сдержанно спросил Доминик со скрытой угрозой в голосе. - Теперь ты не боишься, что я его вызову?
Наклонившись вперед, Ройс сказал:
- Я знаю кое-что, что доставит тебе большее удовольствие, чем проделать дырку в подлом сердце Латимера, хотя и не отрицаю, что он того заслуживает. Но этим тебе не изменить прошлого, уж тем более того, что произошло между вами с Деборой.
Лицо Доминика побледнело, но он спокойно заявил:
- Я не желаю говорить о Деборе. Что бы я к ней ни чувствовал, это было очень давно. И если эта сволочь, ее брат, сумел заставить ее выйти замуж за человека, который вполне мог сойти ей за дедушку, значит, она не та женщина, за которую я ее принимал.
- Она такой и не была, - тихо сказал Ройс. - Ты увидел приятное личико и влюбился, сразу решив связать себя узами брака. И не заявляй, что это не так. Я собственными глазами видел, что ради нее ты был готов на все.
Доминик неловко заерзал в кресле. Правда, прозвучавшая в словах Ройса, была ему слишком неприятна. Он действительно был на грани того, чтобы по-настоящему глубоко влюбиться в Дебору Латимер в Лондоне, намеревался сделать ей предложение... Но Джулиус все расстроил.
Репутация этого человека в Лондоне была дурной. Очень многие двери в высшем свете были закрыты для него и для его сестры, хотя Латимеры являлись дальними обедневшими родственниками известного аристократического семейства. Большинство членов светского общества ничего не имели против мисс Латимер робкой, приятной молодой леди, но ее брат, Джулиус...
Помимо того, что Латимер был готов продать подороже свою сестру, существовало нечто еще более неприятное, связанное с его именем. Доминик очень хорошо помнил скандал по поводу того, что Латимер убил на дуэли молодого человека, селянина, зеленого мальчишку, сумевшего распознать в Латимере опытного и нечистого на руку игрока. Ходили также слухи о нищенке, погибшей под колесами экипажа этого человека...
Доминик задумчиво уставился в темноту. С первого взгляда он невзлюбил Джулиуса; между ними сразу возникла некая завеса враждебности. О, конечно, они были вежливы друг с другом, но держались на расстоянии, как осторожные коты, всегда готовые к прыжку... В конце концов Латимер прожужжал сестре все уши, наговаривая ей грязную ложь о Слэйде. Доминик быстро понял, почему Дебора внезапно отвергла его, но предпринять что-либо было уже поздно: правда и ложь в нем переплелись так, что распутать их было невозможно. И он решил, что единственный выход для него - вызвать Латимера на дуэль. Когда они встретились, ярость застилала глаза Слэйда; впервые в жизни Доминик дал свободу своим чувствам. Поэтому его выстрел пробил Латимеру руку, а не сердце.
Нарушив молчание, Доминик внезапно сказал:
- Я не должен был упустить эту сволочь! Ройс не мог не согласиться с другом:
- Если бы еще не нанятые им подонки, которые избили тебя.
Доминик поморщился. Этот инцидент доставил ему не только физическую боль, - ее бы он стерпел, - но и оскорбил его гордость. Он не мог забыть о том, что, если бы его друзья не оказались поблизости, дружки Латимера просто убили бы его. А вслух он сказал:
- Это жжет меня до сих пор. Я знаю, что это его работа, но не могу доказать, и поэтому бессилен что-либо сделать.
- Каково же мне встречаться с ним в гостиной матери, - сказал Ройс. - Все, что я могу, - это вежливо здороваться с ним. Я пытался осторожно предупредить отца, что ему следует отказать от дома, но мне нечего сказать ему, кроме того, что в Лондоне у него дурная репутация, а то, что он известен как повеса, только придает ему импозантность, и мое нежелание иметь что-либо общее с этим человеком воспринимается как ревность. Наши соотечественники спят и видят в нем настоящего английского джентльмена. Они верят каждому слову этого подонка и считают его арбитром в спорах о моде и манерах. То, что он якобы сочувствует нам в этой дурацкой войне с Англией, укрепляет его репутацию. А что касается дам, они просто обожают Латимера.
- Кто, мисс Сеймур, что ли? - неожиданно для себя спросил Доминик, и оба приятеля при этом вопросе вздрогнули.
Глаза Ройса заинтересованно заблестели, и он спросил Доминика:
- А для чего тебе это знать? Проклиная свой язык, тот пожал плечами:
- Просто любопытно. Мне показалось, он нравится Захарию, и я подумал...
На лице Ройса появилось выражение такого лукавства, что Доминик вдруг вспылил:
- Все это чушь! Мне осточертели разговоры о Латимере, о его Деборе, и я надеюсь, что, выйдя замуж за старого и богатого графа Боудена, она получила то, чего хотела, и пусть это будет достойной ценой за жизнь с полоумным мужем!
Поколебавшись секунду, Ройс вдруг спросил:
- Дом, а ты действительно поставил крест на своей телячьей любви к Деборе?
Доминик удивленно уставился на друга:
- Бог мой, ну конечно! То было легкое затмение разума. Все прошло.
- Я рад это слышать, потому что рано или поздно тебе придется встретиться с Деборой в свете. - И без видимой связи Ройс добавил: