Она остановилась, перестала ходить. Быть может, она сама не однажды задавала себе этот вопрос. Дух Илпатеева описал под потолком скоренькую воробьиную дугу и бесшумно вылетел в открытую форточку.
— Ну и вопрос! — Лилит присела на стул, на самый его почему-то краешек. — Мне б кто сказал.
— Но вы... вы любили его?
Она темнела, проседала на моих глазах, как подтаявший изнутри мартовский сугроб, может быть, она даже разрыдалась бы, не выгляди это столь некстати при чужом человеке.
Я поторопился увести разговор на ближайшие её и дальние планы, на сложность существования в эпоху социально-экономических перемен и потрясений. Лилит вела беседу без особого энтузиазма, но с той невозмутимой трезвостью женщины из русских селений, которым, разумеется, по плечу и эти мелочи. От будущего своего, судя по всему, она не ждала из ряда вон выходящих подарков, но отнюдь не собиралась от него отказываться.
35
Этот предпоследний в моём тексте эпизод я реконструировал по рассказам Паши и его жены Зои.
В погожий осенний вечерок они втроем стояли и разговаривали у арки, ведущей с проспекта в Пашин двор. Обсуждали только что вместе просмотренный американский фильм, и Илпатеев высказывал ту в общем не новую мысль, что, когда в фильме нет супермена, легче идентифицируешься с главным героем, и получается страшнее, достовернее.
Паша был под некоторым остаточным шофе и, вопреки своему обыкновению, с глубочайшим согласием кивал.
Зоя внимающе помалкивала, но тоже ничего не имела против фильма, поскольку была довольна случившимся вот культурно-семейным времяпрепровождением.
Этих Илпатеев заметил, когда, шевелясь и вьюжась внутри, они, как гальянья стайка, проплывали мимо. Судя по униформе (лыжные надвинутые шапочки и спортивные с лампасами штаны), они были не из центра, а скорее всего с Северо-Запада, потому что от Юры доходили вести о чем-то подобном...
Илпатеев, закончив про идентификацию, подумывал уже, что пора-де наконец и попрощаться и честь знать, пригревая бока-то у чужих очагов, как, глянув машинально вослед уплывшим «шапочкам», увидел то, что в глубине души почти ожидал увидеть. Хулиганы держали в кольце высокого молодого мужчину в светлом клетчатом пальто, и шла потасовка.
— Не надо, — обронил следивший за его взглядом Паша. — Не встревай!
Паша жил ближе к жизни и, в особенности через Семёна, лучше, чем Илпатеев, был включён в круто менявшуюся в Яминске криминальную ситуацию.
Драка шла где-то посередине между магазином «Детский мир» и подземным, ведшим к обеим сторонам перекрёстка переходом. Время было в начале одиннадцатого, на троллейбусной остановке, расположенной через газон, было ещё полно народу.
Илпатеев знал: «хуже», как это гениально выразил Иосиф Виссарионович, будет и так и эдак. И, если не побежишь, опять, в который раз будешь несколько дней носить в носоглотке смрадный шерстяной душок собственного бессилья и мелкости.
Он побежал.
«Что же вы, гады, делаете?» — услышал он, словно чужой, собственный крик, хриплый от смеси страха и ярости.
Двое-трое прыснули было с первого перепугу в подземный переход, но, поняв, что переоценили угрозу, почти тотчас возвратились в строй.
Самый здоровый, вероятно главарь и заводила, ни на Илпатеева, ни на его крик, ни на краткий побег товарищей не обратил ни малейшего внимания, совершенно поглощённый битвой. Мужчина в пальто дрался по-дилетантски, как уж получится, губы у него были в крови, но на ногах он стоял.
Было мгновенье, когда Илпатеев едва не бросился именно на главаря, но уже в следующее, — и это он очень себе заметил, — он решил оставить его Паше. То, что Паша сейчас подбежит, и то, что он его, Илпатеева, сильнее, он ни на секунду не сомневался.
Однако отыскался и на его долю враг. Это был юркий, малорослый юноша с мутящимися от садистской похоти глазами.
Они начали обмен ударами, оба вовремя уклоняясь и не попадая.
Наконец подбежал на скользивших подошвах Паша и, тормозя, подкатил на них прямо на главаря. Асфальт по краям тротуара был в вечернем ледке.
Подкатив и теряя равновесие, Паша успел схватить главаря за куртку и, падая, завалить на себя. Тот мгновенно оседлал Пашу и начал, попеременно выпрямляя и сгибая руки в локтях, гвоздить сверху кулаками.
Илпатеев ринулся туда. Ломая ногти, он с трудом отодрал крупное клокочущее тело главаря от Паши и на последней потуге спихнул его в переход. И сразу, как бес из преисподней, выскочивший оттуда маленький-удаленький ударил Илпатеева в нос, точно, сильно и с совсем близкой дистанции. В глазах Илпатеева пыхнуло, он качнулся, но устоял и ещё какое-то время только отступал и защищался. Драться расхотелось.
Но шапочки лезли и лезли из перехода, а мужчина в клетчатом пальто и Паша, едва поспевая, сталкивали их обратно. Во всём этом было нечто жутковатое, почти мистическое, и Илпатееву чудилось, что они делятся где-то там внизу почкованием и конца этому не наступит никогда.
Бегала, кричала, взывала «к людям» испуганная Зоя, бросалась к телефон-автомату, но люди как-то не откликались, а автомат на номер милиции давал короткие гудки.
И всё подскакивал к Илпатееву маленький-удаленький, трясясь от нехорошего возбуждения — «Ты! Ты! Цокнемся раз на раз!», а Илпатеев вяло, без необходимой страсти обмениваясь с ним ударами, не сразу соображал. «Раз на раз» обозначало у того «один на один».
И выходил враскач гориллою главарь и шёл на Пашу: «Мужик! А мужик! Ты за что меня ударил, мужик?»
И возник, материализовался откуда-то миролюбец, мужчина лет пятидесяти пяти, в шляпе и очках. Разведя гуманные, честные свои руки, он вдвигался между сражающимися и с какой-то мягкой, обращённой к себе самому улыбкою «не давал свершиться насилию».
Однако, как давно известно, всему приходит конец. Зоя всё же дозвонилась в милицию, и, чутьём сукиного сына услыхав это по неведомо каким электромагнитным волнам, из преисподней перехода вылез ещё один бес и, отворачивая от чужих глаз лицо своё, прошептал на ухо главарю нужное.
Неохотно и не сразу, вырывая из влекущих рук товарищей свои, тот отшагивал к лестничным, а потом по лестничным ступеням вниз, и ящерный неразработанный его голос набившим всем оскомину рефреном повторял родившуюся единожды фразу: «Мужик! А мужик! Ты за что ударил меня, мужик?»
И за минуту до лихого разворота у троллейбусной остановки цыплячье-жёлтого газика с мигалкой шапочки уже были на другой стороне перехода, рассеиваясь и растворяясь в зыбящейся жёлто-коричневой полумгле.
Немолодой тучный милиционер, замотанный милой своей работёнкой до равнодушья невозмутимости, с двух слов оценив обстановку, предложил проехаться кому-то с ними для точности опознаванья, а ещё минут через пять принявший приглашенье мужчина в клетчатом пальто прикурил от спички Илпатеева сигарету. «Ищи ветра в поле!» — выдохнул он с дымом.
Плюха влетела в щёку с ходу, без предваряющих слов, когда он просто шёл шапочкам навстречу.
— Спасибо! — затягиваясь поглубже и выпуская с наслаждением дым, пожал он руки Паше и Илпатееву. — Без вас бы они меня...
— Это они тренируются, — приговорился кто-то из подошедших болельщиков, — нанюхаются разной пакости, ну и... двойной кайф.
36
«...Необходима наша вина: невозможно миновать. Выпросил у Бога светлую Россию сатона, да же очервленит ю кровию мученической. Добро ты, дьявол, вздумал, и нам то любо — Христа ради, нашего света, пострадать!»
Так выразил это в богатырском святом самоотвержении слышавший Бога и вставший наконец насмерть русский человек.
И чем чище, благородней и великодушнее бывали они потом, тем верней и скорее отыскивали гибель в расползавшемся киселе всяческих полуправд и компромиссов. И не стало на Русской земле людей, умеющих увидеть и сказать правду Божию, и меньше необходимого для победы осталось тех, кто не пощадил бы и живота за сердечное её в мире дело.
И, назвав его человекоубийцей, рёк Христос: «Не мир, но меч принёс я вам...» Но во чью ж не дрогнувшую долонь вложит Он его супротив забирающего силу и власть антихриста дьяволова? Во ничью разве?
Так (либо почти так) размысливал, наверное, Илпатеев в остатние денёчки свои, сиживая в одинокий вечер над злополучною бирюзовой тетрадью.
И на сём можно было завершить самодеятельное моё расследованье, если б для полноты картины, а главное предоставленья читателю собственной возможности умозаключений, я не обязан был рассказать последний эпизод, по времени предшествовавший прощальному визиту Илпатеева в гараж.
Итак...