Жека видел раньше этого полумужика-полупарня, но что он делает, никто не знал. Каждый день он приходил вальяжно в столовую, словно по пустому коридору, не глядя ни на кого. Студенты расступались перед ним. Думали, мастер производственного обучения какого-либо курса. А оно вон что… В столовой он неспешно ел, а потом шёл обратно на второй этаж, теряясь в административном крыле.
— Меня Роман Павлович послал. Вот.
Жека подал комсоргу бумаги, написанные директором, и от скуки стал смотреть в окно. Однако, комсорг, не глядя бросил бумаги в стол, и опять уставился на Жеку.
— Фотография есть с собой 3 на 4?
— Нет, — удивлённо ответил Жека.
— А что я тебе в комсомольский билет наклею? — недовольно пробурчал комсорг. — Иди неси. Потом анкету напишешь.
Жека прикинул, что времени много ещё, на работу только после обеда, и можно смотыляться до дома. В фотоателье идти, так там через неделю то ли сделают, то ли нет. Дома фотки были вроде, по крайней мере, школьные-то точно были, ещё когда в детской комнате на учёте состоял. Да и когда в технарь поступал, тоже фотался. Правда, где они там? Мамка поди припрятала так, что и не найдёшь…
— Сейчас принесу!
— Давай до 11! — крикнул комсорг. — Я потом на обед, и уже не приеду сюда. Поеду в городской комитет!
Время 9 часов. Жека быстро вышел из технаря, и побежал к остановке.
— Эй, длинный ты куда?
За углом корпуса стоял и курил Мартын, его одногруппник. Здоровый парень, занимавшийся регби в городской команде.
— Надо! — махнул рукой Жека, показывая, что некогда базарить. — Тороплюсь!
— Э! А ну стой! Стой, я сказал! Иди сюда!
Жека остановился, и медленно подошёл к Мартыну. Ещё полтора года назад Жека боялся его, а сейчас этот шкаф казался таким мелким и незначительным… Опрокинуть что-ли его…
— Чё хотел-то? — Жека подошёл, и с усмешкой посмотрел на качка.
— А ты чё такой борзый? Наезжий что-ли?
— Говори, чё надо.
— Костюм снимай.
— Ладно, — Жека с вертушки зарядил Мартыну в шею. Тот охнул, и попытался ударить в ответ, но Жека пригнулся, и пробил ему фанеру сразу двумя руками. Мартын охнул, и согнулся в поясе, потеряв дыхалку. Жека зарядил ногой ему в рожу, опрокинув на спину. Тот закрыл лицо руками, думая, что его сейчас будут пинать.
— Ты кто такой сука? — медленно спросил Жека.
— Я… Кххх… Кххх… Саня… Кххх… — задыхаясь от боли, прокашлял Мартын.
— Обоссать тебя?
— Не… Нет… Не надо…
Жека плюнул Мартыну в рожу и побежал на остановку, там поймал бомбилу, и поехал домой.
— Жди тут! — сунул мужику рубль, и вышел из шохи. — Подождёшь, поедем обратно, ещё 3 дам. Отвечаю! Я скоро!
Дома по-бырому нашёл фотки. Повезло, нашлись технарские. 8 штук их делал, предвидя всякую фигню. Конечно, полуторагодовые, но пойдут. Мать засунула их в большой клеёнчатый пакет, где хранились вообще все фотографии, ещё с похорон прадедов. Самые ценные фотки — свадебные, и детей, сделанные в студии, хранились в громадном фотоальбоме.
Дома из малых никого не было — кто в школах, кто в садах. Матери тоже не было — на работе. Батя храпел с ночной, и вроде, трезвый. Так же быстро сел в тачилу, и поехал обратно. Успел. И даже до обеда оставался ещё целый час.
Владимир Станиславыч так же сидел, как изваяние, сложив руки на столе, и глядя в потолок. «Неужели он никуда вообще не встаёт, и ничего не делает весь день?» — подумал Жека, протягивая комсоргу фотографии и паспорт.
— Пиши анкету пока. Ручка есть? На. Вот бланк.
Комсорг вытащил из стола комсомольский билет, тщательно приклеил фотографию, поглядывая то в паспорт, то в рекомендацию. Потом достал печать из коробочки, покатал её по чернилам, и поставил поверх фотографии.
— Ты же работающий? — полуутвердительно спросил Владимир Станиславыч. — Один процент с заработка в месяц членских взносов. Мы считаем в среднем по 15 рублей в год. Деньги есть? За год сразу заплатишь?
Жека хотел было сказать, что три месяца уже прошло, когда он учился, и потом снова будет учиться, но возражать не стал. Хрен с ним. Пусть подавится. Отсчитал 15 рублей, и подал комсоргу. Тот засунул купюры в карман пиджака, достал 12 марок, и наклеил их в билет. Потом сунул его Жеке.
— Устав и цели организации сам посмотришь. Вот тебе макулатура, изучай.
Комсорг дал Жеке Устав ВЛКСМ в маленькой книжке, ещё несколько брошюр и листовок.
— Всё. Свободен, — махнул рукой Владимир Станиславыч. — Будут собрания, я сообщу. Вообще-то… Потом выйдешь на учёбу, подойдёшь сам.
Жека вышел, и посмотрел на комсомольский билет. Поверх фотографий стояла печать горкома ВЛКСМ, но каким-то образом она очутилась у комсорга торгового технаря. А может, их и было несколько. Впрочем, весь этот пофигизм и бюрократия говорила лишь о том, что самое главное в комсомоле — сшибать деньги с членов. Весь романтизм и значимость организации остались далеко в прошлом.
Приехал на работу как раз в обед. Не переодеваясь в рабочее, сразу пообедал.
— А ты чё это, увольняться уже надумал? — пошутил Санёк. Был он навеселе, как будто вдарил уже. Несло свежаком.
— Нет. В технарь надо было. А ты чё? Деньги-то нашёл?
— Нашёл. Мать заняла в последний раз! — рассмеялся Санёк. — Тридцатку занял до получки, на десятку вчера в коммерческом водки взял. Нормально! С утра закинулся уже. Мне и на отоварку хватит, да и на вино ещё на вечер останется.
— Ну смотри… — неопределённо сказал Жека.
После обеда переоделся, зашёл к механику. Тот сидел навеселе. Попахивало коньячком. Опять наверное, выпросил в карамельном. С Петровичем сидел какой-то длинный сутулый мужик в костюме и коричневой рубахе. Во рту у него дымилась изогнутая беломорина.
— Во! А ты кто у нас? — пьяно спросил он. — Как звать? Где работаешь?
— Евгений Соловьёв. Работаю слесарем-ремонтником пищевого оборудования.
— А чё я не знаю тебя?
— Так я недавно работаю. Я на практике тут, — объяснил Жека. — Я тоже не знаю, кто вы.
— Я — Николай Сергеич Матвеев, профорг завода. А ты чё, неопрофсоюженый у нас?
— Нет, — с недоумением ответил Жека, предвидя опять какую-то фигню. — Даже и не говорил никто.
— Ладно… Завтра в контору приходи до обеда, в профком, и пять рублей возьми на взносы. Будем заявление писать на вступление в профсоюз.
— Куда мне идти-то? — спросил у механика Жека. — Чем заниматься?
— Иди в машинный зал. Там ребята собирают уже. До конца смены с ними будешь.
В машинном зале уже почти собрали компрессор. Протянули гайки, проверили задвижки и трубы. Сделали пробный запуск. Вроде работает. На пуск сбежалось всё начальство — директор, главный инженер, механик. Посмотрели, что работает чисто, ровно, похвалили работяг. Потом неспеша пошли в контору.
— Щас ещё коньячку у директора дёрнут, — завистливо сказал Санёк, уже порядком прихмелевший. — Директор поди ещё и премию им выпишет за улучшенные показатели в ремонте.
— А вам? — недоумённо спросил Жека. — Вы ж Витьком ковырялись.
— А нам… на двоих хрен пополам! — рассмеялся Витёк. — Какие когда премии были тут? У нас работа почасовая. И платят за неё по часам, а не по итогу. Ладно… Собирай инструменты, студент… Скоро домой.
Вечером спецом Славяну предложил посидеть перед подъездом Сахарихи, зная, что она нет-нет, да смотрит в окно. Может, и выйдет… Заходить не хотелось — девятина Сахара торчала на стояке. Так и получилось. Когда совсем уже стемнелось, вышла. Да не одна, а с Пущей. Походу, зависали вместе весь вечер.
— Опа!!! Это кто? — прикольнулся Славян.
— Звезда в кожаном пальто! — в ответ прикольнулась Пуща, и с разбегу хотела прыгнуть ему на колени, но он убрал ноги в сторону, и она чуть не грохнулась задницей на землю.
Однако Славян поймал её под мышки, как будто невзначай коснувшись острых грудей, рывком поднял, и затащил на себя. Всё это не выпуская сигареты из уголка рта.
— Чуть не промазала! — заржал он. — Оксанка! Из тебя снайпер не получится!
— Я и не буду снайпером! Я торговать буду! — капризно заявила Пуща, и обхватила его руками за шею, положив голову на плечо. Славян выкинул сигарету, погладил девчонку по волосам, коснулся их губами.
— Хахаха! — ехидно рассмеялась Сахариха. — Чё за нежности! Вот так надо! Я великий каратист!
В шутку замахнулась ногой в трениках, как будто собираясь пнуть Жеку.
— Сдаюсь! Сдаюсь! Сдаюсь! — заржал Жека, поднимая руки. — Иди сюда, мой победитель!
Однако вреднюка Сахариха отрицательно кивнула головой, отскочила на пару метров, и закурила сигарету.
— Не-а. Не хочу.
Постояла, по девичьи скрестив ноги ступнями одну за другую, покурила, потом неспеша подошла к Жеке, и погладила его по волосам. Зелёные глаза словно мерцают в свете огней домов.
— Это чё у вас тут за висячка? — прогудел подошедший Митяй. — Чё пьёте?
— Ничего, — ухмыльнулся Жека. — Завтра напьёшся. Да, Светик? Нальёшь нам?
Видно, задел неприятную для неё тему. Хотела что-то сказать в ответ, но вдруг расплакалась, размазывая слёзы тонким кулачком по лицу.
— Ну ты чё? Ты чё, Свет? — растерялся Жека. Встал с лавки, подошёл, обнял так крепко, как только мог.
— Ну всё хорошо же, малыш… Всё хорошо будет. Отвечаю.
— Я знаю, Жень. Наверное, будет, — неуверенно улыбнулась Сахариха. — Ладно. Пойду я домой.
Помахав на прощание, Светка пошла домой, в подъезд. Жека поднял голову и увидел в освещённом окне третьего этажа массивную фигуру Сахара. Полоснуло по сердцу беспокойство. Как оно будет? Как всё пройдёт? Обычно у людей праздник — это здорово, здесь же всё наперекосяк.
— Ну чё… Пацаны и… Пацанки, — Митяй с усмешкой посмотрел на Пущу. Завтра вместе пойдём?
— Конечно вместе, — Жека даже с каким-то недоумением посмотрел на корифана. — Чё мы раздельно-то потащимся туда? И не пойдём, а поедем. Тачку поймаем.
— Где ты её поймаешь, в субботу вечером? — возразил Славян. — Дороги пустые. Все по домам. Если только такси вызвонить. Так они то-ли приедут, то-ли нет. Будешь тут торчать в темноте.
— Может, мужика того, на Москвиче вызвонить? Митрофаныча? — предложил Митяй. — Он же говорил звать его, если калым будет.
— На Москвиче ехать туда… — с сомнением покачал головой Жека. — Ему лет 15 по виду.
— Тебе какая разница? — возразил Славян. — К вокзалу ты всё равно не подъедешь. Он остановит на стояке для бомбил. Там ещё метров 100 идти пешком. Крутые-то по перрону прямо к кабаку поваливают, через служебные ворота. А мы пройдёмся. Нам чё. Давай, Жека! Чё думать-то! Я позвоню от соседки, пусть мужик подгребает сюда полседьмого, к нашему дому, и отсюда двинем.
— А мыыыыы? А яяяяя? — жалобно протянула Пуща.
— А за тобой заедем! — непреклонно сказал Славян, и ссадил её с коленей. — Всё! Пошли, я тебя провожу, и по домам!
Дома опять немного потренировался. Копчик всё ещё побаливал, но уже не так сильно. Молодой, заживает быстро. Зашёл Серый. Поиграли в шахматы. Потом в карты.
— Вы чё, к Сахарихе завтра поедите? — осторожно спросил Серый, складывая карты в колоду.
— Да. И это мне звиздец как не нравится.
— Почему?
— Потому что мы никто перед ними всеми.
— Будь осторожен, братан…
Утром, часов в 11, зашёл Славян. Сказал, что дозвонился до Митрофаныча. За пятак довезёт до вокзала. Приедет полседьмого.
Весь день Жека готовился, сидел почти как на иголках. Думал, может, цветов у грузин на рынке купить… Так тащиться опять же неохота. Влом. Опять из дома выходить. Дв и мать опять что-нибудь ляпнет недовольно. А… Потом как-нибудь. А может, денег Светке вместо цветов сунуть? Так с неё станется, ещё порвёт и выбросит. Не… Подарок по цене для пацана нормальный. И по цене и по всему.
Заранее приготовил свои адики, костюм и кроссы. Ближе к вечеру, замучавшись и весь изойдя от ненужных думок, плюнул и потренировался. Размялся хорошо, потренировал удары, поколотил по доске. В последнее время Жека вроде бы начал чувствовать, что такое энергия ци. Или чи. Сидел, медитировал перед доской для тамэсивари, и чувствовал, как по телу начинают идти мурашки. А потом ощущал нечто тягучее внутри себя. Как будто оттягивающее мышцы назад, но при этом концентрированное. Такое, что можно освободить одним ударом, сбросив разом всю тягучесть в одну точку. Можно конечно попробовать ударить кончиками пальцев в доску колющим ударом, но… Потом. Сегодня надо остаться нормальным. А не со сломанной рукой.
Помывшись, оделся, сунул в карман косарь, пачку Мальборо со спичками, взял с верха шкафа пакет с подарком для Сахарихи, и минут 20 седьмого пошёл на улицу. К Славяну заходить не стал — родители у него были нелюдимые, впрочем, как и Жекины, лишний раз встречаться не хотелось.
У первого подъезда уже стояли Славян и Митяй. Славян в костюме с иголочки, в пакете тоже что-то лежит. Бесшабашный и простой Митяй, для которого всё предстоящее было лишь поводом напиться, как всегда, в своём излюбленном — дешёвом китайском спортивном костюме и кроссовках, тоже не первой свежести. Однако у единственного из толпы в руках у него были розы. Пятнадцать белоснежных роз.
— «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы» — шепелявя и передразнивая Шатунова, пропел Митяй, и улыбнулся во весь рот. — Дарова, братан!
— Где Пуща? — обеспокоенно спросил Жека. — А… За ней же заехать надо…
— Да не. Она сказала, если раньше выйдет, пойдёт навстречу, по дороге, — успокоил Славян. — Где мужик-то? Вон, едет… Я ему адрес сказал, чтоб доехал тика в тику.
В стихающем квартале послышался треск Москвича, едущего на первой передаче, приближающийся к пацанам. А вот и он… Митрофаныч подъехал и распахнул дверцу.
— Ничё! Давайте, садитесь! Там гаишники тормознули. Проверяли права. Ну чё? Куда?
— Сейчас девчонку одну заберём. Езжай к тому дому, — показал Жека. Однако доехать не успели — Пуща сама шла навстречу. Одета в своём молодёжном девчачьем стиле. Варёнки-пирамиды с подвёрнутыми на пару оборотов штанинами, позволяющими видеть белые носочки, торчащие из белых адиков. Розовая майка с Микки-Маусом, оттопыренным девичьими грудями. Расстёгнутая куртка-джинсовка с закатанными рукавами. Несколько колец-браслетов на каждой руке. Глаза очень сильно подведены, впрочем, как и губы. Через плечо маленькая импортная сумочка. Волосы зачёсаны назад и в сторону — торчат вбок пышным хвостом. Но хороша…
— Вот и твоя интердевочка, — рассмеялся Жека, сидевший впереди. — Запускайте кто-нибудь.
— Чёёё так дооолгооо? — обиженно протянула Пуща, садясь в распахнутую заднюю дверь, и тесня Славяна. — Я уже навстречу пошлааа.
— Чё родителям сказала? — обернувшись спросил Жека. — Вернёмся-то поздно, наверное. Я своим ничё говорить не стал. Пофиг. Пусть орут.
— Неет, мальчики, я сказала, — жеманно возразила Пуща. — Я девочка хорошая, примерная, и вообще зайка. Сказала что пойду на день рождения к подруге в ресторан. К Светке Сахаровой.
— А они чё?
— Сказали, чтоб Слава потом проводил до квартиры. И чтоб приехали к 12. Ты же проводишь, даже Слава? — Пуща с невинной рожицей посмотрела на Славяна. Хотела положить голову ему на плечо, но вспомнила, что с причёской, и резко отдёрнула, ойкнув. Это вышло так смешно, что пацаны заржали во весь голос. Засмеялся и Митрофаныч, подглядевший цирк Пущи в салонное зеркало.
— Чё вас, парни, к железнодорожному? — смеясь и блестя в зеркало стальными зубами спросил он.
— Да.
— Щас быстро домчим, за десять минут. Тут ехать-то…
И в самом деле, доехали быстро. Десять минут и вокзал. Дороги уже пустые почти. Суббота. Вечер. Идти некуда. Люди уже кто по домам, кто во дворах. Однако если на улицах народу уже было маловато, то на вокзале непрекращающаяся суета. Объявляют электрички, автобусы. Народ туда-сюда. Уже потянулись за город дачники…
Москвич тормознул на стоянке такси у железнодорожного вокзала.