Сахар подошёл к какой-то высокой худощавой тёлке, сидевшей за столом со Слоновым, и пригласил её на танец, поклонившись, заложив одну руку за спину, и протянув другую. Та, засмеялась, и тоже подала руку в длинных серебристых перчатках. Была она единственная из всех женщин, одета в короткое платье, да и по возрасту как Сахар, лет 30-ти. Светка осталась сидеть за своим столом совсем одна, в грустном одиночестве. Её лицо, несмотря на откровенное платье, было совсем невинным, даже детским в этом шалмане.
Однако Жека заметил, что на девочку плотоядными глазами, как мышь на крупу, уставился Шамиль с базара, который продал ему интимное бельё для Сахарихи. Был он, судя по всему, грозным кавказским авторитетом, и человеком очень опасным. Что ж… Вот и свела их слепая судьба на узкой дорожке…
Заиграл медленный красивый вальс Евгения Доги из фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Мужики стали вставать, и как настоящие кавалеры, приглашать своих партнёрш. Хотел и Жека тоже пойти Сахариху пригласить, но Пуща его придержала.
— Тише! Тише! Куда ты лезешь, Женька! Тебя сомнут там! Кто ты… Кто мы и кто они!
Жека посмотрел на испуганное лицо Оксанки. Она так боялась за него, что почти вцепилась в рукав олимпийки. В красивых глазах застыла тревога.
— Не надо, пожалуйста… — прошептала она. — Я Светке обещала… Что ты не полезешь никуда.
— Всё нормально, малыш. Чему быть, того не миновать, — улыбнулся Жека, коснулся её волос, и посмотрел на Славяна, Митяя. — Она же не будет там сидеть одна. Чтоб к ней чернь подкатила? Пусть я дурак, но иначе не могу. Помяните водкой потом. Я пошёл.
Жека встал, отодвинул стул, и медленно пошёл к Светке, в то же время обратив внимание, что и Шамиль тоже собирается встать. Пришёл горец один, но занимал при этом целый столик. Видать не захотел, чтоб с ним кто-то садился ещё. И Сахар, наверное, согласился на это условие.
— Пойду и я, — буркнул Славян, всё так же сидевший в чёрных очках. Он достал деньги, отслюнявил пару сотен, и пошёл к оркестру, лишь потрепав по щеке чуть не плачущую Пущу. — Не ссы, Ксюшка.
— И я! — крикнул Митяй, опрокинул ещё водки, прямо руками взяв кусок осетрины, и пошёл в толпу, прямо на ходу доедая и роняя куски еды себе на олимпийку и на пол. И тут же отряхивая руки. Ладно хоть не о штаны вытер…
Шамиль, глядя как удав на мышь, и не отрываясь от Светкиного тела, поднялся, и в это время вальс внезапно кончился. Пары в недоумении остановились на миг. Но тут же в полную громкость грянула «Ламбада». И хоть местная группа играла её так себе, но ритм был бойкий, быстрый, зажигательный, и конечно же, на сто процентов знакомый каждому в этом зале. Поэтому все без исключения переключились на Ламбаду. У оркестра стоял серьёзный Славян, только что сунувший музыкантам пару сотен, и сказавший, что надо бы немного изменить мелодию — солидные люди хотят быстрый танец потанцевать.
И то правда. Захмелевший секретарь горкома КПСС товарищ Слонов, уже порядком принял на грудь, и сейчас отплясывал под Ламбаду нечто исконно русско-народное. Жена его, в жёлтом классическом платье, жёлтой шляпке и с крупными бусами на шее, составила ему компанию. Чопорный танцевальный зал превратился в дискотеку. Незаметно Ламбада сменилась на «Есаул-есаул, что ж ты бросил коня». И тут уже не выдержал начальник городского УВД, бросивший пиджак на стул, и пошедший в пляс, развязав галстук. Уже никто не спрашивал, кто, откуда и куда.
Митяй притащил графин водки со стопками, и кому-то наливал на брудершафт, пил сам, плясал вприсядку со Слоновым и начальником УВД, потом тут же курил, бросая бычки на пол, и давя их ногой. Впрочем, все делали абсолютно то же. Официальная мишура слетела, обнажая исконно-пролетарскую душу собравшихся.
Пуща танцевала со Славяном, подняв руки. Жека танцевал с Сахарихой, обняв её, в самом углу, в сторонке, словно отдалившись от других. И танцевали они совсем не в ритм, а какой-то совсем уж медленный танец, доступный только им двоим. И всем было на них пофиг, кроме трёх человек, которые знали Жеку. Это Сахар, Шамиль и Вениамин Людвигович. Причём, если первый и второй смотрели на Жеку неодобрительно, а Шамиль, так даже и с ненавистью, то Веня Одессит с каким-то умилением и радостью.
— Кто этот чудесный молодой человэк? — с умилением спросил у Сахара Веня. — Роман… Посмотри какая великолэпная молодая пара! Посмотри, как они счастливы! Посмотри, как прэкрасна эта юность, эта сила любви! И заметь — этот юноша прекрасный коммэрсант!
— Какой ещё коммэрсант? — недоумённо спросил Сахар. — Это Женька Соловей, из дворовой шпаны. То ли одноклассник Светкин, то ли ещё кто, вместе шатаются и обжимаются по подъездам уже с год.
— Ахахаха! — рассмеялся Вениамин Людвигович. — Вот оно что… А мне он сказал, его зовут Алэксандр. Я точно помню, потому что сразу же подумал об Алэксандре Макэдонском. Находчивый! На лету соображает!
— А когда ты его видел? — удивился Сахар. — Как ты вообще стыканулся с ними?
— Ты же знаешь, Роман Алэксандрыч, я честный бизнесмэн… Имею дело с самыми разными людьми. В наше время, когда страна трещит по швам, это очень важно… Он предложил мне товар, я купил. А уж что это за товар, и где он его взял, я тебе Роман, сказать не могу — коммэрческая тайна знаешь ли… Но повэрь… Твоих интэрэсов в этом абсолютно нет.
— Он и у меня был. По твоей наводке, Веня, — недовольно насупился Шамиль. Он недобро посмотрел на Жеку. Тень смертельной вражды ясно обозначилась на лице горца. — Посылаешь неизвестно кого, и неизвестно зачем. Я ему продал. Что, ты знаешь…
— Продал, молодэц! — рассмеялся Веня. — Сейчас я вижу, что подарок на дело пошёл!
— Что продал? Я уже перестал вообще понимать, что тут творится. Кто что у кого купил… Кто кому продал… Светка сказала мне, что не пойдёт, если я не приглашу её друзей. Я сначала не хотел приглашать дворовую шпану… — недоумённо развёл руками Сахар.
— А почему ты не хотел, Рома? — перебил его Вениамин Людвигович. — Ты посмотри на эту молодёжь! Они единственные живые в этом дохлом кладбище. Это они лэт через 10–20 будут крутить-вэртэть всё вокруг! Что тебе не нравится? Что они бедные пока? Так они МО-ЛО-ДЫ-Е! Мне ли, старому одэсскому босяку, не знать об этом? Или тебе? Что такое молодость и бэдность? Много ты имэл, будучи в возрасте этого юноши? Много бы ты заработал? А он приехал ко мнэ, и я отдал ему честно заработанную штуку. Штуку, Рома!
— Ладно… — махнул рукой Сахар. — Пусть с кем хочет, с тем и ходит. Лишь бы счастлива была. На ней тоже много чего лежит. Весь дом… И готовит, и стирает, и убирает… Прислугу ни в какую не хочет, до истерики. Я уже на учёбу её хрен забил. Внимание ей нужно родительское, Веня. Возраст такой. А я чё? Постоянно в делах. Ты ж сам знаешь… Только оставь здесь всё… Порвут сразу…
— Ну… Я полагаю, с грустной и официальной частью нашего сабантуя покончено… Не пора ли нам поговорить о своих дэлах насущных? А потом в прэфэранс, как всегда, на интэрэс? — иронично улыбнулся Веня, и подмигнул правым глазом. — Пусть молодёжь веселится…
Сахар, Вениамин Людвигович, Шамиль, и Добей, здоровенный мордатый мужик, бывший боксёр, а ныне уважаемый кооператор, пошли вчетвером в специальную комнатку внутри ресторанной кухни, где был приготовлен стол для преферанса, и ожидали дорогих гостей очень редкие ещё в СССР бутылка виски и несколько сигар. Авторитеты привыкли играть в карты так же, как показывали в фильмах.
Конферансье пробовал объявить что-то ещё из программы, поздравления, или смену блюд, но гости решительно не хотели садиться на свои места, и пьянка приняла совсем бессистемный характер. Официанты просто забрали со столов грязную посуду и остатки еды, и принесли горячее — громадные бифштексы, запечённое мясо в горшочках, жульены. На каждый стол поставили громадное блюдо с мясной нарезкой, сырную тарелку, и бутылки с водкой, шампанским, минералкой и Тархуном.
Время уже двигалось к полуночи, когда Жека предложил свинтить с пьянки, вообще вышедшей за пределы допустимого. Всё смешалось в ресторане «Гудок». Кое-как растолкав Митяя, спавшего на столе, Жека с дружбанами вышли на свежий воздух, на перрон. Постояли, покурили, глядя на ряды автомобилей уважаемых граждан. Были тут уже и иномарки. В городе в последнее время у шахтёрского и металлургического начальства появились японские внедорожники «Ниссан Патрол», которые предприятия завозили по бартеру. Естественно, сначала эти машины появлялись у тех, у кого были деньги — то есть, у уважаемых людей.
— Вон, вон стоит Патруль! — поддатая Сахариха, слегка качаясь, и стоя босиком на холодном асфальте, показала на японскую диковинку. — Это кто-то из этих приехал… Как его… ну тот, короче, жирный мужик.
Ни в именах, ни в фамилиях она не разбиралась, и знать их не знала, деля мир только на своих и чужих.
— А у меня скоро Ромка такой купит, — призналась она. — Не хочет на этой, вишнёвой. Говорит, на них уже полгорода ездит. А «Волгу» не хочет. Говорит, пенсионерская машина.
— А ты чё хочешь? — спросил Жека, поддерживая хмельную Сахариху.
— А ничего мне не надо! — Сахариха полезла целоваться мокрым ртом. — Тебя хочу!
Пока курили, Митяй сходил обратно в ресторан, и притащил бутылку водки, победно поболтав её над головой.
— На ночь!
Сахару сказали, что его сестра наклюкалась, и хочет домой. Тот велел подать первую попавшуюся машину, стоящую у вокзала и везти домой, и с ней всю её зелёную компашку в придачу. Первой машиной оказался милицейский бобик. Сахар самолично затолкал Сахариху в него, подождал, пока вся компания залезет внутрь, и бросил, абсолютно трезво глядя Жеке в глаза:
— Головой отвечаешь за неё.
— Всё. Давай, поехал! — приказал он сержантику за рулём бобика, и стукнул по капоту. Бобик поехал с перрона через служебные ворота.
Жека ехал на переднем сиденье, искоса глядя на водилу. Совсем молодой сержант, наверное, только из армии. Что он видит? Его зарплата такая же, как у этих людей, которые в карты проигрывают за одну ставку. За что он работает? Почему? Что им движет? Вот сейчас он везет явную гоп-стоп компанию, по указу даже не командира, а хрен знает кого.
Однако дело своё сержант знал — довёз быстро, и по адресу. Пьяная компашка с шумом вывалила на улицу у подъезда Сахарихи. Постояли, покурили, поугарали, вспоминая как всё было.
— Я требую продолжения банкета! Хахаха! — заржал Митяй и затряс захваченной бутылкой.
— Где твой комсомольский билет? — спросил Жека у Сахарихи, что-то подпевающей про себя и танцующей.
— А… Где-то там! — небрежно махнула она рукой в направлении «куда-то туда!». — Наверное, на столе остался. На него рыба упала. Да… Нафиг он. Они в школе меня задолбали с ним, не хотела получать, так они тут отдали.
— Ты обещал меня домой! — плаксиво заныла Пуща. — Я маленькая девочка, и мне уже пора спать!
— Никаких снов! — разошлась Сахариха, хватая её за шею, и притягивая, визжащую к себе, стараясь поцеловать в губы. — Оксанка! Пошли ко мне! А то обижусь!
— Светка, у тебя сиськи вываляться щас! — заржал Митяй. — Ну чё? Идти так идти!
Девчёнки в обнимку, толкая друг друга и визжа, пошли к подъезду. Митяй за ними. Славян хладнокровно пожал плечами и отправился тоже, подмигнув Жеке. Тот конечно же не хотел, но деваться некуда, пришлось тащиться следом. Завтра воскресенье, и наверняка надо будет тащиться к деду.
— А ты ключ-то взяла? Как дверь открывать будешь? — спросил Жека у Сахарихи, поднявшей весь спящий подъезд на уши. — Тише ты! Спят же люди!
— Да мне поооофиг! — разошлась она. — Пусть встаююют! Ааааааа! Насилуюююю!
— Никто не выйдет, спорим на рубль! — ухмыльнулся Славян. — Всем пофиг! Кричи — не кричи, всем пофиг! Убивать будут, всем насрать! И мусоров никто не вызовет. Они щас Сахара все охраняют.
В самом деле, так и было. Хоть грабь, хоть убивай, хоть насилуй — никто не откроет дверь, никто не выйдет помочь. Да и телефонов нет почти ни у кого, вызвать милицию. Телефон считался предметом роскоши, и чтоб поставить его, люди годами маялись в очередях. Если не были, конечно, льготниками — ветеранами войны, афганцами, или ликвидаторами Чернобыля. Или просто блатными людьми, кому давали номер вне очереди.
Светка нагнула резиновый коврик и достала из-под него ключ от хаты. «Не боятся, что обнесут» — подумал Жека, хотя, кто решится на это? К их двери и подходить-то близко боялись. А уж чтоб своровать что-то… И куда потом девать? В комиссионку тащить, по паспорту? Через частные объявления в газете? Так найдут сразу, вычислят на раз. Ходили слухи про каких-то залётных, поднявших хату одного авторитета. Не успели даже сдать поднятое. Сожгли воров прямо в машине.
Сахариха открыла дверь, и вошла в хату, бросив босоножки на пол.
— Урааа!!! Уиииии! — завизжала она, и запрыгала по полу. Тут же побежала включать музон.
— «Распустилась черёмуха, нарядилась невестою, на душе неспокойно мне, не найду себе место я!» — заорали мощные АС-90 голосом Марины Журавлёвой, сопровождая песню мощным басом, от которого задрожали стены и пол. — Бум! Бум! Бум! Бум!
Сахариха запрыгала в такт музыке, затанцевала. И Жека загляделся, надо признать. Очень уж хороша она была, такая пьяненькая и шальная.
Компания завалилась на диван, но Сахариха подняла их опять движениями рук, показывая, чтоб тоже плясали. Потом притащила стопки, дала Жеке бутылку чебурашки, чтоб открыл на запивку. А потом он смутно помнил, что было. Помнил только как Сахариха полезла в бар Сахара, достала бутылку «Юбилейного» коньяка. Это вроде, когда уже водка кончилась. Или до этого?
Проснулся с Сахарихой в обнимку, в её спальне. Та спала, свернувшись калачиком. Уже успела переодеться в майку и трикушки. Голова гудела. Жека, пошатываясь, пошёл в зал. Тут вповалку спали вообще все. Пуща на диване, тоже свернувшись калачиком, и по-детски сложив ладошки под щекой. Митяй и Славян сидели на полу, у дивана, откинув головы на её ноги. На журнальном столике пустые бутылки и стопки. Смертельно хотелось попить. Жека напился воды из-под крана. Вроде полегчало немного. Пошёл расталкивать тёплую компанию. Время было почти 8 утра, и в любой момент мог прийти Сахар. Если он конечно не зарулил к той высокой длинноногой блондинке, дочке директора завода. «А она хороша» — подумал Жека, вспоминая блондинку. Лет тридцати, но… Такая…
Через час стояли на балконе, более-менее в порядке и курили. Даже говорить не хотелось. После произошедшего было какое-то опустошение.
— Ладно… Идите. Сейчас Ромка наверное приедет. А мне убраться ещё надо. Потом к школе приготовлюсь. Почитаю что-нибудь.
— Чё читаешь? — заинтересованно спросил Жека. До этого как-то они не затрагивали темы учёбы, книг, журналов. Все разговоры крутились вокруг музыки, фильмов и обычной простецкой подростковой философии и романтики. Для Жеки даже стало откровением, что Сахариха что-то читает. Но она не захотела разговаривать на эту тему.
— Не скажу! Ещё чего! Идите отсюда! — капризно заявила она, и в шутку вытолкала всех из квартиры. — Идииите! Ну идиииите же!
Мать дома ничего не сказала, только недовольно посмотрела в комнату:
— Живой хоть? Доходишь когда-нибудь… Я тебе передачи в тюрьму таскать не буду!
— Поехали к деду съездим — предложил Серый, заглянув к Жеке. Чувствовал он, что братан отдаляется, что стал другим, что появились деньги. Тут и дураку понятно.
— А… Поехали!
— Картошки привезите! — крикнула мать, когда уже собрались выходить. Пришлось брать сумку.
До вокзала доехали на троллейбусе, купили билет. Покурили на остановке.
— Ну чё? Как там? — спросил Серый. — Кто был?
— Все были, Серёга.
— Как прошло? Где ночевал-то? Мать на табуретке у окна всю ночь просидела.
Жека удручённо вздохнул и покачал головой. Сказать было нечего…