Приезжали заранее, хотя бы за полчаса-за сорок минут. Это уже как ритуал был. Сначала резались в игровые автоматы. В «Тир», «Морской бой», потом шли в кафетерий, покупали вкуснейшее ванильное мороженое в металлической розетке, посыпанное шоколадом и орехами, брали бутылку «Дюшеса» на двоих. Иногда ромбабу или кекс. Светка почти всегда платила сама. Денег у неё всегда как у дурака махорки. Жека пробовал возражать — деньги у него тоже были, он же пацан, должен сам платить, но Сахариха хихикала, и вытаскивала из кармана целый пучок мятых купюр разного цвета. Были там и трёшки, и пятаки, и четвертаки и чирики. Хотя, Жека ещё когда ползал с грузинами по барахолке, помнил, как Георгий поучал его.
— Женщын… Цвыток! Ммм… — грузин картинно целовал щепоть, откидывая потом руку в сторону. — Мущына платыт за ныго должын! Сначала жына платы, потом лубовныц платы! Настояшый мушын за всё платыт должын!
После кафешки шли в зал. Хоть ходили вечером, и многие фильмы были с надписью «Дети до 16 не допускаются», никто на контроле паспорт не спрашивал. Садились чуть ли не на последний ряд, Жека брал Светку за руку, так и смотрели, иногда шёпотом о всяком переговаривались. Потом ехали так же на трамвае домой, уже поздно. Светка внаглую садилась Жеке на колени, и клала голову ему на плечо. Жека провожал её до дома, даже до квартиры. Она потом подпрыгивала, обнимая его за шею, и цепляясь ногами, повисала на Жеке. Долго целовались.
Вообще, в подъездах зависали часто. Позвать к себе нечего было даже и думать. Во первых, обстановка бедновастенькая, крашеный масляной краской пол, белёные стены, обычные лампочки на потолке. Во вторых, народу всегда навалом. Да и что делать-то? Сидеть в своей комнатёнке на деревянном стуле? Так и это стрёмно — в квартире кельдым, постоянно все ходят туда-сюда, сёстры-братья бегают. Крики, ор. Мать с отцом недовольны будут…
Светка один раз позвала Жеку к себе, когда брат на машине на пару дней уехал в другой город, и Жека офигел. Живут же люди! Трёшка на третьем этаже. Везде красивые импортные обои, на полу где линолеум, где паркет. Огромные пушистые паласы. На стенах ковры. Громадная югославская стенка в зале, сверкает хрусталём, на тумбочке импортный телевизор с гордой надписью «Sharp», под ним видеомагнитофон «Panasonic», за стеклянной дверкой куча видеокассет. Рядом тумбочка с блоковой аудиоаппаратурой, так и блестит серебряными ручками. Всё высшего класса. Кассетная дека, тюнер, эквалайзер, усилок «Корвет». Громадные колонки АС-90 в углах комнаты. Хрустальная люстра. Телефон на журнальном столике.
Сахариха призывно мотнула головой, и пошла в свою комнату. А у ней там обстановочка… Настоящая деревянная кровать с ярким японским пледом, дорогой письменный стол с учебниками и тетрадями. Двухкассетник «Сони» на нём же.
В комнате бардак. Небрежно разбросанные вещи на кровати. Трусики, лифчик, майка, трико. Светка сгребла всё в кучу, и засунула в шкаф. Сбросила куртку-аляску на пол, бухнулась на кровать, и дурачась, потащила Жеку за руку к себе.
Полчаса пролетели незаметно… Потом стояли на балконе, курили, обнявшись…
— Пока, Жекич… — буркнула она напоследок, явно недовольная собой. Но Жека уже знал, что надо делать в этом случае. Рывком притянул к себе, и поцеловал в ароматные губы.
— Я рад, что ты есть у меня…
По лестнице сбежал со второго этажа, и выйдя расстёгнутый на мороз, остановился, дыша полной грудью. Район переливался огнями, ещё у многих стояли ёлки. Ну до чего хорошо жить! Да ёлы-палы, как классно! Не в силах сдержать порыв счастья, веселья, и радости, Жека заорал во всё горло, хоть и пьяным-то не был… Эхо разнесло вопль по всему микрорайону. Потом пошёл домой, подкидывая и ловя спортивную шапку.
Учёба протекала не спеша. Со второго курса началось промышленное черчение, и предкам пришлось купить тубус для чертежей. Училка сказала, надо кульман. Да где ж его взять-то… Купили дипломат. С пакетом ходить было уже стрёмно — парень почти взрослый. Уроки Жека обычно делал на столе, в кухне, но на нём не почертить. Пришлось предкам в кредит покупать письменный стол, что было уже признаком крутости. А ещё набор для черчения, бумагу формата А1, пенал, циркули, твёрдый и мягкий карандаш, линейки, шаблоны. Вечерами Жека, раскинув огроменный лист бумаги на письменном столе, и придавив его книгами по краям, включал дискач на мафоне, и рисовал валы, шестерни, и прочую ерунду. Причём надо чтобы всё было по ГОСТУ — все линии, буквы чертёжным шрифтом. Училка по черчению была строгая, и докапывалась до малейших помарок. А вы попробуйте вручную, без кульмана, нарисовать такую портянку, и чтоб без единой ошибки? Всё равно, нет-нет, да мазня всплывала. Четвёрку с минусом по черчению всегда как отмаливал. Но до трояка не опускался, с повышенной стипухи не слетал.
Пацаны не парились, сдавали попросту — приносили деньги или дефицит, давали взятку. Сахар, муку, детские подгузники. Привозили с родителями обои на дом учителке. Сложилась парадоксальная ситуация — невзирая на тупость, почти все одногруппники ходили в отличниках. Жека выше четвёрки не поднимался никогда. Да и то выкарабкивался лишь за счёт усердия и крови из носу — у родителей давать взятки было нечем.
Мало того, пришлось ещё выписывать газету на немецком языке, «Neues Leben». Знание немецкого требовалось на уровне производственника.
— Это вам не обыденное «вас ист дас» — поучительно говорила немчанка. — Придёт к вам оборудование из ГДР, что делать будете? Как по немецки «Электромагнитная индукция», или, скажем, «Двигатель переменного тока с регулировкой частоты»?
— А чё, в газете это есть? — иронично спросили пацаны.
— В газете есть много чего, — парировала немчанка. — В ней пишут живым употребительным, а не академическим языком. Естественно, публикуются статьи по науке и технике, и мы их все с вами будем подробно разбирать. Со следующего месяца чтоб все ко мне на урок приходили с газетой. Будем читать и на ходу бегло переводить. Вы будущие С-П-Е-Ц-И-А-Л-И-С-Т-Ы!
Жека обсказал матери этот факт, и опять получил груду недовольства в свой адрес.
— На тебя одного больше всех уходит. Когда уже это закончится? Сейчас газету немецкую тебе надо…
Когда это закончится, Жека не знал. В этот же вечер он решил посетить Лысого и Эдю на старом районе. Зашёл сначала к Лысому, а там кельдым — к маманьке друганы-грузчики пришли. Входная дверь не заперта. Телевизор чёрно-белый на всю катушку орёт, дым столбом, пьяные вопли. На кухне мужики в триканах и майках, и пьют, и орут, и силой меряются, сшибая на пол пустые стопки и куски хлеба. Растрёпанная маманька с ними, сидит нога на ногу в замызганом халате, рукой с дымящейся сигаретой машет. Лысый тоже под градусом. Жека не разуваясь, и в одежде, прошёл в зал, и остановился. Лысый залип на диване, почти съехав на пол. Жека потряс друга за плечо, но он был совсем мёртвый. Махнув рукой, хотел выйти, как дорогу перегородил маманькин хахаль. Встав на полусогнутых и скорчив рожу, улыбнулся вонючим беззубым ртом, дыша перегаром, потом сплясал гопак, и замер в идиотской позе, вытянув руки.
— Опа… А ты кто? А? Дай рупь?
Жека ударил алкаша по яйцам, и отпихнул скорчившееся тело в сторону. Никто так и не заметил его. Пошёл к Эде. Тот делал домашку, но решил отставить на время. Давно не виделись. По мужски, крепко, поздоровались. Чё там, не виделись год. Повзрослели, возмужали немного. Одеты по-другому — не узнать.
— Пойдём к моей сходим, погуляем потом, — предложил Эдя.
— Пошли. Познакомишь.
Девчонка в соседнем доме жила. Ровесница. 17-летка. Невзирая на мороз, гоняла в дутом пуховике, коротенькой мини юбочке и чёрных капронках, выгодно оттеняющих стройные ножки на фоне белого снега. На ногах шикарные импортные ботиночки на каблучке. Мохеровый капор. В общем, прикинута зашибись тёлочка, ничё не скажешь… И говорила более-менее разумно. Жека привык к детским базарам Сахарихи, и слегка удивился.
— Знакомься. Вот… Анжела, — слегка стесняясь, представил подружку Эдя.
— Евгений, — представился Жека, и задумался. По идее, в фильмах при знакомстве с девушкой, целовали ей руку. Но тут Эдя. Ещё не поймёт. Неловко как-то. Да и вдруг Анжелка отдёрнет руку от его губ, что наиболее вероятно, и тогда будет совсем уж неловко. Поэтому Жека просто достал сигареты, и предложил всем, скрашивая неловкость. Если бы Сахарихе кто-нибудь при нём поцеловал руку, он бы наверное, разозлился. Подумал, что наезд.
Сходили в видеосалон. Тот, что у хранилища. Показывали «Греческую смоковницу». Фильм конечно так себе, да и Жека привык уже к нормальному видеосалону в «Веге». А здесь на простых сидушках ёрзать стрёмно как-то. Ну ладно. Обратно шли, Анжелка с Эдей в обнимку, Жека один.
— Женя, а у тебя есть девушка? — тонким культурным голоском спросила Анжелка, картинно ступая стройными ножками по снегу.
— Да есть… — неопределённо протянул Жека и задумался. Интересно, Сахариха его девушка, или как? По всему выходило, что так. Но… Как же далёк мир пацанвы от всех этих культурных амуров…
Проводили Анжелку до дома, постояли, покурили с Эдей, Жека пожал другану руку на прощание, и пошёл. Почему-то подумав, что не видаться им более — разведут пути-дорожки. Эдик учился в 10 классе, после хотел идти в институт, а потом в армию. От пацанвы он всё более отдалялся. Что наверное, и к лучшему — подумал Жека.
Не успел повернуть за угол, как встретился Намас, и ещё один говнодав, в джинсовой куртке и чёрной цигейковой шапке до глаз. Намас, не задумываясь, тут же схватил Жеку за лацканы куртки, сдавливая горло. У его корифана сверкнула финка.
— Тихо, тихо, лох… Куртку снимай, деньги давай!
Намас конечно же, был уверен в себе. Всех бил тут, шугал. Уже пробовал на кооператоров наезжать. Вот уже на открытый гоп-стоп пошёл. Жека понял, что надо действовать быстро. Подсёк невысоклика, и перебросил через бедро. Тут же двумя пальцами пробил глаза крикнувшего от боли цыгана. Увернулся от финки его другана, поймал следующий удар между рукой и корпусом, выбил нож, схватил за пальцы и сломал их. Потом рванул за руку вниз, и сломал её в локте. Развернувшись, заехал хуком в челюху финкарю. Слышно как хрустнула кость и сломались зубы. Чувак заорал, хотел бежать, но потерялся, и упал, подскользувшись. Цыган тоже ползал, не мог подняться — не видел ничего. Шары заплыли походу.
— Ты кто такой? — Жека подошёл, и несколько раз пнул Намаза по печени. — Ты кто, сука? Погоняло как? Ты кто? Ты чё, блатной?
— Нееет, — прохрипел Намас. — Просто… пацан… по жизни…
Жека поднял его за шкварник, и несколько раз с силой ударил по лицу. Рожа и так в крови, текущей из глаз, так ещё добавил. Теперь изо рта и носа лилось.
— Ещё раз увижу тут, сука, убью тебя. Слышал? Ты слышал, п. р? — негромко спросил Жека, держа Намаса за шкварняк, и долбанув ему в лицо коленом, опрокинул на снег. Похоже, цыган обмочился — спортивные штаны потемнели, полилось на снег. Хотел ещё добавить ползущему финкарю, но где-то в доме открылось окно, и женский голос заорал:
— Вызовите милицию! Тут драка! А ну, сволочь, иди отсюда!
Жека, усмехнувшись, осмотрел себя. Вроде, одежда не в крови, взял финку, сунул в карман, и пошёл домой. В этот район он не хотел влазить, но раз цыги сами себя так поставили… Был тут на ихнем районе крутой с погонялом Добей. На чёрной восьмёрке гонял. Беспределил иногда. Говорили, мог автобус рейсовый тормознуть, и водителя избить, за то, что со двора выехать не дал, не притормозил. И вроде как все эти мелкие чмошники шестерили на него. А… Пофиг… Жека пожал плечами, и пошёл на трамвай.
Дома разглядел финку. Зоновская. Ручка наборная из белого и красного оргстекла и чёрного гетинакса. Опасная вещица. Подбросил, и поймал несколько раз. Пойдёт на разборки таскать. Хотя… Если есть нож, придётся его использовать. Только успел спрятать под кровать, как зашёл Серый. Сел рядом на кровать, с удивлением посмотрел на Жеку.
— Ты чё, с Сахарихой ходишь?
— Да. А чё? — спросил Жека, стараясь не смотреть брату в лицо. Потом всё-таки посмотрел. Твёрдо. По мужски. — Я буду с ней ходить.
— Да ничё. Смотри, Жека… Как знаешь.
Зимой группой ездили на лыжную базу, за город — физкультура на лыжах. Уезжали сразу на весь день. Проставляли три пары сразу. Лыжи, конечно же, так себе — все ломаные-переломанные, с коцаными креплениями, изношенными по самое ни хочу. Ботинок 45 размера не было вообще, и Жеке, скрепя сердце и пальцы ног, пришлось брать 44 размер. Однако ходить в них было совершенно невозможно, не говоря уж про ездить. Да и крепления вылетали из лыж. А бежать надо было 2 километра, потом ещё скатиться с горки. Жека кое-как добежал до горы, а когда скатывался, лыжа налетела на ломаный стебель лопуха, торчащий из накатанного снега, и конечно же, лыжа осталась на горе, а Жека на жопе съехал вниз. Одногруппники, стоящие внизу, и наблюдающие кто и как скатывается вниз, встретили дружным хохотом.
— Длинный, ну ты даёшь! На одной лыже решил покататься!
Жека рассмеялся в ответ, и потащился обратно на гору, за лыжей.
Через неделю пацан из соседней группы решил наехать на Жеку. Проспорил походу что-то, и пришлось отдавать наездом. Жека на большой обеденной перемене сидел в аудитории, и готовился к черчению, как вдруг подошёл Санёк, бывший кем-то вроде шестёрки у технарских пацанов.
— Слышь, Жека, там к тебе пришли, побазарить хотят, — бегающие глазки шестака говорили, что он врёт. Хотя… Пофиг.
— Где пришли? Кто?
— Да там. Сзади стоят.
«Сзади» называли чёрный ход столовой, через который таскали продукты. Пацаны туда бегали покурить после столовой. И там же кстати, проходили всякие драки и разборки. Потому что там никто ничего увидеть не мог — в пяти метрах от двери шёл глухой кирпичный забор соседнего предприятия.
Жека взял сигареты, чтоб сразу покурить, раз уж так получилось, спустился на первый этаж, прошёл мимо столовой, прямо к чёрному ходу. Приближаясь, почувствовал запах сигарет. По гудению голосов понял, что там стоит приличная толпа пацанов. Жека вышел и осмотрелся. Разговор стих. Все уставились на него. И тут сбоку, за полем зрения раздался шорох ног. Кто-то незаметно старался ударить. Они хотели подловить его, и сразу вырубить! Всё-таки боялись! Жека автоматом выставил правую руку в блоке, и отбил удар ноги, тут же уйдя на безопасную дистанцию. Следующий удар рукой прошёл мимо него.
— Ты чё, Макс, не можешь завалить длинного что-ли? — загудели пацаны. А стояли здесь в основном, парни из соседней группы, и третьекурсники. Нападал на него пацан с погонялом Макс. Фамилия у него была Максименко. Чернявый, похожий на украинца, парень, по слухам, занимавшимся волейболом в городской юношеской команде.
— А ты чё как крыса-то? — размеренно спросил Жека, медленно обходя Макса, и смотря ему в глаза. — А чё ты без предъявы-то начинаешь? А чё со спины?
— Да я тебя щас! — завизжал Макс, и как мельница, беспорядочно молотя руками, бросился на Жеку.
Был он конечно, не боец. Жека подставил левый блок, провёл подсечку левой ногой, и пока Макс падал, зарядил ему в челюху прямым левым. Макс упал на спину, и сильно ударился затылком. Попытался встать, но поплыл, и опустился на корточки, держась за землю обеими руками. Потом его вырвало только что съеденным обедом. Прямо себе на штаны.
Пацаны молчали, недоверчиво смотря то на Жеку, то на Макса. Жека плюнул рядом с Максом, и не торопясь, молча пошёл прочь. Скоро звонок уже.