— С ним никаких проблем, — говорила Эди Коэну, — да и ест он очень мало.
— Ну, ладно. Но все равно я его видеть не могу. И предупреждаю, что не намерен долго терпеть его здесь.
— Что тебе сделала бедная птица?
— "Бедная птица", как же! Не будь дурой. Хитрый ублюдок, вот он кто. Он думает, что он еврей.
— Г-споди, какая разница что он думает?
— "Еврейская птица", наглость какая! Один неверный шаг — и он потопает отсюда на своих барабанных палочках.
По требованию Коэна Шварц должен был жить на балконе. Он и жил там в новой деревянной клетке, которую купила ему Эди.
— Тысяча благодарностей, — говорил ей Шварц, — хотя я бы, конечно, хотел когда-нибудь иметь человеческую крышу над головой. Вы ведь знаете, каково это в моем возрасте. Я люблю тепло, окна, кухонные запахи. Мне бы хотелось время от времени просматривать "Jewish Morning Journal". А еще хорошо бы иметь иногда капельку шнапса, который, благодаря Б-гу, так полезен моему здоровью. Но, конечно, вы столько даете мне, что не заслужили жалоб.
Однако же, когда Коэн принес домой птичий корм, состоящий из сушенных зерен, Шварц отказался есть его.
— Нет, это невозможно, — сказал он.
Коэн был раздражен.
— В чем дело, косоглазый, или твоя новая жизнь слишком хороша для тебя? Или ты уже забыл, каково быть беженцем?
Щварц не ответил. Что скажешь невеже?
В сентябре, когда начались школьные занятия, а Коэн в очередной раз окончательно решил избавиться от Шварца, Эди удалось уговорить его подождать, пока Мори втянется в учебу.
— Если птица исчезнет сейчас, это может плохо сказаться на его школьных делах. Вспомни, как мы переволновались в прошлом году.
— Ладно. Но рано или поздно птицы здесь не будет. Это я тебе обещаю.
Шварц же, хотя никто его об этом не просил, взялся помогать Мори. Днем большую часть времени он проводил, наблюдая за тем, как Мори готовит уроки. Мори был ужасно невнимателен и нетерпелив, но Шварцу легко удавалось снова и снова возвращать его к тетрадям и книгам. Он с ангельским терпением выслушивал его кошмарные упражнения на визгливой скрипке, время от времени ненадолго скрываясь в ванной, чтобы дать отдых ушам. А еще они играли в домино. Мальчик был равнодушен к шашкам, а шахматы были ему просто не по силам.
Когда Мори болел, Шварц читал ему комиксы, хотя сам терпеть их не мог. И вот мало-помалу дела у Мори пошли лучше, и даже учитель музыки стал отмечать, что мальчик играет лучше. Эди приписывала добрые перемены участию Шварца, хотя тот плевать на это хотел. Он просто гордился, что из дневника Мори исчезли «двойки» и по настоянию Эди отметил это капелькой шнапса.
— Если так пойдет дальше, — рассуждал Коэн, — я точно отдам его в колледж Айви Лииг.
— Ой, дай-то Б-г, — вздохнула Эди.
Шварц же отрицательно покачал головой:
— Мори славный мальчик, и вам не надо за него тревожиться. Он никогда не станет, упаси Б-же, пьяницей или бабником, но и учиться он не будет никогда, если вы понимаете, что я имею в виду. Хотя, к примеру, он может стать хорошим механиком. По нашим временам и это совсем не плохо.
— На твоем месте, — процедил, свирепея, Коэн, — я держал бы свой длинный нос подальше от чужих дел.
— Гарри, пожалуйстаNo
— Будь я проклят, мое терпение кончается. Этот косоглазый всюду суется.
Хотя Шварц уж точно не был желанным гостем в доме Коэна, он все же прибавил в весе пару унций, но вид его при этом не изменился. Он выглядел все таким же замызганным, как и раньше, со спутанными перьями, как будто только что попал в снежную бурю. Он и сам говорил, что мало занимается своей внешностью.
— Надо обдумать столько всего, даже если на первый взгляд все абсолютно ясно, — говаривал он Эди.
Учитывая преимущества своего нынешнего положения, Шварц старался по возможности не попадаться Коэну на глаза, но вот однажды вечером, когда Эди была в кино, а Мори стоял в ванной под горячим душем, продавец замороженных продуктов затеял перебранку.
— Ради Христа, почему бы тебе хотя бы иногда не мыться? Почему от тебя всегда разит дохлой рыбой?
— Извините, мистер Коэн, но если кто-то ест чеснок, то он и пахнет чесноком. Я же трижды в день ем селедку. Кормите меня цветами, и я буду благоухать, как клумба.
— А кто вообще обязан кормить тебя хоть чем-нибудь? Да ты должен быть счастлив, что получаешь селедку.
— Простите, но это не я жалуюсь, — сказала птица, — это вы жалуетесь.
— Дальше, — сказал Коэн. — Ты храпишь, как свинья. Будишь меня ночью. А все твои хвори, черт подери, от того только, что ты паразит и бабник. И следующее, что тебе понадобится, — так это спать в моей постели с моей женой.
— Мистер Коэн, — сказал Шварц, — вот тут вы можете не беспокоиться. Птица есть птица.
— Это ты так говоришь, а я-то почему должен знать, что ты птица, а не какой-нибудь долбанный дьявол?
— Будь я дьяволом, уж вы бы это сразу почувствовали. Не думаю, учитывая успехи вашего сына.
— Заткнись, ублюдок!
— Невежа! — проворчал Шварц, поднимая лапу с длинными острыми когтями и расправляя длинные крылья.
Коэн готов был уже схватить птицу за тонкую шею, но тут Мори вышел из ванной, и остаток вечера до того самого момента, когда Шварц должен был убраться на балкон, прошел внешне спокойно. Ссора, однако, страшно расстроила Шварца, он стал плохо спать. Его будил собственный храп, а проснувшись, он снова и снова думал о том, что же будет дальше.
Однажды Эди, чувствуя, как несчастлив Шварц, тихо сказала ему:
— Может, если бы вы сделали то, что хочет от вас мой муж, вы бы лучше ладили?
— Например?
— Ну, например, вымылись бы.
— Я слишком стар для этого, — ответил Шварц. — С меня и без ванн облетают перья.
— Он говорит, вы плохо пахнете.
— Все пахнут. И мысли имеют запах. Люди пахнут тем, о чем думают, или тем, что они делают. Мой запах — от пищи, которую я ем. А чем пахнет он?
— Знаете, уж лучше я не стану его спрашивать, а то он совершенно разъярится.
Был уже конец ноября, и Шварц мерз на балконе в холоде и тумане. Особенно тяжелы были дождливые дни, когда он просыпался с застывшими неподвижными суставами и едва мог пошевелить крыльями. Его мучили приступы ревматизма. А тем временем Коэн, который прочитывал все статьи о миграциях птиц, как-то вечером, после работы, когда Эди на кухне готовила жаркое в горшочке, вышел на балкон и, заглянув в клетку, приказал Шварцу поскорее отправиться в путь, если тот не хочет себе беды.
— Мистер Коэн, за что вы так ненавидите меня? — спросила птица. — Что я вам сделал?